- Врешь! - заорал Мишка, схватил со стола завернутую в "Коммуну" сорочку, дернул за узелок бечевку. - На, рыжая борода, гляди! Декабрь, месяц, газета "Коммуна". Перед отъездом для товарной завертки целую пачку купил. Глядите-ка. - Он развернул газету, и все вокруг притихли в ожидании чего-то особенного, важного. - Кто грамотней у вас?
- Евген, читани. - Усатого парня вытолкнули к столу. Красюк расправил ладонями мятую страницу, откашлялся, пригладил усики.
- Вот эту! - ткнул пальцем Мишка.
- "Отрекаюсь от бандитского прошлого", - громко прочитал тот заголовок, и тишина в горнице стала полной: слышно было, как на улице перекликаются две старухи.
- "Я, бывший участник бандитского движения, бывший командир эскадрона банды изменника Серова… - тут голос Красюка невольно дрогнул - шутка ли произнести вслух такие слова! - обращаюсь к вам, товарищи рабочие и крестьяне всей Самарской губернии, с искренним и полным признанием своей страшной ошибки, которую я совершил, когда поверил…"
- Кто это? Кто это? - услышал Мишка чей-то шепоток. - Цыц, слушай!
А Евгений громко и монотонно читал покаянное письмо бандита, добровольно сдавшегося частям ВЧК. Десятки глаз впились в его шевелящиеся пухлые губы, которые он, волнуясь, время от времени облизывал. И каждая такая маленькая пауза тоже делала свое дело: давала людям секундные передышки, чтобы осмыслить услышанное, чтобы мгновенно переглянуться и убедиться, что другие воспринимают все так же, как и ты.
- "Советская власть простила мне тяжелое заблуждение, которое я не повторю никогда. Теперь вместе со всем трудовым народом буду строить новую счастливую жизнь, бороться с голодом и разрухой. Короче, жить буду на земле как честный человек. А не как жадный зверь, от которого людям одно только горе, беда, раззор и убийство. Спасибо советской власти, что поверила мне. Остальной своей жизнью оправдаю ее доверие и призываю всех тех бандитов, которые еще не осознали и не явились на добровольную сдачу: торопитесь, а то после будет поздно!
Бывший бандит Василий Курасов".
- Васька Курасов! - тонко ахнул скуластый бородач, срывая с себя мохнатую папаху. - Земляк мой!
Разом рухнула тишина.
- Так его ж вроде убили?
- Вот те и убили - пропал он под Пугачевой…
- Сдался, стервец! Молчком!
- Эскадронный, что ли? Косой, что ли?
- А ежли брехня? Ежли подманывают?
- Вот те на! Вот те на!
- Какой Курасов? С какого полка, говорю, ну?!
- Живет, подлец, теперь хоть бы что…
Мишка заметил, что Красюк сложил газету и сунул за пазуху.
- Тихо! - зычный бас широкоплечего верзилы с пятнистыми от обморожения щеками покрыл голоса. Он подождал, пока не приутихнут, и продолжал: - Не след нам тут митинговать, братцы, не место. Я одно хочу спросить у товарища, чья газета. Он что, Васька Курасов-то, с листком, который с чековской печаткой, пошел сдаваться или просто так? Есть какая разница аль нет?
- И то! - поддержал скуластый, нервно хватая себя за бороду. - Сунешься просто, а тебя - шлеп - и все дела! Скажут: в бою-де.
Мишка почувствовал, как сердце забилось часто-часто.
- Да откуда ему-то знать, мужики? - всплеснул руками рыжий. - Он же торгаш, а газета - завертка…
- А кого еще спросишь? Тебя? - огрызнулся скуластый. - Может, знаешь все-таки, купец, а? Сказал бы!
"Была не была, - подумал Мишка. - Для агитации - самолучший момент, а то зачем и ехал? Авось проскочим…"
- Скажу, - рубанул он кулаком. - Только не шуметь, черти, тихо!
- Тихо! - гаркнул обмороженный.
- Товарищи крестьяне, - горячо заговорил Ягунин. - До каких пор жизни свои грабить будете? Царя, буржуев мы поперли, светлое будущее надо срочно возводить, чтоб всем жилось наилучшим образом, а теперь с вами сражайся! С кем? С крестьянами, с трудовым народом, да? Думаете, охота советской власти вас по степям стрелять, как собак бешеных? Кто ж тогда будет землю пахать? Мы призываем вас…
- Погодь! - грубо перебил его обмороженный мужик. - Кто "мы"-то? Торговцы, что ль?
Ягунин обвел взглядом, набившихся в горницу серовцев. За спинами, в сенях, промелькнуло изумленное лицо Алены. По-разному глядели на него сейчас десятки глаз: одни - исподлобья, с недоверием, другие - с ожиданием и надеждой, третьи - он заметил и такие - враждебно.
- Я к вам специально посланный делегат от советской власти, вот я кто, - решительно заявил Мишка. - Велела она вам передать: коли сейчас опомнитесь - простит. Все равно другого выхода у вас нет, разве не так? Пиши в листовку свою фамилию - и сдавайся! Старое поминать не будем. Точка!
- А ты мандат покажи! - крикнул кто-то.
- Мандат? Гляди! Дайте нож!
Сразу несколько рук потянулось к поясам. Мишка, не глядя, взял чей-то нож, не мешкая, поставил ногу на лавку и в двух местах разрезал глубокий отворот валенка. Из-под него достал тонкую пачку бумажек, стянутых ниткой. Р-раз! - и перерезана нитка.
