- Все подробности обсудите с товарищем Фроловым. - Он коротко взглянул на часы, встал: - К сожалению, на три часа у меня назначена встреча, и уклониться от неё или перенести я никак не могу. Поэтому прошу извинить и желаю успеха! - Лацис проводил их до двери, ещё раз крепко, по-дружески пожал Кольцову руку и повторил: - Да-да! Желаю успеха! Он сейчас для нас так важен, ваш успех!
После ухода гостей Лацис несколько минут стоял у окна. Нет, он не любовался собором. Он собирался с мыслями: в три часа ему предстояло принимать иностранных журналистов…
Ровно в три - ни минутой раньше, ни минутой позже - Лацис сам вышел в приёмную, где его дожидались из нетерпеливого любопытства приехавшие раньше назначенного времени корреспондент английской газеты "Таймс" Колен и обозреватель французского еженедельника "Матэн" Жапризо. Несколько смущённые, - все-таки первые из газетчиков в самой Чека! - они последовали за Лацисом в кабинет. Обоих иностранцев кабинет председателя ВУЧК откровенно разочаровал: они ожидали увидеть нечто мрачное, нелюдимое, а увидели обыкновенную комнату с самым обыкновенным столом и стульями. И как всегда бывает при встрече с обыденным, привычным, все сомнения и страхи пропали, они почувствовали себя непринуждённо и почти смело настолько, что стали с нескрываемым любопытством разглядывать хозяина кабинета.
Ничего в нем не было ни таинственного, ни устрашающего. Им даже нравилось, что обличьем и манерами он походил на людей их круга. Они оба не были новичками в своём деле, за долгие годы репортёрского труда им приходилось интервьюировать недоступных премьер-министров и коронованных особ, выдающихся учёных и всемирно знаменитых писателей, удачливых комиссаров полиции и не менее удачливых преступников, так что ранги и титулы, равно как самые блестящие, так и рождённые скандальными сенсациями, уже давно перестали быть предметом их репортёрского поклонения или трепета.
Но эта встреча была совершенно иного рода. Она обещала небывалую сенсацию.
Прежде всего впечатляло само учреждение - Чека, о которой по страницам западных газет катилась зловещая молва. А человек, с которым предстояло им беседовать, стоял во главе этой железной организации здесь, на Украине, и, следовательно, был наделён, по привычному разумению журналистов, неограниченной властью над тысячами людских жизней.
И вместе с тем эта власть каждый день могла рухнуть. Колен и Жапризо немало поколесили по этой взбудораженной стране, правда, на фронт они - так и не сумели попасть, но и того, что удалось им повидать, было предостаточно для твёрдого приговора: наспех сколоченная республика большевиков обречена. Она вся - во власти разрухи и бесхозяйственности. И безусловно, в самое ближайшее время рухнет. Гибнущей, по их представлению, новой русской государственности могло помочь лишь животворное экономическое влияние с Запада. Но журналисты твёрдо знали, что никакой помощи, даже мизерной, не будет.
Как же в этой обстановке поведёт себя главный чекист всей Украины? Разумеется, профессиональная деликатность, журналистская этика не позволили господам журналистам включить в круг своих вопросов прямой: на что вы, большевики, надеетесь? А так хотелось спросить! Задать вопрос и посмотреть, как будет реагировать этот неприступный чекист. И в то же время они рассчитывали, что их проницательная опытность, несомненно, поможет им найти в любом ответе Лациса интересующий их смысл. Затем, придав этому ответу нужную форму, они подадут его как сенсацию. Важно, чтобы Лацис много говорил. Надо так построить беседу, чтоб главный чекист разоткровенничался - тут его можно и подловить.
Но первой неожиданностью для них была внешность Лациса, его манера держаться, вести беседу - в общем, весь облик и линия поведения этого человека. О да, конечно, они не верили тем своим не в меру впечатлительным и нервным коллегам, которые представляли чекистов эдакими людоедами, дикарями в кожаных куртках и с заряженными наганами в руках. Однако они ожидали увидеть человека, в котором его происхождение из низов не сможет нивелировать никакой высокий ранг. А тут все иное - внешность Лациса никак не вписывалась в этот предварительный портрет. Тонкий мужественный профиль, выказывающий в Лацисе умный и сильный характер. И глаза тоже поразили господ журналистов: чего в них было больше - спокойствия, ироничной насмешливости, уверенной основательности? Такой человек, судя по всему, стремится видеть вещи такими, каковы они есть в действительности, а не такими, какими хотелось бы ему их видеть.
Лацис, как надлежало хозяину, первым нарушил почтительное молчание журналистов. И к тому же заговорил с журналистами по-английски:
- Как себя чувствуете у нас, господа?
