- Петлюровцы… Головень вчерась говорил.
Раненый поник головой. Потом снова заговорил негромко:
- Мальчик, ты никому не скажешь?
И было в этом вопросе столько скрытой тревоги, столько безнадежной просьбы, что вспыхнул разом Димка и горячо принялся уверять, что он не скажет никому.
- Жигану разве только.
- Это с которым вы бежать собирались?
- Да, - удивленный смутился Димка. - Вот и он, кажется.
Прислушались. У сараев засвистел соловей переливисто, щелкнул, рассыпавшись пересвистами. Потом крикнул тихонько:
- Эгей…
Это Жиган, не боящийся ничего солнечным утром, разыскивал и дивился, куда это пропал его товарищ.
Отодвинув снопы и высунув из дыры голову, Димка, боясь крикнуть, запустил в Жигана камешком. И когда тот, как ужаленный, обернулся назад, он позвал его знаком к себе.
- Ты чего? - рванулся недовольный Жиган, почесывая рукой спину.
- Тише! Лезь сюда. Надо…
- Так ты крикнул бы, а то на-ко… Камнем! Ты б кирпичом еще запустил…
Взяв с Жигана самую страшную клятву и, помимо всего прочего, пообещав поколотить его в случае нарушения слова, Димка посвятил его в свою тайну.
Спустились оба вниз. Видя перед незнакомцем черный револьвер, Жиган остановился, оробев. Но тот открыл глаза и спросил негромко:
- Ну что, мальчуганы?
- Это вот Жиган! - не зная, собственно, к чему, ответил Димка и толкнул того легонько вперед.
Незнакомец ничего не сказал и только чуть-чуть наклонил голову.
Из своих запасов Димка притащил ломоть хлеба и вчерашнюю колбасу.
Раненый был голоден, но ел мало и все больше пил воду. Помимо того, что пуля зеленых прохватила ему ногу, он почти три дня не имел ни глотка воды и был сильно измучен.
Жиган и Димка сидели почти все время молча, так как, кроме нескольких отрывистых фраз, незнакомец пока не сказал ничего. Глаза у него заблестели теперь лихорадочно и ярко.
- Мальчуганы! - окликнул он уже совсем ясно. И по голосу теперь Димка еще раз узнал в нем незнакомца, крикнувшего гневно на Головня. - Мальчуганы, вы славные ребятишки… Я часто слушал, как вы разговаривали, - но если вы проболтаетесь, то меня убьют… Только-то и всего…
- Не должны бы, - неуверенно вставил Жиган.
- Как, дурак, не должны бы? - вспыхнул Димка. - Ты говори: нет - и все… Да вы его не слушайте, - чуть не со слезами в голосе обратился он к раненому. - У него, ей-богу, дурость вроде как в башку заходит. Вот провалиться мне, все обещал только, а то и взаправду вздую.
Жиган, который и в самом деле не имел никакой задней мысли, сообразил, что сболтнул что-то несуразное, и ответил извиняющимся тоном:
- Да я, Дим, и сам… что не должны бы, значит… ни в коем случае…
И Димка увидел, как незнакомец улыбнулся второй раз.
- Хорошо, хорошо, - я верю, только вы теперь не убегайте из дому, ребятишки.
И Димке, которому перед тем важным, что было теперь перед ним, побег показался таким далеким и ненужным, что он ответил твердо за двоих:
- Нет, мы не побежим…
За обедом Топ сидел-сидел, да и выпалил:
- Димка, давай гвоздь, а то я мамке скажу, что ты колбасу воробушкам таскал.
Димка чуть не подавился картошкой и громко зашумел табуреткой. К счастью, мать вынимала в это время из печки похлебку, а бабка была туговата на ухо, а Головень еще только входил в хату. И Димка шепнул Топу, толкая его ногой:
- Вот дай пообедаю… у меня уже припасен, хороший…
"Чтоб тебе неладно было! - подумал он, вставая из-за стола. - Вот дернуло за язык". И так как никакого гвоздя у него не было, то он остановился на дворе, раздумывая, откуда бы раздобыть. После некоторых поисков и долгих усилий в сарае из стены он выдернул здоровый железный гвоздь и отнес его Топу.
- Большой больно, - остался недовольным Топ, внимательно рассмотрев толстый, неуклюжий гвоздь.
- Что большой? Вот оно и хорошо, Топ. А что маленький, заколотил, ну и все, а тут долго сидеть можно: тук-тук!.. Хороший гвоздь!
