В глазах Гулы блеснула невыразимая благодарность. Ильда взглянула из-за прялки, и взор ее внимательно остановился на Генрихе, но Гельгештад допил свой стакан и, с сожалением оглянув дворянина, воскликнул:
- Ну-у, вы говорите точно пастор, но скоро вы перемените ваше мнение, когда с ними поближе познакомитесь, а за этим дело не станет. Оставим это, - продолжал он уклончиво, когда заметил, что Стуре намерен возражать, - не будем себе портить веселого настроения. Притом, уже пора спать. Завтра опять рабочий день.
После всеобщих пожеланий "спокойной ночи", он свел своего гостя на верхний этаж, где стояла в маленькой чистой комнате большая кровать с периной.
- Спите с миром! - сказал он и запер за собой дверь.
Стуре погрузился в мягкий пуховик, и скоро им овладел глубокий сон, не покидавший его до самого утра, когда яркие солнечные лучи, наконец, разбудили его.
Подобно этому первому дню, в гаарде прошли и все последующие в труде, чередующемся с отдыхом. Настало первое воскресенье. Стуре был рад, что, наконец, можно прожить день без счетных книг и трески. Накануне вечером хозяин пригласил его ехать в церковь.
- В Лингене пастор Гормсон будет говорить благодарственную проповедь по поводу богатого улова на Лофоденах, - сказал он. - Вам следует сопровождать нас туда, господин Стуре. Там вы увидите всех добрых людей и здешних, и дальних. Необходимо для вас завести как можно больше знакомств.
Приглашение нельзя было не принять. В церковь поехали все за исключением Гулы, которая должна была стеречь дом; выехали еще с рассветом и прибыли только после тяжелого двухчасового плавания. Стуре в своем красивом зеленом суконном камзоле с золотым шитьем возбудил всеобщее внимание; кое-кто смотрел на пришельца с неудовольствием и недоверием, но рекомендации Гельгештада было достаточно для большей части прихожан, которые приветливо пожимали дворянину руку и приглашали к себе в дом. При таком приеме Стуре скоро освоился с окружающими и так развеселился, что на возвратном пути все время шутил со своими хозяевами, которые не уступали ему в веселости.
Дома всем им предстояла неожиданность.
Когда Стуре помогал Ильде взбираться по скользким ступеням прибрежной скалы, оба они тщетно искали глазами Гулу.
- У нее гости, - сказал смеясь подоспевший артельщик купца, - у нее, я думаю, со страху ноги отнялись.
- Какие гости? - спросила Ильда.
- Вон сидит у двери, - отвечал тот. - Посмотри сама, узнаешь.
- Афрайя! - воскликнул Гельгештад, шедший позади. - Что нужно старому мошеннику? Уж он, наверное, не к добру явился.
Они приблизились к дому, и Стуре с любопытством рассматривал человека, чье имя он уже столько раз слышал. Старый, одетый в оленьи шкуры, пастух, сгорбившись и низко опустив голову, сидел на скамье у двери. В руках он держал длинную палку с блестевшим внизу железным острием; у ног его лежали две небольшие собаки с жесткою шерстью; пристальные взгляды их останавливались то на неподвижной фигуре их хозяина, то на приближавшихся незнакомых людях.
Когда, наконец, эти последние подошли, старый лапландец поднял голову. Нечто вроде приветливости отразилось в поблекших чертах его лица, покрытого глубокими складками и морщинами; только маленькие огненные глаза его смотрели необыкновенно хитро и пристально.
Старик встал со своего места, низко поклонился купцу и сказал густым горловым голосом, употребляя совершенно непонятное для чужестранца местное береговое наречие:
- Мир и благословение тебе и твоему дому, батюшка!
- Принимаю приветствие, - отвечал Гельгештад, - ты его, должно быть, принес издалека, это видно по твоим грязным комаграм (башмакам). Не видал я тебя с осени, думал, что ты в яурах.
- Ты справедливо говоришь, батюшка, - подтвердил старик, кивнув головой. - Олени мои паслись у Таны и по ту сторону ее до самого великого моря.
- Так какая же нелегкая принесла тебя зимою на этот берег, к порогу моего дома? - с удивлением воскликнул Гельгештад. - Ведь ты сделал страшное путешествие! Где у тебя твои сани, твои стада?
Афрайя взглянул на горы и не без некоторой гордости откинул с лица седые пряди волос.
- Ты знаешь, - сказал он, - что я обладаю большими стадами. Сын сестры моей, Мортуно, стоит с одним стадом у истоков реки, которую вы зовете Зальтен. Я пришел к нему, чтобы назначить место для летнего пастбища, а оттуда уже было не так далеко и к тебе, батюшка. Дитя мое живет у тебя в доме, сердце мое тосковало по нем; я становлюсь стар и слаб. Не бойся, что я тебя стесню надолго; еще до наступления ночи я уже буду далеко отсюда. Но Гула будет мне сопутствовать, господин.
Несколько секунд Гельгештад смотрел на лапландца, остолбенев от удивления; потом он испустил протяжный свист.
