ГЛАВА ВТОРАЯ
С наступлением густых сумерек, убаюканный шелестом старинных тополей, городок засыпал. Вернее, это была видимость сна: сквозь щели закрытых наглухо ставен пробивался на улицу слабый, дремотный огонь коптилок, доносились приглушённые до опасливого шёпота голоса, из сараев раздавалось позднее мычание застоявшихся коров. Люди проводили ночи в тревожном, насторожённом забытьи, вскидываясь при каждом шуме или шорохе.
Много бед пережил этот степной городок за последние полтора года. Несколько раз его оставляли красные, ободряя жителей обещанием вернуться. Вступали деникинцы - начинались повальные грабежи, ибо пообносились белопогонники изрядно, а затем - под меланхолическую музыку местного оркестра - меланхолические кутежи. А когда наскучивало и это господам офицерам, поднималась стрельба под колокольный звон оживающих церквушек. Несколько раз с лихим посвистом и гиканьем залетали на взмыленных конях одуревшие от попоек махновцы - и снова на улочках наступали грабежи и разносилась пьяная стрельба.
За последние дни положение на фронте резко изменилось. Части Добровольческой армии захватили Луганск и теперь пытались изо всех сил развить успех.
До Очеретино было ещё далеко. Но по ночам занимались над горизонтом багряные отсветы. Они совсем не походили на те спокойные и плавные зарницы, освещающие степь в пору созревания хлебов. Вот и не спалось людям в предчувствии новой беды. Ни души на улицах, ни тени. Над запылёнными плетнями свешивались потяжелевшие ветви вишен и яблонь.
Павел Кольцов торопливо прошёл в конец пустынно-тихой Базарной улицы, вышел к кладбищу. В эти годы люди мало думали о мёртвых - хватало забот о живых. Кладбище поросло тяжёлой, могильной травой. А над нею, как пни в сгоревшем лесу, торчали верхушки массивных каменных крестов и остовы истлевших от сырости и забвения деревянных, отчего кладбище странно походило на пожарище.
Пройдя кладбище и за ним пустырь, Кольцов увидел старый дом, обнесённый с трех сторон высоким, уже успевшим покоситься забором. Стараясь быть незамеченным, вдоль забора прошёл к дому, внимательно оглядел окна, закрытые изнутри громоздкими дубовыми ставнями. Было тихо и мертво, словно дом давно покинули хозяева.
Павел осторожно поднялся на крыльцо и негромко постучал в дверь три раза и, сделав небольшую паузу, ещё три раза, затем, отойдя на шаг, закурил.
Дверь долго не открывали. Несколько минут он вообще не слышал никаких признаков жизни, хотя каким-то шестым чувством ощутил, что его оттуда, изнутри, осторожно разглядывают. Затем в глубине дома едва послышались лёгкие шаги, и щель входной двери затеплилась красноватым светом. Встревоженный женский голос спросил:
- Вам кого?
- Софью Николаевну, - тихо и спокойно сказал Кольцов и, немного помедлив, добавил со значением: - Я от Петра Николаевича.
Там, в доме, видать, не торопились впускать. Раздумывали. Прошло несколько томительных мгновений, и было неизвестно, поняли ли обитатели дома полупароль или нет.
- Вы один? - наконец отозвался тот же голос.
И тогда Кольцов, отступая от железных правил конспирации, сердито сказал:
- Боюсь, если ещё минут пять простою, то буду уже не один.
Эти слова возымели действие: прогремел отодвигаемый засов, резко звякнули защёлки и замки. Воистину, здесь жили потаённо. Дверь открыла пожилая дама с грузными, мужскими плечами. В руках она держала керосиновую лампу.
Придирчиво оглядев Кольцова с ног до головы, хозяйка посторонилась, пропуская его в дом. Павел подождал, пока она задвигала все засовы, запирала с какой-то неуклюжей тщательностью все замки. Затем, освещая путь лампой, провела Павла в большую комнату, заставленную громоздкой старинной мебелью с бронзовыми нашлёпками, причудливыми вензелями и хитрыми завитушками. Вещи говорили, что ещё совсем недавно здесь жили по-барски. Поставив на стол лампу, дама указала Павлу на диван:
- Прошу… присаживайтесь. - И сама села рядом, немигающими глазами бесцеремонно и пристально рассматривая гостя, который начинал ей нравиться; манерой держаться он напоминал молодых поручиков. Затем она повелительно сказала: - Так я вас слушаю… - Но в глазах её уже не было прежней озабоченной насторожённости.
- Простите, значит, Софья Николаевна - это вы? - любезно спросил Кольцов.
- Да.
Кольцов встал, щегольски щёлкнул каблуками, склонил голову.
- Капитан Кольцов!.. Я к вам за помощью! - И лишь после этого он извлёк из кармана кусок картона, на котором химическим карандашом были выведены всего три буквы: СЭР - и чуть ниже витиеватая подпись.
- А все же где вы встречали Петра Николаевича? - поинтересовалась дама, становясь более любезной. - Помнится, он собирался переходить через фронт к нашим.
