Живительный степной воздух с горьковато-бражным ароматом ранних майских цветов и трав и необыкновенная тишина окрестной степи, щедро залитой потоками тепла и света, тотчас преобразили его.
Азарова ждали уже четвертые сутки. Ямщик - невзрачный с виду, как будто на всю жизнь запуганный мужичок с жиденькой выцветшей бороденкой клином,- подогнал пару бойких меринов местной породы, запряженных в легкие дрожки с ракитовым кузовом, обшитым по бортам полувытертой жеребячьей шкурой.
Азаров поздоровался с возницей, назвал себя. Уложив нехитрые дорожные пожитки в кузов дрожек, уселся и сам. Ямщик, ни слова не говоря, припугнул шустрых саврасых меринков приподнятым кнутовищем, и они, дружно тронув с места, резво затропотили по ровной и пыльной степной дороге.
- Далеко, отец, до райцентра-то? - пытаясь втянуть в разговор явно неразговорчивого ямщика, спросил Азаров.
- Не ахти. Сто двадцать верст.
- Вот так "не ахти"!
- Обыкновенное дело…
- А до окружного города сколько от вас?
- Через паром али бродом?
- Я уж не знаю, как вы тут ездите.
- Верст триста с гаком. Обыкновенное дело… Перебросившись с малоречивым ямщиком еще двумя-тремя фразами, Азаров решил пока не тревожить его расспросами. Удобно полуразвалясь в кузове, он то дремал, то, очнувшись, подолгу любовался степью. Проходили часы за часами. Но все та же пыльная проселочная дорога, вольнолюбиво петляя вокруг изредка попадавшихся в этих краях светлостволых березовых перелесков, текла и текла под колесами дрожек. Все так же безлюдно было в этом древнем царстве ковылей и непуганых птиц, одиноких придорожных курганов и застенчиво спрятавшихся в камыши озер. Извечные старожилы этих равнин - сурки, встав в круговой караул, строго оберегали обжитые ими пригорки. Подобно граду внезапно ударивших лучных стрел, проносились време-
нами стороной и мгновенно исчезали из глаз плотные стаи диких степных косуль - сайгаков. И молодые орлята, только что поднявшиеся на крыло, изнемогая от первого кругового полета над степью, храбро забирали все выше и выше вслед за громадным бронзовокрылым орлом, уводившим их в безоблачное, полыхавшее голубым огнем небо…
Было что-то богатырское, бесконечно древнее в сторожевом безмолвии этих равнин, в угрюмом молчании приземистых курганов, обремененных тяжким грузом времен, в медлительном полете орлов, царственно взиравших с подвластной им высоты на далекую, дремотно присмиревшую землю. И Азаров, глядя на землю, столетиями не тронутую ни горемычной русской сохой, ни азиатской мотыгой, ни бойким железным плугом, думал о нерастраченном плодородии, которое веками ревниво копила земля под упругим панцирным дерном целины, густо поросшей бессмертником и жестким, звенящим от ветра седым ковылем. И ничуть бы, казалось, не удивили в эту минуту Азарова три былинных богатыря, появись они на своих дремучих конях вблизи одного из окрестных курганов - современника ратных их подвигов во славу земли русской…
Часов через пять после выезда с полустанка молчаливый ямщик, круто свернув с дороги к озерцу с парой белых лебедей, плававших на средине, сказал, легко спрыгнув с козел:
- Лошадей пора подкормить, гражданин.
- Правильно. И коней время покормить, и нам с тобой, отец, не грех подкрепиться,- с живостью отозвался Азаров.
И пока ямщик отпрягал и пускал на подножный корм лошадей, Азаров, устроившись в тени под дрожками, добыл из рюкзака дорожные харчи: краюшку черствого серого хлеба, банку рыбных консервов и две золотистые луковки. Потом, лукаво покосившись на примостившегося в сторонке возницу, достал из рюкзака и поллитровку.
- Ну что же, земляк, трахнем, что ли, по посошку для знакомства? - предложил Азаров угрюмому ямщику.
- Кушайте на здоровье…
- А ты что же - не пьешь?
- Как не пить? Обыкновенное дело…
- Правильно. Ну, садись поближе.
И Азаров протянул спутнику наполненную до краев граненую стопку.
- Благодарствую. Вы бы сперва сами,- смущенно пробормотал ямщик, нерешительно придвигаясь, однако, поближе к Азарову.
- Держи, держи. Я себя тоже не обижу. Ямщик, рывком сдернув с головы потерявшую всякий
цвет и форму солдатскую фуражонку времен гражданской войны, провел тылом ладони по своим вяло ухмыльнувшимся губам и двумя негибкими пальцами бережно принял стопку с водкой из рук Азарова.
Отвернув с термоса алюминиевый колпачок и честно наполнив его вровень с краями, Азаров чокнулся с ямщиком.
- Ну, будем живы!
- Ваше здоровье! - сказал ямщик, выжидая, пока выпьет Азаров.
Но тот не заставил ждать себя, и ямщик, вздохнув, последовал его примеру. Выпив, он утер губы обтрепанным рукавом грубошерстной рубахи, но закусывать не стал. Только когда выпили по второй, он осторожно взял с полевого стола луковицу и, закусив ею, с таким наслаждением крякнул, что Азаров понял: разговор, пожалуй, теперь состоится!
