С этой женщиной можно пойти и в пир, и в мир, и в добрые люди. "И почему я не видел ее раньше?" – думал Шатуров. Где ее до сих пор прятали? Узнав, что она дочь одного из почтеннейших мужей города, и вовсе загорелся желанием сблизиться с Лизонькой. Вот только она по-прежнему сторонилась его, по-прежнему при виде его глаза ее меркли, и она начинала заметно нервничать. "Что же это получается? – думал ротмистр. – Для всех она открытый человек, а его игнорирует". Ну ничего, он еще свое возьмет. И не таких лошадок ему доводилось объезжать. Когда он учился в кадетском корпусе в Петербурге, а затем в юнкерском училище, считай, не один десяток смазливых девиц прошел через его руки. Среди них было немало тех, у кого папы были генералами и большими чиновниками. И это несмотря на то, что сам Сергей Шатуров был птицей невысокого полета, что отец его был разорившийся помещик, отсюда никаких особых перспектив у парня не было. Но он был красив, красноречив и в достаточной мере образован, и это производило впечатление на девиц. Всем этим он и пользовался, завоевывая их сердца. К тридцати пяти годам, так и не женившись, он продолжал пользоваться успехом у женщин, тем более что все знали: человек он состоятельный, и, имея склонность ко всякого рода авантюрам, он уже здесь, в Маньчжурии, сумел заработать приличный капитал. В основном доход ему приносила контрабанда и наркотики. Пользуясь своим положением и связями, он смог быстро наладить дело. Сейчас на него работала целая армия контрабандистов, которые возили дефицитный товар в ободранную, словно липку, во время Гражданской совдепию, а помимо этого у него в городе было несколько опийных курилен, две из которых находились в принадлежавших ему же домах терпимости. Отсюда эта его не совсем хорошая репутация, отсюда нежелание людей из приличного общества приглашать его на всякого рода собрания и званые ужины. Ему же на это было вроде как наплевать, потому что главным для него были не эти балы, а деньги, которых у него было в достатке. Подумаешь, репутация! Да объяви он сейчас, что уезжает куда-нибудь в Австралию или ту же Канаду, – вряд ли какая из здешних девиц откажется ехать с ним. Пусть даже их родители будут против этого.
Но пока что покидать Харбин Сергей Федорович Шатуров не собирался, хотя некоторые его соотечественники, опасаясь новой войны, а то, что она будет, никто уже не сомневался, глядя на то, как японцы и китайцы усиленно готовятся к нападению на совдепию, потянулись на юг. Там, в Шанхае, потихоньку росла новая колония русских эмигрантов.
Однако Харбин по-прежнему оставался главным вместилищем русской эмиграции. За счет вливания русских капиталов в Маньчжурию и деловой хватки большинства эмигрантов город, которого только чудом не коснулось кровавое дыхание революции, богател на глазах. В основном все здесь крутилось вокруг КВЖД, по которой денно и нощно на запад и восток шли и шли поезда с грузом. Видно, эта деловая атмосфера и была главной причиной того, почему в городе мирно уживались между собой заклятые враги, воевавшие в Гражданскую по разные стороны фронта. Разве что молодежь по старой памяти продолжала враждовать между собой, устраивая по вечерам кровавые разборки где-нибудь на пустырях да в темных переулках.
Несмотря на общую напряженность, город не только богател, но и рос вширь. Пристань, Новый город и Старый Харбин – три основных района признанной столицы КВЖД. Помимо них существовала еще целая дюжина городков и поселков в черте Харбина. По окраинам его селился небогатый мастеровой люд, согласуясь со старинными цеховыми традициями. Так, к примеру, в Мостовом поселке жили строители Сунгарийского моста, а те же извозчики и ремесленники – в Алексеевке.
Новый город, покрытый правильной сеткой улиц, был спланирован очень искусно. Здесь уже в начале двадцатого века появился громадный комплекс зданий Управления железной дороги на Большом проспекте, долгое время считавшийся самым большим по площади на всем Дальнем Востоке. По другую сторону Большого проспекта в те же ранние годы появилось нарядное здание Железнодорожного собрания с прекрасными залами и сценой, долгое время считавшееся одним из главных очагов русской культуры в полосе отчуждения. Здесь же были построены здания коммерческих училищ КВЖД – мужского и женского – первых учебных заведений в Харбине. На Вокзальном проспекте в начале 1903 года появилось здание Русско-Китайского банка, здесь же было построено Гарнизонное собрание.
Большинство здешних зданий – это знаменитые первые "кэвэжэдэновские" двухквартирные краснокирпичные одноэтажные и двухэтажные дома для рабочих и служащих, которые были окружены садами и цветниками. Во дворах – сараи, летние кухни, ледники и подсобные строения.
