Козакевич пригласил китобоев к себе отобедать. Жил он в небольшом бревенчатом домике. Навстречу в переднюю выбежали двое мальчиков. Повиснув на шее отца, они поцеловали его и уставились на гостей. На китобоев повеяло домашним уютом. Жена Козакевича, средних лет женщина с миловидным лицом, с нескрываемой грустью расспрашивала моряков о Петербурге. Она не жаловалась на то, что живет здесь, на окраине, но было видно, что она скучает по родным местам.
После обеда Козакевич повел китобоев на берег Амура. Шагая по кривой грязной улице, он приветливо здоровался со встречными, и по всему было видно, что жители маленького поста любят своего начальника, уважают его.
- Вот и наша верфь, - пошутил контр-адмирал и подвел китобоев к низкому сараю, из широко раскрытых дверей которого доносились перестук топоров и шарканье пил.
В весеннем воздухе тянуло запахами свежего дерева. В сарае плотники мастерили большую шлюпку.
- Братцы, - обратился Козакевич к плотникам. - Нужна крепкая посудина.
- А на какую надобность? - густым басом спросил высокий плотник в широченной распоясанной рубахе, которая все же была ему тесна в груди.
Окладистая борода, черная и блестящая, закрывала почти все лицо. Резко очерченный нос с горбинкой и горящие глаза в черных ресницах придавали лицу разбойничье выражение.
Отложив топор, плотник подошел к Козакевичу. Лигова и Северова он словно не замечал.
- Вот господа, - контр-адмирал указал на них, - китов будут промышлять за Тугуром. Ты, Антон Прокопьевич, дай-ка им лучшее, что у тебя есть.
- А мы плохие не делаем, - спокойно, без нотки подобострастия ответил плотник. Потом, без стеснения, в упор рассматривая китобоев, спросил Козакевича: - Наши, што ль, будут, Петр Васильевич?
- Наши, наши, - контр-адмирал засмеялся. - Недоверчив ты. Разве я к тебе приведу чужих людей?
Плотник пригласил всех за собой. Он вышел из сарая и, обогнув его, остановился перед старым судовым баркасом. Был он футов двадцати длиной и семи шириной. От времени и непогоды баркас побурел, но был еще крепок и надежен.
- Вот, - указал плотник на баркас. - По мне он добротный.
Лигов обошел баркас, поставленный на катки, заглянул внутрь. Судно было вместительное. Если настлать палубу да поставить мачту, то для каботажного плавания баркас вполне подойдет. Он так и сказал Козакевичу. Тот, несколько смущенный неприглядным видом баркаса, торопливо проговорил:
- Вот и берите, берите его. А отремонтируем вместе, Антон Прокопьевич, пособишь?
Плотник молча кивнул. Он все чаще посматривал на Северова и Лигова, и его строгие глаза были насторожены, точно плотник о чем-то напряженно думал и чего-то ожидал. Неожиданно, без всякого повода, он сказал, обращаясь к Лигову:
- Ходкий баркас.
Когда китобои возвращались с Козакевичем в его дом, Лигов спросил:
- Кто такой Антон Прокопьевич? Запоминающееся лицо, да и держится с достоинством.
- Хороший мастер, - уклончиво сказал контр-адмирал. - Честный человек. Живет здесь пятый год.
Лигов обернулся. На пороге, облитый солнечным светом, стоял плотник. Он смотрел им вслед. Ветер с Амура развевал его черные блестящие кудри. Поблескивал в руках остро отточенный топор.
- На разбойника похож, - засмеялся Алексей. - Так и кажется, что сейчас топором хватит.
Петр Васильевич внимательно посмотрел на Алексея, хотел что-то сказать, но удержался и погладил бородку.
Вернувшись домой, Козакевич, испытывая к молодым гостям симпатию и думая о том, какие испытания ожидают китобоев, сочувственно произнес:
- Провизией я вас поддержу, ну а насчет денег… - Козакевич безнадежно махнул рукой. - Пойдете берегом от устья Амура до Уды, а то и дальше. Здесь можно много китового уса собрать. Морем тут выброшено за века превеликое множество китов. Об этом я проведал от аборигенов, да и сам видел. Но хранил в тайне. Вам и брать ус для положения Начала русского китоловного предприятия.
Лигов и Алексей с сомнением посмотрели друг на друга. Так ли уж много можно найти выброшенного морем китового уса, чтобы возлагать на него такие большие надежды? Но иного выхода не было.
- Спасибо… - сдержанно, но от всего сердца поблагодарил Лигов. - Так мы и сделаем.
