Чем дальше они будут от заветного подвальчика, тем мне спокойнее.
Может статься, что сегодняшнее отклонение от графика моих путешествий пойдет на пользу. Если кто‑то проследил закономерность моих появлений и отлучек, у него может возникнуть искушение поживиться без особого риска. Мне это надо?
Я не страдаю манией преследования, но тем не менее, выйдя на улицу, закрыл калитку на ключ. Лишняя предосторожность не помешает.
Вот и центр города. Вроде будний день, но народу уйма. Охватывающие площадь Ленина кольцом ларьки и крохотные магазинчики, громко именуемые мини‑супермаркетами «Товары для всех», торгуют вовсю. И всем, чем только можно. Начиная с сигарет и водки и кончая презервативами и «Carefree» – все это выставлено, выложено, вывешено и представлено вниманию покупателей самым немыслимым образом.
Но меня интересуют лишь батарейки. Хотя нет, лгу, я прикупил пару упаковок резиновых изделий, имеющих отдаленное родство с надувными шариками и совершенно неизвестных в царстве славного Далдона, как, впрочем, и в Тридевятом королевстве. Не то чтобы я питал в отношении этих «штучек» какие‑то грандиозные планы, но идейка зреет.
Про батарейки я тоже не забыл. Купил четыре золотистых цилиндрика с надписями: «Panassonik» и «Made in в America», обтянутых прозрачным полиэтиленом.
Уже собравшись уходить, я обратил внимание на занимательную сцену. Какой‑то «бич» что‑то «втирал» «божьему одуванчику». (Как все‑таки велик и могуч...) Определить пол бомжа оказалось проблематично даже с пары метров, а ближе – фи! – запах... Блеклые серые волосы, не мытые с последнего дождя, прошедшего больше месяца тому, сизое лицо с узкими щелочками глаз, проглядывающих сквозь сплошной отек, и грубая дыра рта, благоухающая перегаром даже сильнее, чем грязное тело – потом. И само тело – скукоженное, несуразное и облаченное в неузнаваемого фасона одеяние, скрывающие фигуру лучше монашеской рясы. И вот это «чудо» стоит, едва сохраняя равновесие, и пытается завязать разговор с продающей картофель бабушкой. Одного взгляда на которую хватит, чтобы отнести ее к разряду милых, добрых женщин, которые всегда вежливы и сердобольны. Этакий местный вариант матери Терезы.
– Я... – подняв палец с обломанным ногтем, многозначительно изрек «бич». – Я здеся‑а ха‑зя‑за‑ин‑нн.
Бабка лишь глянула на «это» и отвела взгляд.
Мне стало жалко ее, и я поспешил на помощь. Сказывается пребывание в царстве Далдона, где все отзывчивее – видимо, и я нахватался. Когда все вокруг бескорыстны в своем желании помочь, поневоле твой панцирь отчужденности начинает истончаться и покрываться трещинами.
– Ты, слыш мя‑а‑ня, насыпь кар‑рто‑шшш‑ечки.
Я открыл рот, чтобы посоветовать бомжу погулять, но бабулька опередила меня. Она уткнула руки в боки и послала хама куда подальше. Все это было сказано таким тоном и в таких выражениях!!! (славяне поймут, а остальные и не поверят), что у меня челюсть отвисла. Даже йоги физически не смогли бы осуществить предписание бабушки.
Бомж ретировался со скоростью, поразительной при его атрофированных мышцах и разжиженном парами спирта мозжечке.
Бабулька же переключилась на мою скромную персону:
– Чево стоишь, беньками лупаешь?! Иди куды шел, а то я быстро направлю.
– Да я...
– Чё‑ё?!
– Мне бы картошечки. Купить хотел...
– Конечно, конечно! – Метаморфоза произошла так быстро, что я не могу поверить, как такая милая старушка могла только что казаться разъяренной фурией, внушающей страх. Да... вот так и начнешь серьезнее относиться к рассказам об одержимости бесами.
Взяв десять килограммов и расплатившись, я поплелся домой, с опаской переходя улицу и пропуская мчащиеся машины.