- Касался ли он главного вопроса?
- Какого?
- Ну денежного.
- Нет, ни я, ни он не возбуждали еще этого вопроса.
- Эта деликатность делает тебе честь, но, во всяком случае, тебе придется возбудить его.
- Зачем? Брат так гостеприимен, так предупредителен, что большего мне и не надо.
- О поэты! Как мало требуете вы от жизни! Но, к счастью, я еще здесь!
- Что ты предполагаешь сделать?
- Я хочу обеспечить твое будущее, чтобы ты был здесь не гостем, а равноправным хозяином, и для этого…
- Что для этого?
- Я думаю воспользоваться завещанием твоего отца.
- Прошу тебя, не задевай самолюбия Роланда!
- Успокойся, я говорю о дальнейшем. Месяц-другой мы предоставим дело твоему брату, ну а затем… посмотрим.
- Ну вот и прекрасно, не будем возбуждать этого скучного вопроса. Обождем; притом у меня есть заботы поважнее.
- Заботы поважнее, какие?
- Савиньян, ты разве забыл о моей любви? - спросил Мануэль, тяжело вздыхая.
- О, черт возьми, вот они, тайные страдания! - с гримасой проговорил поэт. - Да ведь ты сам знаешь, дитя мое, что твой брат уже предупредил тебя!
Роланд весь насторожился, так как друзья, будто зная об его присутствии, заговорили тише.
- Брат! Скажи, разве он любит ее по-настоящему? Не брак ли это по рассудку?
- Ну он-то ее, кажется, любит. Но любит ли она его, это вопрос. И кажется мне, что - нет.
- Значит?
- Значит, тут вся суть в том, чтобы сдержать данное слово, и, во всяком случае, это не дает тебе права подкладывать брату свинью!
- Да, ты прав Я обречен на молчание, - сказал Мануэль, грустно опуская голову - Ну а если бы…
- Что? Договаривай!
- Если бы Жильберта сама..
- Самонадеянный! Так ты тоже подметил, что она любит тебя?
- Нет, но скажи, разве при виде гибели самого дорогого, о чем смеешь лишь мечтать, нельзя хоть на мгновение утешать себя возможностью надежды?
- Конечно. Утешай себя, сколько твоей душе угодно, а пока слушай: в скором времени ты увидишься с Жильбертой, так как ни я, ни Роланд не можем закрыть двери замка де Фавентин перед Людовиком де Лембра, как раньше могли запретить туда вход бродяге Мануэлю.
- Ну?
- Скажи, что ты будешь делать при встрече с ней?
- Видеться с ней говорить, не оскорбляя ее своим присутствием!. Я не думал еще о возможности этого счастья! - ответил Мануэль в сильном волнении.
- Ну так надо подумать!
- Вот что, Сирано, - заговорил Мануэль решительно после некоторого молчания. - Говори, что хочешь, называй меня неблагодарным, бесчестным, подлецом даже, но если я увижу ее, если заговорю с ней, то первое слово, первый взгляд будет посвящен любви; я это чувствую и не в силах буду скрыть свою любовь. Ты видишь, я совершенно дикий, новый наряд не изменил меня. Я не могу противостоять велениям своего сердца, которое приказывает идти и пасть к ее ногам. Если я не в состоянии буду побороть себя и обману доверие брата, я пойду к нему и скажу "Брат, гони меня, забудь меня, верни мне мои лохмотья, но не требуй от меня отречения от этой любви!"
- Ну а потом? - спросил Сирано, нисколько не смущаясь страстной речью Мануэля.
- Потом? Да разве у меня не остается моего имени?
- Не особенное богатство!
- Но оно даст мне возможность стать в ряды войска нашего короля Отвага и старание помогут добиться многого!
- Ну, мой друг, офицерская форма вместе с дворянством приносит чертовски мало дохода, а герб замка Фавентин давно уже просит позолоты!
Мануэль не слушал и весь погрузился в свои новые мечты.
- Поздно уже, - проговорил Сирано, вставая. - Ты еще обдумаешь все это, а лучше и благоразумнее - забыть!
- Нет, я не могу этого забыть!
- Ну, будь что будет, во всяком случае можешь вполне рассчитывать на меня, - прибавил Сирано, пристегивая шпагу.
"Кажется, я достаточно узнал! Тут, как видно, нужна не глухая борьба, а решительный и скорый удар", - бормотал Роланд, возвращаясь к себе в комнату.
Придя к заключению, граф позвонил. Явился лакей. С первого взгляда можно было безошибочно судить, что он не принадлежал к разряду обыкновенных слуг. Его темно-красное фамильярно улыбавшееся лицо изобличало в нем отъявленного негодяя, давно уже забывшего о существовании каких бы то ни было понятий о честности и долге.
Он молча остановился перед своим господином в ожидании приказаний.
- Ринальдо, хорошо ли ты помнишь то, что я тебе сказал вчера вечером?
- Если память мне не изменяет, вы изволили говорить о возвращении вашего брата и о вытекающих из этого неприятностях.
- Кроме того, я еще говорил, что ты будешь мне нужен.
- К вашим услугам! - с оттенком гордости ответил слуга.