- Ты бы, отец, хоть сказал, как тебя зовут,- исподволь начал новую беседу Азаров.
Ямщик пренебрежительно отмахнулся:
- Насчет званья - лучше не спрашивай. Зовут меня - хуже некуды.
- Вот тебе раз! В русском языке худых имен нет.
- А вот для меня поп никудышное отыскал. Окрестил, варнак, с перепою - страм слушать!
- Ну и как все же? - спросил с любопытством Азаров.
- Фитой меня зовут. Не поверите? Обыкновенное дело…
- Фита? Имя довольно странное. Такого и в святцах, сдается, нет.
- По святцам-то, сказывают, и по метрикам я - Филарет. Тоже не мужицкое имя, но терпеть можно. А меня как сызмальства приучились домашние и деревенские ребятишки Фитой крестить, так я с этим званьем и до седых волос дожил. Ведь до чего доходило? - рас-словоохотился после третьей рюмки ямщик.- Я при старом режиме прошение на гербовой бумаге в высочай-
ший синод подавал. Нетель из-за этого дела продал - расходовался. Сами знаете прежние времена: то волостному письмоводителю три рубля, то отцу благочинному пятерку. Богом просил и епархию и синод перекрестить меня хоть в Кузьму на худой конец…
- На худой конец? Выходит, по-твоему, Кузьма тоже последнее имя? - придирчиво перебил ямщика Азаров.
- Не из царских. Обыкновенное дело…
- А я вот, к примеру, доволен, что меня Кузьмой окрестили. По-русски! - ошарашил Азаров смутившегося возницу и, смеясь, подал ему четвертую стопку.
- Да Фита - что! У меня есть прозвище почище,- с веселым отчаянием сказал ямщик. А выпив стопку и опять утерев губы рукавом, добавил: - По прозвищу я - Нашатырь. Моей фамилии на хуторе скрозь никто не знает. А спроси про Нашатыря - пожалуйста. Любой недоносок пальцем покажет. Обыкновенное дело…
- Да, тут тебе, отец, смотрю я, и в самом деле не повезло,- сказал с добродушной усмешкой Азаров.
- Хе! Это ишо не все про себя я расшифровал. Ведь я же, плюс на минус, к тому же лишенец!
- То есть как это лишенец?
- По закону. Как дважды два - четыре. Лишенный всех прав голоса.
- Позволь, ты из зажиточных?
- В том-то и дело, самой беднейшей нации. В одном кармане - вошь на аркане, в другом - блоха на цепи. Кругом - рубль двадцать. Кобыленку, правда, имею.
- Ничего не пойму. Тогда за что же тебя голоса лишили?
- А за культ.
- За какой культ?
- По первому разряду в сельсовете расписали как служителя церковного культа.
- Как попа, что ли?
- Как попова попутчика… Звонарем я при церкви числился. У меня и покойный родитель в этой должности всю жизнь состоял. Вот и меня, царство ему небесное, на беду с малых лет пристрастил к колокольному звону. Я на этих колоколах, как на духовой музыке, играл. Вот и доигрался…
- Значит, звонарь был? Только и всего?
- Звонарь - природный. Каюсь. Обыкновенное дело.
- Черт знает что такое! И только за это одно лишенец?
- Натурально, только за это. Вместе с попом Ипа-том под монастырь меня подвели.
- Да у вас Советская-то власть есть на хуторе?
- Все честь по форме. Даже милиционер завелся.
- Фокусы!.. Ну, а кроме вас с попом, еще кого-нибудь на вашем хуторе прав лишили? - забыв о еде, продолжал допытываться Азаров.
- Норовили было ишо одного нашего жителя вместе с нами отпеть. А он - не будь дурак - родовой крестовый домик хуторянам под школу дарственно отдал! Мало того, от всего движимого имущества в пользу общества пригрозил отречься. Ну его и помиловали. Даже благодарственную грамоту на гербовой бумаге посулили!
- Вот это номер! Кто же он, такой ловкий?
- Фамилии знаменитой - Окатов. Епифаном Ионычем величается. Мужик - с царем в голове!
- Не дурак, вижу. Определенно не дурак! - охотно согласился Азаров.
- Было время - тыщами ворочал играючи. Рогатым скотом промышлял. От перекупки шерсти и кож на степных ярмарках тоже в убытках не был. Словом, прасолом слыл - на славу.
- А теперь в бедняки записался? - спросил с ехидной усмешкой Азаров.
- Кровного сына по миру грозился пустить.
- Силен… Вы что, на каком-то диком острове, что ли, живете?
- Похоже на то. Хутор наш невелик. А вокруг - одна матушка-степь, как твой океян-море…
- И далеко от райцентра?
- Не рукой подать. Ну и не за горами.
- Все же примерно - сколько?
- Так себе. Верст сто. Не больше.
- Сто верст это у вас - так себе?
- Обыкновенное дело…
- Как же ты в ямщики из райцентра ко мне попал?
- Свояку под руку подвернулся. У него - грыжа. Уговорил подменить. Дело свойское - уважил.