Вечером, войдя в домик, где они остановились, китобои застали Ходова и Федора Тернова беседующими с двумя незнакомыми, уже в годах людьми. В комнатушке было накурено. Лигов широко раскрыл дверь:
- Ну и начадили!
Вскочившие при его входе незнакомцы ответили:
- Виноваты, ваше благородие! Капитан с любопытством взглянул на них. Одетые в старые, поношенные, но аккуратно зачиненные бушлаты, они чем-то походили друг на друга, хотя один из них носил коротко подстриженные усы, а другой отпустил черные узенькие бакенбарды, удлинявшие его лицо. Оба оказались отставными матросами.
- Вот, имеют желание идти с нами промышлять китов, - сказал Ходов.
- Так точно! - подтвердили матросы.
- Боцман себе команду подбирает, - пошутил Алексей.
- Будет команда - будет боцман, - насупился Ходов. - Люди-то в здешних местах плавали.
- Как звать? - обратился Лигов к матросу с усиками. У него было широкое рябое лицо, глаза с хитринкой.
- Петр Игнатьевич Суслин, - отчеканил матрос. Второй назвался Павлом Ивановичем Прохоровым. Алексей засмеялся:
- Вот у нас и свой Петропавловск. Возьмем их, Олег?
- Зачисляй в свою команду, - сказал Лигов боцману. - А завтра примешь корабль под одним парусом.
- Есть принять! - обрадовался Ходов.
Его лицо в оспинах расплылось в улыбке. Соскучился боцман по настоящему делу.
В этот вечер он вернулся поздно, в сопровождении матросов. Он нетвердо стоял на ногах, и матросы бережно поддерживали его. Заметив строгий взгляд Лигова, боцман проговорил:
- Все в порядке, капитан!
Лигов и Алексей при свете свечи писали в далекий Петербург.
"Письмо Геннадия Ивановича решило нашу участь, - докладывал Алексей отцу. - Господин Козакевич живейшее участие в нашем деле принял. Через неделю-другую уходим в море. Побережье разведаем, выберем место для селения и по рекомендации контр-адмирала китовый ус собирать начнем. Если это предприятие успехом увенчается, будем иметь деньги и заведем вельботы, а то и корабль…"
Лигов писал:
"Вечная моя любовь! Закончен наш далекий путь. Мы у Тихого океана. День и ночь твой образ со мной. Твоя любовь дает мне силы и уверенность. Она такая же вечная и сильная, как океан, в котором мы будем плавать. Верю в успех нашего предприятия. Знаю, что пока есть твоя любовь, счастье будет сопутствовать нам в наших трудных делах…" Стук в дверь отвлек его от письма. В комнату вошел плотник.
- Вечер добрый, - прогудел он. - Можно со словом? - Проходите, - пригласил Лигов, вопросительно глядя на плотника. При неверном свете свечи он выглядел еще огромнее, чернее, а глаза ярко блестели. На Антоне Прокопьевиче был овчинный полушубок. В руках он держал такую же шапку. На ногах поскрипывали новые сапоги. Расчесанная борода лежала на широкой груди. Плотник опустился на заскрипевшую под ним скамью. - Давеча Петр Васильевич сказал, что китов промышлять будете. Надумал я с вами идти. - Антон Прокопьевич поочередно посмотрел на китобоев. - В деле пригожусь.
Говорил он спокойно, взвешивая каждое слово. От него веяло большой силой и уверенностью. Предложение плотника обрадовало моряков. Мастер был для них очень нужен. - Соскучился по простору, - продолжал Антон Прокопьевич. - Да и море по душе мне.
Вслушиваясь в слова плотника, Лигов подумал о том, что перед ним необыкновенный мастер, незаурядный человек, какими богата русская земля. За его спокойствием угадывалась большая внутренняя сила. Ему захотелось побольше узнать об этом человеке, и он спросил:
- Откуда родом, Антон Прокопьевич?
Спросил - и понял, что допустил ошибку. Глаза плотника недобро сверкнули, и весь он как-то подобрался, а сильные большие руки сжали шапку. Глуховато, нехотя плотник ответил:
- Далеко моя сторонка. Сюда из Иркутска пришел. Так берете?
- Конечно, - стараясь загладить свою неловкость, сказал Лигов. - Только вот как контр-адмирал?
- Петр Васильевич, - плотник назвал контр-адмирала как старого знакомого, - уже дали свое благословение. Ваше слово.
- Тогда, конечно, ты наш, Прокопьевич! - воскликнул Алексей и, подойдя к плотнику, взял его за руку. - Как баркас, годен для моря?
- О баркасе тревожиться не след вам, господа, - сказал Антон Прокопьевич. - Через неделю на Амуре пробу сделаем. Потрафлю я вам.
Он с достоинством поклонился и вышел.