- Держите! - Мишка шлепнул о стол пачкой листовок с синеющими кругами печатей. Резанул дважды отворот второго валенка - и еще одна пачка рассыпалась по столу.
- Слушай меня! - крикнул оглушительно бородач с обмороженной щекой. - Одному кому-то брать никак нельзя - найдется гнида, продаст. Так что возьмем все, до единого, каждый. А ежели кто донесет начальству, то беспременно узнаем и придушим, как пить дать. Верно я говорю? Все так все!
- Верно, Матвей!
- Всем так всем!..
Листовки в один миг исчезли за пазухами, в карманах, в папахах, в сапогах.
- А теперь пора кончать, братцы, - быстро проговорил скуластый. - Неровен час… Айда отсюдова!
По тому как бандиты дружно заторопились к выходу, можно было понять, что мнение скуластого разделял каждый. Матвей, уходя, обернулся к Мишке:
- Тебя тоже из станицы надо спроворить… Паршивая овца - она везде есть…
Мишке не стоило это объяснять: оставаться в станице было бы слишком рискованно. Но куда запропастился Байжан? Может, он уже здесь, во дворе?
Все-таки до конца Мишка не был уверен, правильно ли он поступил, так вот раскрывшись перед бандитами. "Опять самостоятельность проявил, на рожон полез, - неприятно сверлило в мозгу. И тут же нашлось оправдание: - А, как же, рассказывали, оренбургские и саратовские чекисты прямо в самих бандах агитировали? А как товарищ Вирн в Бузулуке среди сапожковцев работал?"
Так размышлял он, наскоро заворачивая остатки своих товаров и все прислушиваясь: не топочут ли всадники под окном?
Дверь распахнулась. На пороге стояла Алена.
- Михайло, давай-ка пособлю! - черные глаза блестели, совсем как у Шурочки. - Ой, как же ж ты не боишься-то? Ужас один! Скорей, дай-ка я заверну!
Они вдвоем вынесли тюк во двор. Алена стала умащивать его в повозке, а Мишка принялся таскать туда же рогожи с выменянной рыбой. Верблюд меланхолично косился на них и жевал себе колючее сено.
- Я запрягу. - Алена бросилась отвязывать верблюда от столба, но узел был слишком тугой. - Помоги, Михайло!
Бросив куль с рыбой, Ягунин подбежал к девушке. Платок у нее сбился на шею. Хитрый байжановский узел никак не распускался, оба они шумно сопели. Мишкины пальцы то и дело касались маленьких, красных от холода рук казачки. Как ни серьезен был момент, но Мишке от этих прикосновений было не по себе. Наконец-то развязали!..
- Твоему киргизу, не бойсь, я скажу, где ты, - скороговоркой зачастила Алена. - По улице не езжай, сейчас сразу направо в проулок, а там - задами до тракта… Поедешь к Гурьеву с полверсты - налево дорога через реку на Индер-озеро…
- Погоди!
Мишка прислушался: где-то близко цокают копыта. Он оставил Алену возиться с упряжью и подбежал к забору. Нашел щель, глянул: двое всадников остановились у дома через улицу - чуть наискосок от Ивановых. Мордастый бандит в солдатской шинели спешился, скрылся во дворе. Человек, оставшийся в седле - высокий, стройный даже в широченной, обрезанной по колено бараньей шубе, уставился на ворота, нетерпеливо трогая шпорами бока киргизской лошадки. Та переступала с ноги на ногу и вдруг взбрыкнула, развернув седока лицом к улице. Мишка ощутил, как внутри у него что-то оборвалось, ноги стали ватными. Во всаднике у ворот он узнал Глеба Айлина-Ильина. "Не меня ли ищут?" - подумал Мишка. Из калитки вышел человек в солдатской шинели и с ним женщина, зябко кутающаяся в платок. Она показала на дом Ивановых и что-то громко сказала, но Мишка от волнения словно оглох - не услышал ни звука. "Успею ли достать наган из повозки?" - пронеслось в голове, но в ту же долю секунды он понял: не успеть!
- Алена! Меня ищут! - жарким шепотом заговорил Мишка, хватая девушку за руку и поворачивая к себе лицом. - Скажи им, что я… Что я пошел искать киргиза в станицу…
- Спрячься в хлеву! - мгновенно сориентировалась молодая казачка. - Скорей же, ну! Вон туда!
Мишка рванулся к открытым воротцам в хлев, больно стукнулся о притолоку лбом. Хлев был пуст. Приникнув ухом к двери, он слушал, как спешиваются Глеб и его спутник, как звякнула щеколда, скрипнула калитка.
- Здравствуйте… Вы Иванова?
В голосе Айлина-Ильина звучало плохо сдерживаемое нетерпение.
- Ивановы мы… А что?
Эх, жаль не видно Мишке Алену: небось, с какой спокойной улыбочкой смотрит она сейчас на Ильина! И подбоченилась, наверное.
- У вас остановился торговец. Это его повозка? Где он?!
Не на ту напал. Командирскими строгостями казачку не проймешь.
- А я за ним, дяденька, не бегаю. Пошел, говорит, своего пропащего киргиза искать. А куда, не спросила. Не знала, что ваше благородие поинтересуется. Верно, к киргизам.
- К каким киргизам? Станичным? - Тон уже мягче. Молодец, Алена, маленько сбила спесь.