- Потому что я собираюсь уехать. И никто меня не остановит, даже он!
- Ты же знаешь, что, покинув нас, ты разобьешь нам сердце!
Она посмотрела на небо и глубоко вздохнула. Мы присели на крыльцо моего дома, Виолетта попросила погладить ее волосы. Какое-то время я колебался, предположив, что Даниэль побьет меня, если я соглашусь.
Но потом, дрожа от блаженства, я начал перебирать в руках ее мягкие пряди. Мы долго молчали, слушая ночные звуки, говорящие нам о нашей близости. Потом девочка поцеловала меня в щеку.
- Это за то, что ты - мой друг, - пояснила она.
- Когда ты соберешься в Америку, я поеду с тобой, - пообещал я.
И хотя я всей душой был уверен в своих словах, с годами я позабыл о своем обещании. Как и большинство детей, я жил настоящим и даже самые важные разговоры оставались в прошлом.
Наверное, это было к лучшему.
В первую субботу октября Даниэль пропал. Мы с Виолеттой сходили с ума от беспокойства, так как раньше он всегда приходил на наши воскресные прогулки к каровому озеру. Мы побежали к нему домой, но его там не было, тогда мы решили подождать его у меня дома.
Примерно через полчаса Даниэль, запыхавшись, постучал в дверь нашего дома.
- Где ты был?! - воскликнула мама. - Мы так волновались!
- У сеньоры Беатрис.
Парень чуть не прыгал от радости; он был так возбужден, что не мог устоять на месте. Мы тщетно пытались усадить его и просили объяснить, что случилось. Оказалось, что сеньора Беатрис пришла к нему накануне и сообщила, что она приготовила для него комнату в своем доме.
Сияя от счастья, Даниэль рассказывал нам о чистых простынях на его кровати.
- Гладкие, как шелк, - восхищенно говорил он, исполняя джигу на нашей кухне.
- О, Даниэль, я так рада за тебя, - воскликнула мама. - Уверена, что вы будете счастливы вместе.
Я же подумал тогда, что не стоит торопить события.
Даниэль никогда не был домашним ребенком, и я легко мог себе представить, какие разрушительные последствия может принести присутствие моего друга в новом доме.
В тот вечер мама сообщила мне, что именно она помогла убедить сеньору Беатрис, и хотя мне очень хотелось сказать ей, что она, безусловно, права, и новое жилище Даниэля станет для него островком тишины и спокойствия, в то же время сам Даниэль считал, что жизнь под крышей бабушкиного дома сильно ограничивает его свободу. Первые месяцы жизни в доме сеньоры Беатрис мой друг провел, изобретая все новые и новые способы того, как вывести ее из себя. Однажды он даже поджег тележку с сухими цветами на Новой площади.
В другой раз, в декабре, когда уже прошло два с половиной месяца после его переезда в бабушкин дом, Даниэль, перепачканный с ног до головы, вернулся после нашей вылазки в низовья реки и разнес грязь по всему дому - я уверен, он сделал это нарочно. Нетрудно угадать реакцию сеньоры Беатрис; тогда она впервые попыталась поднять на внука руку, но сразу же поняла, что не в силах ударить его. Тогда она села на кровать и расплакалась.
Сеньора Беатрис рыдала так, словно жизненные силы покидали ее; Даниэлю еще не приходилось сталкиваться с женскими слезами. Гладя бабушку по голове, он поклялся, что впредь будет хорошо вести себя. И к его чести, он сдержал свое обещание. Он, как и прежде, участвовал в наших безумных выходках, но больше никогда не сделал ничего, чтобы обидеть свою бабушку или доставить ей беспокойство.
И тем не менее, однажды ей снова пришлось плакать из-за него. Но в этом уже была не его вина.
Глава 8
В декабре 1800 года корабль из Глазго привез Фанни, мою шотландскую овчарку.
Это было доброе благородное животное, пока дело не касалось еды. Если кто-то покушался на содержимое ее миски, Фанни принималась лаять, а если ей продолжали докучать, то она начинала рычать и обнажала зубы. Если нахал не реагировал на последнее предупреждение, то она могла укусить его.
В конце апреля 1801 года мы все были закадычными друзьями - я, Фанни, Виолетта и Даниэль. Собака обожала девочку, и мне часто приходило в голову, что если бы встала необходимость выбора между мной и Виолеттой, Фанни не сразу бы приняла решение. Виолетте становилось все труднее выбираться с нами на каровое озеро, поскольку ее мать все чаще придумывала для дочери бесконечные утренние поручения. Но девушка всегда старалась выполнить все как можно скорее и не пропускала ни одной нашей встречи. Но как-то во вторую субботу июня 1801 года, примерно через год, как мы стали друзьями, мы не дождались Виолетту - наступило уже три часа пополудни, а нашей подруги все не было. Я и Даниэль отправились домой в подавленном настроении и всю дорогу молчали. Мы прошли примерно треть пути и вышли на опушку густого леса, но тут Фанни навострила уши, расширила свои черные ноздри и встала в стойку, а потом поползла в грязный подлесок и начала что-то вынюхивать в листьях папоротника и в траве.