- Так вот куда пошло, - сказал он и нахмурил лоб, - я уж знал, что твое старое, сморщенное лицо не принесет нам добра. Но этому никогда не бывать. У тебя, брат, плохая память, но зато у меня хорошая, и я отлично помню, что ты отдал мне девушку навсегда за пять фунтов табаку и за бочку водки.
- Ты христианин, - монотонно сказал старик, - твой Бог все видит и все слышит. Он знает, что я не продавал своего ребенка; ты дал мне подарок, и я его принял; скажи только слово, и я тебе возвращу его вдвойне; хижина моя пуста, мне недостает в ней моего дитяти.
- Отстань ты от меня с твоею болтовнею, - закричал купец, надвинув свою меховую шапку. - Я вытянул девушку из нищеты, господин Стуре, я сделал из нее христианку и никогда не возьму на себя ответственности перед Богом и перед людьми, не отпущу ее снова в глушь, к оленям, собакам и язычникам. Давай сюда, дурень, твой лапландский мешок, я наполню его табаком и налью твою флягу водкою по самое горло; надеюсь, что этого с тебя будет довольно. Но Гула останется здесь! Это мое последнее слово.
- Мне не надо ни табаку твоего, ни водки, - сказал Афрайя с гневным презрением, - я требую у тебя моего ребенка. Тебя расхваливают, как справедливого человека. Не захочешь же ты взять то, что принадлежит мне.
- Довольно и чересчур! - сердито вскричал Гельгештад. - Жалуйся судье в Тромзое, если хочешь; а теперь убирайся прочь, или я покажу тебе дорогу.
Он ушел в дом и оставил стоявшего Афрайю, который молча смотрел перед собою и, казалось, не слышал ласковых слов Ильды.
- Ты знаешь, - говорила она, - что я люблю твою дочь, как свою сестру. Что ты будешь с ней делать на пустынных, снежных горах? Она заболеет и умрет; ей не жить больше там, на вершинах. Оставь ее у меня, где она весела и счастлива.
Вместо ответа, Афрайя бросил на нее взор, полный ненависти и горя.
- Юбинал сидит на своем облачном троне, - выразительно сказал он, поднимая глаза к небу, - он видит и наказывает несправедливых.
Не прощаясь, повернулся он и стал подниматься по скалам, которые образовали полукруг за домом Гельгештада; он шагал с такой легкостью, какой нельзя было предполагать в его слабом теле. Обе собаки следовали за ним, и через несколько минут он исчез из виду.
- Ушел этот старый мошенник? - спросил Гельгештад, высовывая голову из окна. - Войдите, господин Стуре, нам нечего бояться лапландца и его проклятий. Конечно, - прибавил он уже в комнате, - в своих снежных горах он повелитель; кто поднимется к нему наверх, должен остерегаться, несмотря на то, что этот злой народ и труслив, и осторожен. Не один человек исчез там, наверху, навсегда; но здесь, внизу, наше царство, и мы тут так же безопасны, как в лоне Авраамовом.
Пока купец справлял свой воскресный послеобеденный сон, Стуре сидел с обеими девушками в комнате. Ильда уговорила Генриха прогуляться с Тулою.
- Мне самой надо кое-что справить дома, - сказала она, - Гула же сведет тебя в местечко, которое она называет моим садом. Там наверху прелесть как хорошо; в другой раз я сама с тобой туда пойду.
Стуре тотчас согласился и скоро поднялся с Гулою по отвесной тропинке. Скалистый берег фиорда круто поднимался на значительную высоту. По нем вилась твердая, узкая дорожка, которая с другой стороны спускалась в овраг; там журчал ручей, впадавший в пролив, вблизи Гельгештадова дома.
Вода высоко поднялась в нем от таявшего снега; с пеной прыгал он через утесы и скалы и образовал два прекрасных водопада; шум и водяная пыль наполняли воздух. Вдали виднелась вершина скалы, покрытая блестящим снегом гора Кильпис, с которой стекая ручей.
Легко прыгала лапландка все выше и выше, Стуре несмотря на все усилия, не мог за ней успеть.
Надо было лезть с большим трудом и опасностями, но Гула, по-видимому, не замечала этого, между тем, как датчанин, наконец, совершенно выбился из сил и остановился. Она вернулась и подала ему руку.
- Смотри, - сказала она ему в утешение, - там в черных камнях ведут наверх ступени. Густав крепко сложил их. Опирайся на меня, через несколько минут мы будем наверху:
По обломкам скал Гула и ее товарищ достигли террасы, и когда они прошли через расщелину скалы, как сквозь ворота, перед ними открылось удивительное зрелище. На тысячу футов под ними лежал фиорд с гаардом Эренес, и взор мог обнимать далеко за Лингенской церковью целую массу суровых скал и зеркальных озер, вплоть до самых отдаленных зундов и островов.
Над самыми головами их громоздилась другая стена скал, громадные обломки которых свешивались разорванными массами, будто грозили каждую минуту обрушиться.