Улегся поудобнее и задул свечу. Через неплотно прикрытые занавеси на окнах увидел розоватый отсвет. Решил, что это всходит месяц, вздохнул счастливо и сразу заснул.
Проснулся от странного звука, похожего на отдаленный тихий звон колокольчиков. За время сна потерял представление о времени - не знал, свел ли он веки на одну секунду или проспал несколько часов. Тихий, едва уловимый звон повторился где-то совсем близко, чуть ли не в головах кровати. Неожиданный и непонятный страх перехватил горло. Крикнул сдавленным голосом;
- Кто здесь?
- Это я, ваша милость, - ответил из-за двери спальни камердинер.
Шемберг облегченно, шепотом выругался. Спросил недовольно:
- Что надо?
- Извините, ваша милость, что тревожу столь неожиданно. Но вести получены, не терпящие отлагательства.
Шемберг нашарил в темноте туфли, надел халат и отпер дверь. Вместе с камердинером, внесшим зажженный канделябр, в спальню проскользнул Агапыч. Приказчик, видимо, еще не ложился. Он был в своем долгополом кафтане, наглухо застегнутом, и в валенках, на которых таял снег. В руках он держал громадную связку ключей, пропустив их кольцо на руку до локтя. Тихое позвякивание ключей и разбудило управителя.
- Ну, зачем беспокоили среди ночи? Пример? - строго спросил Шемберг.
Агапыч, не отвечая, подошел к окну и отдернул занавес:
- А вот зачем! Сами изволите видеть.
Шемберг подошел к окну и вздрогнул. Небо было залито нежно-розовым заревом.
- Что это? - шепотом спросил потрясенный Шемберг.
- Пугач! - сурово и коротко ответил Агапыч, - И до нас добрался. Надо думать, это Хлопуша орудует.
- Почему ты так думаешь? Может быть, просто пожар. Где горит?
- Сосед наш, Источенский завод горит, - по-прежнему хмуро отвечал Агапыч, -И баталия, видимо, там идет немалая. Набат слышен, из ружей палят.
Шемберг схватил канделябр и бросился из спальни. Видно было, как он несся по комнатам, развевая полы халата, а пламя свечей коптящими языками стлалось над его головой. Ом добежал до лестницы на вышку и скачками, через несколько ступеней, ринулся наверх. Агапыч всплеснул руками и шариком покатился за управителем.
Ветер, свистевший в столбах вышки, загасил свечи. От этого еще чернее показалась ночь и еще ярче заполыхало зарево, из бледно-розового превратившееся в багрово-красное и охватившее всю северную часть неба. Огонек на верхушке Баштыма погас, растворился в пламенных разметах зарева. Оттуда, со стороны огненного моря, долетали звуки набата, словно стая медных птиц неслась с криками под багрово-черным небом.
Вот зарево вспыхнуло особенно ярко, осветив нагие березы господского сада и черные пятна вороньих гнезд на них. Огненные блики легли даже на Белую, и она в их отсветах текла медленная и черная, как вар. И тотчас же, покрывая тревожные звуки набата, над горами гулко охнул пушечный выстрел. Эхо звонко раскатилось по реке. Воронье сорвалось с гнезд и с оглушительным карканьем закрутилось над домом. Словно догоняя первый выстрел, покатился гул второго. Затем выстрелы начали сдваиваться, страиваться. Задребезжали стекла. За спиной Шемберга Агапыч шептал:
- Его гонят, или он по заводу бьет?
Управитель не ответил. Вцепившись в перила, не отрываясь, смотрел на зарево...
По тракту бешеной дробью рассыпался стук копыт лошади, мчавшейся галопом. Шемберг прислушался. Всадник скакал сюда, к заводу. Конь прогрохотал по гати заводской плотины, затем цоканье подков послышалось на литейном дворе и замерло около дома.
- Узнать, кто! Живо! - бросил через плечо Агапычу Шемберг.
Приказчик поспешно спустился с вышки.
Снова один за другим раскатились два пушечных выстрела. Снова огромными хлопьями сажи взлетели кверху вороны. Агапыч, вынырнув на вышку, сказал запыхавшись:
- Оттуда, с Источенского завода. Купец питейной продажи. Насилу от душегубов вырвался. Да вы спуститесь вниз, он вам все по порядку обскажет...
В зале, где в уголке еще лежал убитый попугай, Шемберг увидел молодого парня в длиннополом кафтане и в сапогах выше колен.
- Батюшка барин, - бросился он к управителю, - бегите, душеньки свои спасайте! Разорили наш завод душегубы, кабак мой сожгли. Как же я теперь ответ держать буду?
- Не мели без толку! - услышал Шемберг за своей спиной спокойный голос и обернулся. Секунд-ротмистр, одетый, даже с пристегнутой саблей, стоял сзади него.
- Когда напали на завод? - спросил ротмистр.
- Скоро после полуночи. Потаенно подкрались, а потом как загалдят...
- Много их?
- Сила несусветная! С дрекольем, с пиками на слом бросились. Избы предместья зажгли, на пристани барки и лес тоже запалили. Потом в ворота ломиться начали.
- А гарнизон ваш?