В центре Нового города на Соборной площади по проекту петербургского архитетора Подлевского в 1899 году был построен собор в древнерусском стиле, который местные из-за темного цвета бревенчатых стен называли "шоколадным". От него во все стороны протянулись стрелки широких, окаймленных молодыми тополями и вязами проспектов – Большого, Хорватовского, Вокзального и Маньчжурского. По ним целыми днями взад-вперед снуют рикши, автомобили-такси, на которых русская молодежь зарабатывает себе на жизнь, проносятся деловито автобусы, из окон которых, надрывая глотки, постоянно оглашают своими высокими голосами барыжнешки:
– На Пристань!.. Модягоу!.. Гостиница "Модерн"!..
Деловой частью города была Пристань, раскинувшаяся в низине от вокзала до самого берега насколько широкой, настолько и мутной многоводной Сунгари. Сюда нужно ехать через красивый бетонный виадук, перекинувшийся хомутиной через железнодорожные пути.
Если строительству Нового города Строительное управление КВЖД уделяло максимум внимания, осуществляя его точно по проекту и под строгим контролем, то Пристань развивалась исключительно благодаря частной инициативе и без всяких строительных планов. Возникла она естественным самобытным путем – из первых поселков русских и китайских рабочих, поэтому и застраивалась своеобразно. Здесь каменные двух– и трехэтажные дома разбогатевших дельцов соседствовали с деревянными избами и глиняными фанзами. Говорят, одним из ярких примеров самоуправства жителей Пристани было возникновение Китайской улицы. Осенью 1898 года группы китайцев и маньчжур самовольно распланировали эту часть Пристани и произвели разбивку участков колышками.
К Пристани прилепились провинциального типа предместья с фанзами и временными жилищами из фанеры – Нахаловка и Чинхэ. Дальше за рекой уже шли дачи, заимки, затоны, Солнечный и Крестовский острова, где в летнюю пору проводили время многие русские харбинцы.
Если ехать в другую сторону от расположенного на холме Нового города, то можно было попасть в этакие "старорежимные" предместья Модягоу и Гондатьевку, где в основном жили местные, большей частью зажиточные граждане. Оттого Модягоу и называли харбинским "Царским Селом", который постепенно становился эпицентром "эмигрантской" русской части Харбина, в противовес "железнодорожной".
Старая часть Модягоу – это сплошь узкие улочки, такие узкие, что колеса проезжающих машин и экипажей едва не касались стен. И весь он был похож на огромный лабиринт, в котором приезжему невозможно ориентироваться и из которого, казалось бы, никогда не выбраться.
Иным был Новый Модягоу. Здесь и улицы уже были шире, и дома побогаче. Вместо покосивших калиток старика Модягоу – металлические изгороди с коваными воротами. Эта часть Харбина, пожалуй, росла быстрее других. Сюда в конце двадцатых протянули трамвайную линию, и побежали со звоном по рельсам новенькие вагоны, закипели, забурлили улицы разночинным людом. Зимними утрами, похрустывая по снежку, бежали, торопились в свои харбинские школы, гимназии, училища и институты школьная детвора, гимназисты, реалисты и студенты. Степенно шествовали служащие контор, мчались в пролетках "баловни судьбы", как называли тут служащих Управления железной дороги, у которых рабочий день заканчивался уже в три часа дня.
Летом разбуженный гудками пароходов на Сунгари город превращался в огромный муравейник. Отовсюду – из Саманного, Корпусного, Госпитального, Гондатьевки, Нового Модягоу, Алексеевки, Старого Харбина – на трамваях, автобусах, авто, в пролетках, рикшах, просто пешком к центру мегаполиса тянулись люди, чтобы заработать себе на жизнь.
До недавних пор, проснувшись утром и позавтракав, вот так же торопился к себе на службу и Владимир Иванович Гридасов. Он слыл большим педантом, и потому не было случая, чтобы он когда-то опоздал на работу. В девять часов он уже сидел в своем кресле и разбирал бумаги. Тут же лежала свежая почта и пресса. Пока не просмотрит все, к нему лучше не суйся. Все равно выгонит. Характера он сурового, хотя человеком слыл справедливым. Даже когда в революцию большевики пытались на дороге качать свои права, он находил с ними общий язык и, бывало, шел им на уступки, как прежде шел на уступки профсоюзным лидерам. Зачем, мол, воевать, когда можно просто договориться с людьми. Тем более что они бывают в чем-то правы.
Харбин, по существу, строился на его глазах, превращаясь из большой деревни в современный большой город. Градообразующим предприятием была железная дорога, которую, несмотря на сложный рельеф северной территории Китая, русским удалось построить всего за шесть лет, так что уже в 1903 году по ней прошли первые поезда.
Двухэтажный особняк Гридасовых приютился в одном из тихих переулков Нового Модягоу. Как и все здешние дома, он был построен в европейском стиле, отчего и сам район, и Харбин в целом больше походил на русский город, только здесь до поры все выглядело свежим и приветливым. Так выглядят обыкновенно все новые города. Азиатская пыль и грязь ушли в прошлое, вместо них появились каменные мостовые, а к тридцатым годам – и асфальт.