Вечером Жиган стянул у Онуфрихи небольшой кусок чистого холста для повязки раненому…
- Ёду где-нибудь достать надо…
- Какой-такой ёд?..
- Желтый, жгучий… как задерет, взвоешь прямо, а потом сразу затянет. У нас, как стояли солдаты, мне мамка на руку налила…
Из своих запасов Димка захватил кусок сала поздоровей и направился на другой конец села к попадье. Вместо нее дома он застал отца Перламутрия, который в одном подряснике и без сапог лежал на кушетке. Он был, по-видимому, в самом хорошем расположении духа. Напротив него на стене висела картина, где какой-то седовласый старец с необыкновенно морщинистым лицом сидел, упершись локтем на стол, а перед ним шли облака или что-то вроде облаков, из-за которых выглядывали женские лица неимоверной красоты, кубки с выпирающим, как мыльная пена, вином и бал, или, вернее, уголок бала… В бешеной мазурке проходила пара, он - ловкий, с шеей, поднятой до пределов возможного, а она - легкая, розовая, как мечта, с длинным шлейфом и талией, необыкновенно грациозной и изогнутой. Под этой картиной была подпись: "Воспоминания о минувших юностных днях".
Вошел Димка нерешительно, завернутый кусок сала держа за спиной.
- Здравствуйте, батюшка.
Отец Перламутрий вздохнул, перевел с картины взгляд на Димку и спросил, не поднимаясь:
- Ты что, чадо? К матушке либо ко мне…
- К матушке…
- Гм, ну, а поелику она пока в отлучке, я за нее….
- Мамка прислала, пойди, говорит не даст ли попадья, матушка то есть, ёду малость, и пузырек вот прислала… ма-хонький.
- Пузырек? Гм… - с сомнением кашлянул отец Перламутрий и окинул Димку внимательным взглядом.
- Пузырек… А ты что, хлопец, руки назад держишь….
- Сала тут кусок. Говорит, если нальет матушка, отдай ей в благодарность…
- Если нальет, говоришь…
- Ей-богу, так и сказала.
- О-хо-хо, - вздохнул отец Перламутрий, приподнимаясь. - Нет, чтобы просто прислать, а то вот: "если нальет". - И он вздохнул с сокрушением. - Ну, давай, что ли, сало-то. Да оно старое!
- Так нового не кололи же еще, батюшка!
- Знаю я, что не кололи. Можно бы пожирней, хоть и старое. Пузырек где? Что это мать тебе целую четверть не дала? Разве возможно полный?
- Да в ём, батюшка, два наперстка всего. Куды меньше?
Отец Перламутрий постоял в нерешительности, потом добавил:
- Ты скажи-ка, пусть лучше мать сама придет, я ей прямо и смажу, а наливать к чему же?
Но Димка отчаянно замотал головой.
- Нет, вы, батюшка, наливайте, а то мамка наказывала: "Как если не будет давать, бери, Димка, сало и тащи назад".
- А ты скажи ей: "Дарствующий да не печется о даре своем, ибо будет тогда пред лицом всевышнего дар сей всуе". Запомнишь?
- Запомню!.. А вы все-таки наливайте, батюшка.
Отец Перламутрий надел туфли на босую ногу - причем Димка подивился их необычайным размерам - и, прихватив с собой на всякий случай сало, ушел с пузырьком в другую комнату.
Через несколько минут он вышел, подал Димке пузырек.
- Ну вот, только от доброты своей. А у вас куры несутся, хлопец?
"От доброты меньше полпузырька налил", - обиделся Димка, а на повторенный вопрос о курах, выходя из двери, ответил сердито:
- У нас, батюшка, кур нету, один петух только…
Отец Перламутрий удивился здорово и хотел еще что-то спросить у Димки, но того уже и след простыл. Тогда он запахнул покрепче подрясник, так как увидел некоторую неприличность в своем туалете, и, улегшись на диван и откашлявшись, взял одну ноту, потом другую погуще, а потом прочел основательно первый стих "На реках вавилонских". Полюбовавшись благозвучностью своего голоса, хотел было отец Перламутрий продолжать дальше, но в это время из-за двери выглянула красная повязанная голова только что вернувшейся из бани матушки и проговорила сердито:
- Отец, тут и так после угара, ты бы как-нибудь уж не очень громогласно…