- Гарнизона на бунтовскую сторону переметнулась. У пушек клинья вытащили, ворота открыли и бунтовщиков с хлебом-солью встретили. А те, как вломились на завод, контору и дома мастеров пожгли, а все заводское устройство, фабрики, амбары и магазею, где для работных провиант сложен, не тронули и даже свой караул поставили.
- А работные люди бунтовщикам отпор дали? - спросил Шемберг.
- Куда там! - Кабатчик злобно отмахнулся. - Тотчас к злодеям пристали. Мастера да нарядчики, те в горы убежали. А заводской управитель и офицер в каменном господском доме заперлись. Да где уж, доберутся и до них. Это счас бунтовщики палят, по господскому дому.
- А наших кого не видел среди злодеев? - осторожно спросил Агапыч.
- Были и ваши. Павлуха Жженый и еще некоторые. Они у нас две пушки на лафетах забрали. Похвалились, что ваш завод пойдут громить. А за набольшего у бунтовщиков пугачевский полковник, прозвищем Хлопуша.
- Хлопуша? - управитель вздрогнул. - Тогда пощады нам не будет. Хлопуша с нашим Жженым, говорят, большие друзья.
- Ладно. Иди, - сказал кабатчику ротмистр.
Но тот переминался с ноги на ногу и не уходил.
- Для вас у меня тоже весточка есть, ваше благородие, - обратился он, наконец, к ротмистру, - слышал я, как бунтовщики меж собою похвалялись, будто скопище пугачевское вашу Верхнеяицкую фортецию обложило. А в ней генерал Деколонг с отрядом спрятался.
Ротмистр заметно растерялся.
- Та-ак, - протянул он, подкручивая усы задрожавшей рукой. - Начальник сибирского корпуса генерал Деколонг осажден пугачевской рванью. В мыслях не держал, что бунт столь яростен будет. И, обращаясь к Агапычу, попросил:
- Не откажи, сударь, вахмистра моего ко мне крикнуть.
- Что вы предположены делать? - забеспокоился Шемберг.
- Неужели, сударь, не догадываетесь? - Повидла нехорошо улыбнулся. - Ретироваться надо. Здесь остаться - наверняка эскадрон погубить.
- Но ведь ваша крепость осаждена бунтовщиками?
- Мало ли крепостей и городов в здешних краях. И не все их пугачевцы обложили. На Челябу пробираться будем. Воевода Веревкин нас с открытыми объятиями встретит. У него теперь, при временах столь тревожных, каждый солдат на счету. Оттуда, из Исецкой провинциальной канцелярии, полагаю, воспоследует руководство притушением сего дерзкого бунта.
- А я как? - растерялся управитель.
Ротмистр пожал плечами.
- Я вас не бросаю. Коль в седле умеете сидеть, поедете с моим эскадроном. Я не варвар, как думают некоторые, - многозначительно подчеркнул он. - Жизни вас лишать желания не имею.
- Мой бог! Прошу вас, господин секунд-ротмистр, забудьте эти мои глупые слова. Умоляю, забудьте, - протянул к офицеру руки управитель. - Я сознаюсь, что был дурак. Но как же я брошу здесь деньги, меха, золото? Господин граф накажет меня за это.
- Вас я беру, - холодно оборвал его ротмистр, - а до остального мне дела нет. Обоза у нас нет, эскадрон пойдет налегке. Из-за вашей рухляди я голову терять не намерен.
- Рухляди! - Управитель в ужасе всплеснул руками. - Графское золото - рухлядь?
"Не о графском ты золоте заботишься, а о своем. Насосался у нас здесь, как пиявка", - подумал со злобой Агапыч.
И, подкравшись к управителю, торопливо шепнул ему на ухо:
- Подарочек его благородию посулите, он и перестанет ломаться...
Шемберг, хлопая туфлями, побежал в спальню и тотчас вернулся, неся мешочек из замши. Развязав торопливо, опрокинул его над столом. Сверкающей струей полились сиреневые и сине-алые аметисты, золотистые хризолиты, топазы-тяжеловесы, розовато-желтые селениты.
- Вот, - сказал Шемберг, - я давно хотел сделать вам презент. Прошу, пожалуйста, принять.
Гусар пренебрежительно посмотрел на груду камней, "Дешевкой хочет немец отделаться. Рубины и изумруды, небось, не показывает. Здесь товару и всего-то целковых на пятьдесят".
А Шемберг, заметив равнодушный, презрительный взгляд офицера, занервничал:
- Это есть селенит, лунный камень, - взял он из кучки камешек с шелковистым отливом, желтый, но с затаенным багрецом внутри. - От него в доме тишина бывает. Если, пример, жена сварливая...
- В собак им пулять, селенитом вашим. В Екатеринбурге на базаре его сколь хочешь, - пренебрежительно выпятил губу Повидла.
- О, бог мой! - всколыхнулся управитель. - Селенит - в собак пулять.
Он заторопился, дорогое время уходит, разровнял по столу ладонью камни и, словно угадав мысли секунд-ротмистра, вытащил единственный в камнях рубин.
- Ахтунг! Шесть граней! Екатеринбургской огранки работа. Не хуже амстердамской. - Он поднес к свече камень густого кровавого цвета. - А днем, светом нальется, не так еще заиграет!