- Хорошая девочка, - похвалил я и побежал за ней. - Ищи.
Догнав Фанни, я заметил пожилого охотника в пятидесяти ярдах от нас.
- Извините за беспокойство, сударь, - обратился я к нему. - Мы ищем нашу подругу, молодую девушку.
- Я не видел здесь никаких девушек.
Фанни восторженно обнюхивала башмаки мужчины. Он погладил ее, потом указал ружьем куда-то вдаль.
- Наверное, вам это не поможет, но по дороге сюда я увидел туфельку, под большой сосной, сразу за каменной стеной.
Мы поблагодарили охотника и помчались в том направлении, куда он указал. Мы действительно увидели туфельку Виолетты, украшенную лентами; она лежала у камней, выпавших из старой стены.
- Думаешь, что он мог обидеть ее? - спросил я Даниэля.
Мой друг прикусил губу и ничего не сказал.
На обочине дороги я нашел бежевое льняное платье Виолетты; оно лежало на земле, смятое и освещенное солнечными лучами, пробивающимися сквозь крону деревьев. Меня начал бить озноб.
- Нет - прошептал я сам себе. - Господи, только не это…
Фанни помчалась вперед и заскулила у пологого склона. Наша подруга лежала там без сознания, ее ноги были прикрыты листьями папоротника. На Виолетте была только нижняя юбка, распоротая по шву. Ее прекрасные волосы спутались, лоб, щеки, локти и ноги были покрыты грязью и листьями, а на губах запеклась кровь.
Я задрожал. Я был уверен, что не переживу ее смерти. Я упал на колени, мои глаза наполнились слезами:
- Виолетта, пожалуйста, встань, не пугай меня!
Даниэль опустился рядом с ней на колени, бережно приподнял ее голову и позвал по имени, но она не отвечала.
Слезы покатились по его щекам.
- Что нам делать, Джон? Что нам делать? - заплакал он.
Возможно, вняв мольбам Даниэля, а может, благодаря Фанни, вылизывающей ее лицо, девочка начала приходить в себя. Даниэль склонился над ней с выражением такого глубокого благоговения, что оно на всю жизнь запомнилось мне.
Его нежная улыбка, обращенная в тот момент к Виолетте и уверяющая ее, что все будет хорошо, потому что они вместе, навсегда стала для меня олицетворением настоящей любви.
Поддерживая ее затылок, мой друг спросил:
- Что произошло, что произошло с тобой?
Она не отвечала.
- Не закрывай глаза, пожалуйста, скажи нам что-нибудь, мы так волнуемся, - умолял я.
Но Виолетта не хотела или не могла говорить. Я сбегал за платьем и прикрыл девушку. Она была такой беззащитной и прекрасной в то мгновение, что я поклялся себе: если она поправится, я больше никогда не буду вмешиваться в ее отношения с Даниэлем. Она раскрыла ладонь и протянула мне окровавленный зуб. Я взял его.
- Что случилось? - повторил вопрос Даниэль.
Виолетта потерла рукой щеку и поморщилась.
- Нужно сходить за доктором, - торопливо сказал Даниэль, словно мысль о том, что ей нужна помощь, только сейчас пришла ему в голову. - Виолетта, тебя нужно показать доктору.
- Я побегу в Порту, - сказал я.
- Нет, останься, - попросила девочка.
Виолетта повернулась и обняла Фанни. Казалось, что на какое-то время она впала в лихорадочное забытье. Затем она глубоко вздохнула и протянула руку.
- Джон, верни мне зуб.
Я отдал ей зуб, и она зажала его в кулаке.
- Кто это сделал? - спросил Даниэль с искаженным от гнева лицом. - Это охотник в рваной куртке? Мы видели его. Мы так и подумали, что это - он.
- Нет, два молодых разбойника напали на меня, желая ограбить, - сухо сказала она. - Я побежала от них и упала. Вот и все.
- Но разбойники не сняли с тебя ни браслета, ни колец… Они либо слепые, либо идиоты, - не поверил я.
- И все-таки, Джон, это правда, - ответила Виолетта, явно смущенная моими словами.
- Мы не верим тебе! - вскричал Даниэль. - Виолетта кто… кто надругался над тобой?
Нахмурившись, она потрясла кулаком, в котором был зажат зуб; было слышно, как он стучит об ее кольца. Потом она раскрыла ладонь, пробормотала молитву и выбросила зуб.
- Эй, - воскликнул Даниэль. - Зачем ты это сделала?
- Пусть мыши подберут его. Они не смогут заколдовать меня. - Она дрожала. - А теперь отойдите. Я хочу надеть платье.
- Пойдем, Фанни, - подозвал я собаку, которая с сомнением посмотрела на меня.
- Нет, пусть Фанни останется, - попросила девочка.
Мы с Даниэлем отошли. Мой друг топнул ногой и тихо выругался.
- Я убью того, кто это сделал!
- Над ней… правда, надругались? - прошептал я.
Он усмехнулся, считая видимо, что, задавая такие вопросы, я подвергаю сомнению его умственные способности.
- А мы не сделали ничего, чтобы помешать этому. Ничего!