- Через неделю, - проговорил Роланд, - здесь не будет другого хозяина, кроме меня!
- Так скоро? Ведь мы, кажется, предполагали, что это будет гораздо позже.
- Я раздумал, - сухо проговорил Роланд.
- Стало быть, теперь лишь надо обдумать благородный способ?
- Да!
- Можно произвести быстрое исчезновение.
- Нет, не надо проливать кровь, по крайней мере теперь, - добавил поспешно граф.
- В таком случае уничтожение доказательств?
- Да, это ничего себе.
- Затем свидетельские показания я могу тоже добыть, у меня найдутся два-три молодца…
- Об этом мы еще подумаем; теперь же ты проводишь меня. Первым долгом необходимо заручиться поддержкой того, кто владеет документом относительно происхождения Мануэля. А уж что касается Сирано, благодаря которому мне приходится теперь расхлебывать всю эту кашу, так я расквитаюсь с ним впоследствии!
- Куда же мы теперь идем?
- К "Дому Циклопа".
Несмотря на поздний час, Ринальдо и Роланд, прекрасно вооруженные, благополучно прибыли в квартиру Бен-Жоеля.
При виде гостей цыган приятно улыбнулся.
- Я вас ждал! - проговорил он, широко растворяя дверь.
- Ты ждал меня? Почему?
- Почему? Очень ясно, я кое-что заметил, потом после некоторого размышления пришел к этому заключению и, как видите, не ошибся, - ответил тот с наглой улыбкой.
После этого, запершись в комнате Зиллы, они принялись о чем-то таинственно совещаться, и когда наконец граф вышел из "Дома Циклопа", на небе уже загоралась заря.
XII
Роланд де Лембра вышел из "Дома Циклопа", очевидно, очень довольный В то же время в единственном окне этого мрачного дома появилась Зилла и до половины высунулась на улицу, стараясь охладить свое разгоряченное, загадочно улыбавшееся лицо. Ее полные влажные губы полуоткрылись, а черные блестящие локоны слабо развевались под дуновением легкого утреннего ветерка Роланд не спешил представлять Мануэля своему будущему тестю, но старик сам прервал колебания графа и однажды утром явился поздравить Мануэля с благополучным возвращением в отчий дом. В тот же вечер оба брата по усиленному приглашению маркиза явились в замок де Фавентин.
- Позвольте представить вам смелого поэта, некогда вдохновленного вами. Теперь он уже беспрепятственно может воспевать вас; это не прежний бродяга, а мой брат… и ваш! - добавил Роланд с ударении, подводя его к невесте.
Молодые люди переглянулись; лицо Жильберты покрылось вдруг ярким румянцем, а Мануэль в волнении пробормотал какие-то бессвязные слова.
Познакомив невесту с братом, Роланд оставил их наедине, а сам подсел к маркизе: он находил особое удовольствие в этой опасной игре чувствами брата и теперь умышленно предоставил им полную свободу, мало заботясь о возможных последствиях того разговора, так как он сознавал свое преимущество, сознавал, что довольно сказать ему слово, и Мануэль снова очутится в прежней пучине, из которой его вытащил Сирано.
Между тем, немного успокоившись, Мануэль робко уселся рядом с Жильбертой, решив, ни минуты не тратя, постараться выйти из положения, так деликатно очерченного Бержераком.
Мануэль, как мы уже заметили, принадлежал к числу страстных, смелых и вместе с тем робких натур. Его ум еще не был подготовлен к той роли, какую ему дала судьба. Найдя брата, он, не задумываясь, искренно поклялся ему в послушании, почтении и дружбе; теперь же, увлекшись любовью, он совершенно забыл о своих добрых намерениях. Мысленно отрекшись от всех благ, которые ему приносило его знатное происхождение, он весь отдался влечению своего сердца. Он был молод, не имел понятия о маленьких правилах, налагаемых светом, главное же - любил до безумия. Да и кто мог бы укорить его за эту пылкую бесхитростную любовь?
- Несмотря на огромную перемену, происшедшую в моей жизни, я не забыл прошлого! В этом прошлом было то, за что теперь я должен у вас просить прощения! - начал Мануэль робко.
Молодая девушка почти ждала этих слов, но, услышав их, невольно вздрогнула; затем, вспомнив, что Мануэль уже не прежний бродяга, а такой же аристократ, как и она, и притом брат ее будущего мужа, она подавила в себе волнение и, приняв равнодушный, почти холодный вид, с удивлением взглянула на молодого человека.
- Да, я прошу у вас прощения. Тогда я был еще ничтожным бродягой, и моя смелость не могла вас оскорбить, а теперь…
- Что теперь? - переспросила Жильберта.
- Теперь я сознаю, что как дворянин должен извиниться за оскорбление, нанесенное бродягой.
- Вы покончили с вашей прежней жизнью, и надо забыть все, что ее касается, - отвечала девушка.
- Забыть! - воскликнул Мануэль. - Простите, но это единственная вещь, какой я не могу вам обещать. Требуйте от меня чего хотите, но умоляю, не просите этой жертвы - моих дорогих воспоминаний.
Жильберта молча опустила голову.