- Так проходит человеческая жизнь, - сказал Стуре, долго сидевший на камне и смотревший вокруг, - там во дворцах, здесь в хижинах, у одних на шелковых подушках, у других на голых скалах, покрытых снегом; то, что кажется баловням судьбы страшной нищетой, для этих сынов природы составляет их счастье и наслаждение.
- Теперь я понимаю, - продолжал он, когда вернулся к нему Афрайя, - почему бедные лапландцы, живущие на берегу, так вам завидуют. Такая свободная пастушечья жизнь восхитительна в сравнении с жизнью в душных землянках.
- Тё там, внизу, - с радостью отвечал Афрайя, - нищие, питающиеся милостыней. Я избрал сто оленей из этого стада и продам их на ярмарке целиком, со шкурой и рогами. Другие мои стада принесут мне не меньше; карманы мои будут полны светлыми ефимками, и при этом мы из году в год не нуждаемся в хорошей разнообразной пище. Мы кочуем взад и вперед по своей обширной стране, живем там, где нам нравится, не терпим нужды, ни в чем себе не отказываем. Не гораздо ли больше забот у людей, считающих себя и умнее, и лучше нас? Как велики их потребности? Чем глубже ты посмотришь, тем больше убедишься, что я говорю правду. Люди были справедливы, пока они довольствовались малым; чем дальше они ушли в деле разных хитрых искусств, тем они стали жаднее и бессовестнее. Мы не живем еще по примеру наших праотцов. Мы ничего не хотим чужого, но твой народ притесняет нас, берет у нас то, что нам принадлежит и не оставляет нас в покое.
- Если бы твои слова были справедливы, - отвечал Стуре, - то на всей земле были бы только пастухи и охотники. Мы бы жили, как звери в лесу. Но человеку дарована от Бога способность стремиться дальше, учиться, созидать и употреблять в дело разум.
- Разве он должен употреблять его затем, чтобы делать несправедливости? - спросил Афрайя.
- Нет, - отвечал Стуре, - образование должно делать нас лучше, добрее и справедливее.
- Пойдем, - продолжал Афрайя, - мое стадо собралось на утреннее пастбище. Ты, я думаю, хочешь пить, раздели с нами хлеб наш и возблагодарим Создателя, Которому принадлежат все существа.
Пока он говорил, тесная толпа оленей пришла в движение. Дюжина щетинистых собак, до тех пор стоявших вокруг стада и стороживших его, загоняя каждого удалявшегося оленя, теперь подняла громкий лай. Передовые олени встали во главе своих многочисленных семей, и все двинулись, на росистый луг, поросший мхом, вниз, к озеру, на водопой, а оттуда в лесистый овраг, где был богатый корм. Весело было вырваться на свободу: олени бодро скакали, собаки звонко лаяли, пастухи громко кричали, помахивая длинными палками: оставшиеся собрались в большой палатке, где висел на цепи котел над очагом, в котором пылал огонь. Старуха кипятила в нем жирное свежее оленье молоко на завтрак.
Женщины, дети и мужчины сидели вокруг на корточках, получали свою порцию и закусывали мучными лепешками, которые тут же горячие снимались с раскаленного камня. Все они бросали смущенные, пытливые взгляды на чужого господина, любовавшегося их прекрасным аппетитом.
Афрайя взял одну из деревянных чашек, старуха налила в нее питья, и он подал ее гостю.
- Прими то, что мы можем дать, - сказал он, - здесь нет ни у кого ни лучшего, ни худшего.
Молоко было очень вкусно. Стуре почувствовал, что освежился и высказал это Афрайе. Тот одобрительно кивнул головой.
- Я надеюсь, - сказал он, - тебе еще более понравятся наши кушанья; даже такие люди, как Гельгештад, не пренебрегают ими.
Это имя напомнило владельцу гаарда об истинной цели его посещения.
- Ты позвал меня к себе, - сказал он, - и я тем охотнее исполнил свое обещание, что нуждаюсь в твоем совете. Ты, наверное, знаешь, в каком положении мои дела. Дом мой опустел, работа стоит, и я, право, не вижу средств вырваться из этого тяжелого положения.
- Я знаю, - сказал Афрайя, в раздумьи глядя вдаль, точно взвешивая свой ответ.
Вдруг он указал на какой-то предмет, появившийся по ту сторону озера. Там росли ивовые кусты. Стуре взглянул и не верил глазам: он узнал Олафа, подле которого стоял писец, а за ними Густав.
- Сын Гельгештада! - с удивлением воскликнул он.
Лапландец кивнул головой; он, по-видимому, не испугался и не озаботился. Зрение у него было острое, он перегнулся вперед, и, казалось, прислушивался и слышал, о чем они совещались.
Через несколько минут, все трое сошли с холма и приблизились к палаткам.
- Они не должны со мною встретиться, - сказал Стуре.
Афрайя поднял посохом холст близлежащей палатки и знаком показал своему гостю, чтобы он в ней укрылся. На его пронзительный свист Мортуно вышел из кладовой. Когда он увидал троих норвежцев, на лице его отразилась дикая жажда мести.
Быстрым движением схватил он ружье, висевшее на шесте у входа, но строгое приказание Афрайи заставило его опять повесить его на прежнее место. Афрайя шепнул ему что-то на ухо, и он удалился. Повелитель лапландцев сел у очага. Собачий лай и веселые голоса возвестили ему о прибытии гостей.