- Нет, мадам. Обстоятельства, как вам известно, изменились. Началось наступление. В армию влилось много новых сил, и Антон Иванович нуждается в офицерах. Поэтому Пётр Николаевич выехал в Славянок, там собралось много офицеров, которых надо переправить через фронт. Затем Пётр Николаевич выедет в Екатеринослав. По тем же делам, - сказал Кольцов и многозначительно умолк, продолжая любезно смотреть в глаза хозяйке.
Софья Николаевна тяжело вздохнула и мелко перекрестила себе грудь.
- Помоги ему всевышний.
Кольцов набожно опустил глаза, понимая, что каждый его жест, каждое движение проверяются хозяйкой.
А Софья Николаевна торопливо поднялась с дивана и неожиданно легко для её грузной фигуры заспешила к двери в другую комнату, с некоторым смущением отдёрнула портьеру.
- Войдите, господа, - сказала она кому-то, и голос её прозвучал успокаивающе.
В комнату вошли двое. Вероятно, они все время стояли за портьерой, потому что вошли тотчас. Человек, выступивший первым, - высокий, с глубокими залысинами - недружелюбно скользнул острыми, слегка выпуклыми глазами по лицу Кольцова, и что-то в госте ему явно не понравилось.
- Знакомьтесь, господа! Капитан Кольцов! - представила Софья Николаевна.
- Ротмистр Волин! - сухо произнёс высокий и, чтобы не подать руки, тотчас же отвернулся.
Товарищ Волина - круглолицый юноша в кителе с высокой талией - лихо щёлкнул каблуками:
- Поручик Дудицкий… - и, подойдя вплотную к Кольцову, сказал: - Капитан, мне определённо знакомо ваше лицо! Честное слово, мы встречались! Да-да! Но где же?
Кольцов вопросительно посмотрел на поручика - начиналось именно то, чего он больше всего опасался. Вполне возможно, что это - всего лишь проверка. Но не исключено, что и встречались. Вот только где? При каких обстоятельствах?.. Выгадывая время, Кольцов небрежно спросил:
- В армии вы давно?
- С шестнадцатого…
- В германскую я воевал на Юго-Западном…
Поручик широко заулыбался:
- Так и есть! Я служил в сто первой дивизии, у генерала Гильчевского.
Разговор принимал неожиданно удачный поворот. "Теперь, чтобы как можно быстрее сломать ледок отчуждённости у ротмистра, надо выложить несколько фактов, подробностей", - подумал Кольцов и с нескрываемым дружелюбием спросил поручика:
- Насколько мне помнится, вы квартировали в Каменец-Подольске?
- Совершенно верно, капитан!.. Значит, и вы тоже бывали там?
- Я имел честь принимать участие в смотре войск, который производил в Каменец-Подольске государь император. - Вздохнув, Кольцов опустил голову, словно предлагая присутствующим почтить молчанием далёкие уже дни империи.
- Вот где я мог вас видеть! - воскликнул Дудицкий. - Ах, господа, какое было время! Войска с винтовками "На караул!". Тишина. И только шаги государя! Он прошёл совсем близко от меня, ну совершенно рядом, честное слово. Я даже заметил слезы на его глазах! Потом церемониальный марш!.. Ах, а вечером!.. Бал, музыка, цветы… Вы были в тот вечер в Дворянском собрании, капитан?
- Не довелось… Вечером я был в наряде по охране поезда его величества.
- Да-да! Я определённо встречался с вами в Каменец-Подольске, капитан! У меня удивительная память на лица!.. Ах как было тогда славно! Казалось, все обрело ясность! Казалось, вот-вот объявят перемирие и вернутся добрые старые времена… - Поручик окончательно признавал в Кольцове своего.
Глаза ротмистра Волина, до сих пор сохранявшие ледяную напряжённость, слегка оттаяли, и оказалось, что они совсем не холодные и даже чуть-чуть лукавые. Ротмистр щёлкнул портсигаром и, словно объявляя мир, гостеприимно предложил Кольцову:
- Отведайте моих! Преотменнейшие, смею доложить вам, папиросы! - и улыбнулся краешками губ; улыбка, как улитка из раковины, высунулась и тут же спряталась.
- Благодарю, - потянулся за папиросой Кольцов, показывая, что и он обрадован примирением.
Поручик Дудицкий тоже протянул руку к портсигару:
- Разрешите, ротмистр! Я, знаете, вообще-то не курю, но в такой день… - поспешно оправдывался он, с почтительностью беря папиросу из портсигара.
Ротмистр Волин понимающе кивнул и присел к столу. Откинувшись на высокую спинку кресла и не спеша затянувшись папиросой, он поочерёдно посмотрел на Дудицкого и Кольцова:
- Значит, вы сослуживцы, господа?
- Относительно, - благодушно уточнил Кольцов. - Дивизия Гильчевского была в восьмой армии Юго-Западного фронта. А я служил в девятой. На смотр, как известно, были выведены отборные части этих двух армий.
Волин удовлетворённо кивнул головой и старательно стряхнул пепел папиросы в пепельницу:
- Давно в тылах красных?
- Порядочно уже… Был тяжело ранен, - стараясь, чтобы разговор тёк по-домашнему, запросто, а не состоял из вопросов и ответов, с готовностью отозвался Кольцов. - Спасибо добрым людям - выходили… Мне бы ещё месяц-два отлежаться, но…