- О, мосье, хорошо! - заулыбался Жапризо. - Мы увезём самые тёплые воспоминания.
- И неплохой материал для своих газет. Не правда ли? - в свою очередь улыбнулся Лацис.
- Объективный, - корректно вставил Колен, а про себя подумал: "Похоже, что чекист берет инициативу в свои руки. Не мы его интервьюируем, а он нас!"
Лацис остро посмотрел на Колена, лицо его посуровело.
- На страницах вашей газеты последнее время печатается особенно много небылиц о Советской России. Недавно в одном из номеров я прочитал даже, что русский народ ждёт не дождётся, чтобы его поскорей завоевала Англия.
Колен сидел подтянутый, сдержанный и не без ехидцы заметил, смело глядя на правоверного чекиста:
- Мистер Лацис, это пишут русские.
- Кого вы имеете в виду? - быстро спросил Лацис.
- За границей сейчас много русских. Очень много. А у нас печать - демократическая. Вот и пишут…
- Вот вы о ком… Но, господа, вы ведь понимаете, что эти русские, равно как и воюющие в армиях Деникина и Колчака, давно потеряли право говорить от имени русского народа, став наёмниками у вас, иностранцев: у англичан, французов, американцев… Ведь победи вы, никакой "единой, неделимой России" не будет. - Лацис с усмешкой посмотрел на Колена: - Для вас, я полагаю, не является секретом конвенция о размежевании зон влияния между союзниками. По этому документу в английскую сферу входят Кавказ, Кубань, Дон… - Лацис перевёл взгляд на Жапризо, торопливо писавшего в блокноте - А во французскую включены Крым, Бессарабия, Украина. Я не говорю уже о землях, на которые зарится Япония, и о претензиях Америки.
В кабинете воцарилась тишина. Её нарушил Жапризо:
- Господин Лацис, позвольте задать несколько вопросов?
- Пожалуйста. - В голосе Лациса прозвучали насмешливые нотки.
- Правильно я понял, что всех, бежавших за границу, вы расцениваете как ваших врагов? - Жапризо казалось, что этим вопросом он поставил Лацису ловушку.
- Нет, конечно! Я убеждён в том, что среди русской эмиграции в Париже и Лондоне есть порядочные, честные люди, хотя и не разделяющие идей большевиков, - сдержанно и спокойно ответил Лацис, все более отчуждаясь от своих собеседников.
- Идея большевизма создать государство рабочих и крестьян… - убеждённо начал было француз.
- Оно уже создано, господин Жапризо. Вы две недели вояжируете по территории первого в мире рабоче-крестьянского государства! - жёстко прервал его Лацис.
- Простите за неточность. Тогда я сформулирую вопрос проще. Как в вашем государстве рабочих и крестьян относятся к дворянству?
"Ну, уж на этот крючок он должен обязательно попасться", - лукаво подумал француз.
- Пушкин и Толстой были дворянами. Смешно не понимать значения передовой части дворянства в истории русской культуры и в истории революционного движения. Тогда нужно отказаться от Радищева, от декабристов. - Лацис внимательно посмотрел на журналиста. - Но, задавая этот вопрос, мне кажется, вы имели в виду другое. У вас там кричат, что мы репрессируем всех, власть имущих в прошлом, что в застенках Чека томятся лица, виновные лишь в том, что они родовитого происхождения. Ваши газеты взывают к спасению этих жертв большевистского террора.
Лацис снова пристально взглянул в глаза журналистам - он пытался докопаться до их человеческой сути: кто они? Честные, но заблудшие люди? Или ловкачи-писаки, ищущие сенсаций? Правда ли им нужна или только правдоподобие? А может, им не нужна ни правда, ни ложь - они ещё до приезда сюда знали, о чем будут писать?.. И все же Лацис продолжал выкладывать им, подавшись вперёд:
- А известно ли вам, господа, что до недавнего времени мы великодушно и зачастую излишне мягко относились к врагам, применяя в отношении них такие меры, как выдворение из страны, ссылка в трудовые лагеря, а некоторых просто отпускали под честное слово. Вот как, например, генерала Краснова, руководителя первого мятежа против революции. Он же, дав слово чести не воевать против Советов, удрал на Дон и стал во главе тамошней белогвардейщины. И не он один изменил своему слову. Достопочтенные генералы Загряжский и Политковский, очутившись на свободе, приняли участие в заговоре Локкарта и других иностранных дипломатов.
- Это известно, господин Лацис, - воспользовался паузой Колен, - наши газеты много писали об этом… - он поискал слова, - об этом инциденте. Но, судя по сообщениям газет, ваше правительство допустило незаконные действия по отношению к иностранным дипломатам… - Колен замялся. - Много писали и о произволе Чека…