- Отзови собак! - сказал писец, заметив Аф-райю. - Не захочешь же ты, чтобы они напали на твоих лучших друзей.
Афрайя снова пронзительно свистнул, и собаки сейчас же замолчали.
- Здравствуй, славный повелитель; да хранит Юбинал твою драгоценную главу! - весело воскликнул Павел. - Ты, конечно, желаешь узнать, чему ты обязан честью видеть нас в своей гамме. Слушай же: вчера утром мы собрались на охоту, и нам так повезло, что мы уже отправили в Лингенфиорд лошадь с богатой добычей. Сами же мы пробрались дальше и дошли до Кильписа. Увидав твои палатки, мы решились сделать тебе визит, чтобы заручиться твоей могущественной дружбой.
- Приветствую вас, - сказал Афрайя. - Садитесь со мной; все, что у меня есть, к вашим услугам.
- Вы слышали, - со смехом вскричал Павел. - Все, что у него есть, к нашим услугам. Ну, так признавайся, старый скряга, где ты прячешь свои сокровища!
- Поищи, - отвечал лапландец в том же тоне, - и возьми, батюшка, все, что найдешь.
- Так ты и на это согласен, - воскликнул писец, - ну, кто знает, что может случиться. Но где же твои люди? Где же любезнейший Мортуно?
- Моя молодежь со стадами в долине, - отвечал Афрайя. - Позвольте мне теперь взглянуть, что я могу предложить своим гостям.
Он подошел ко входу к кладовую, подозвал женщину и отдал ей свои приказания.
- Если старый колдун действительно один, - тихо сказал Олаф, - то с ним бы можно было побеседовать.
- Плохие шутки, приятель, - возразил Павел, который без устали все высматривал, - я думаю, ты в точности знаком с лапландской пулей, а из кладовой, как мне показалось, косится на нас желтое лицо Мортуно. Следовательно, спокойствие и хладнокровие!
Молодые люди уселись вокруг очага. Павел вытащил полную бутылку и подал ее возвратившемуся Афрайе.
- Прими этот божественный напиток, - воскликнул он, - им не пренебрег бы и сам Юбинал. На лингенской ярмарке ты получишь побольше. Ведь ты сам приедешь на ярмарку!
- Приеду, батюшка, приеду! - отвечал лапландец, самодовольно ухмыляясь. - Привезу оленей более двухсот штук!
Он пересчитал другие свои товары, и завязался разговор по поводу ярмарки. Две лапландки принесли, между тем, кушанья и поставили их перед гостями.
Стуре лежал под покрывалами и мог расслышать каждый звук из того, что говорилось подле; но того, что он ожидал, не случилось. О нем не упомянули ни единым словом. Охотники были голодны и хотели пить, хвалили кушанья и напитки и смеялись шуткам Петерсена.
- Во всяком случае, ты должен прийти на ярмарку, - сказал писец с набитым ртом, - тебе даже дядя мой будет за это благодарен. Возникло много споров. Ты имеешь влияние на твоих соотечественников. Держи их в порядке, чтобы они не проявляли дерзости.
- За это же ты меня не обвинишь, батюшка, - отвечал Афрайя.
- Никто тебя не обвиняет, - продолжал Павел, - но твой собственный племянник выкидывает дурные шутки. Где он? Здесь у тебя?
- И он в долине со стадом, - ухмыльнулся старик. - Не трогай его, он еще молод и исправится со временем.
- Неправда ли, тогда, когда женится? - сказал Павел, - или он уже ввел в свой дом госпожу Гулу?
Афрайя задумчиво покачал головой.
- Гамма Мортуно будет пуста, - сказал он, - до зимнего снега.
- Зачем взял ты Гулу из дома моего отца? - нетерпеливо и с угрозой спросил Густав.
- Афрайя хорошо сделал, - быстро вмешался писец, - каждый отец может распоряжаться своим ребенком. Что было делать девушке в Лингенфиорде? Ильда не может взять ее к себе, я бы не желал иметь ее в Тромзое; разве Олаф нанял бы ее в Бодое в качестве экономки?
- Я бы охотнее окружил себя медведями и волками, чем взять эту желтолицую колдунью! - с гневом. возразил Олаф.
- Не принимай этого к сердцу, Афрайя, - сказал Павел, - хотя Олаф и ворчит, он любит тебя больше, чем ты думаешь. Впрочем, у него до тебя просьба. Через несколько дней он отправится в путешествие, и ему нужны попутный ветер и прекрасная погода. Ты колдун, - весь свет это знает, можешь заговаривать бури и непогоды. Хочешь ли ты доставить моему доброму другу, Олафу, хорошее, быстрое путешествие?
Афрайя сделал отрицательный знак, и хитрая улыбка заиграла у него на губах.
- Отчего ты не хочешь, старина? - грубо спросил Олаф. - Напиши свои нелепицы; я дам тебе за это ефимок.
- Ты называешь это нелепицами, - отвечал лапландец, - что же ты хочешь с этим делать?
- Не заботься о неверующем, - вмешался Павел, - когда он увидит действие, он уж поверит в твои чудеса. Дай-ка сюда твои заговоры.