Глава вторая
Государь Василий Иванович задумчиво разглядывал две бомбарды, стволы которых были склепаны из полос железа, часто перехваченных металлическими обручами. Около орудий муравьями суетились пушкари, или, на европейский манер, бомбардиры, в белых исподних рубахах. Из ствола одного орудия на землю свисала толстенная цепь, змейкой терялась в притоптанной траве и, встав на хвост, исчезала в жерле второго.
– Слышь, княже, что это твои ребятки затеяли?
– С орудиями-то? – Князь Андрей посмотрел вслед указующему царскому персту. – Это новый способ стрельбы. Два ядра сцепляем и бухаем одновременно. Они в полете закручиваются друг вокруг друга и косят неприятеля, аки косой.
– Разумно, разумно. Сами придумали али надоумил кто?
– Сами, царь-батюшка, – обиделся князь. – Нешто мы лапотники какие, с тевтона да ливонца слизывать?!
– Ладно, ладно. Не кипятись, – примирительно улыбнулся государь в густую русую бороду. – Верю.
Бомбардиры одновременно поднесли факелы к запальным отверстиям. Многочисленная государева свита поразевала рты и заткнула уши. В запальном отверстии одной бомбарды закурился сизоватый дымок, около второй вышла какая-то заминка. Пушкари забегали кругами, а потом, побросав багры и банники, спотыкаясь о ведра с водой, предназначенной для охлаждения стволов, кинулись врассыпную. Первое орудие изрыгнуло сноп пламени. В тот же момент ствол второго дернулся и с треском сорвался с деревянного лафета. Взмыв вперед и вбок, он зацепил первую пушку и выбил дульные цапфы из держателей. Второй ствол поднялся верстовым столбом, потом медленно завалился прямо на ядра, сложенные кучкой. Хрустнули деревянные брусья, в воздух полетели комья земли и деревянная щепа. Ядра раскатились, как яйца из-под плохой наседки.
Бояре в горлатных шапках, кудрявые рынды, суровые сотники, сокольничие с перчатками на правых руках, стряпчие, постельничие, виночерпии и прочий сброд, околачивающийся вокруг высочайшей особы, не разбирая чинов, повалились друг на друга.
– Однако! – хмыкнул царь, часто моргая и потирая ухо. – Не сработала придумка-то.
– Так и Москва не сразу строилась, – ответил князь, почесывая бровь левой рукой, на которой не хватало мизинца. – Пообвыкнут, научатся нормально запальники подносить.
– А пищали у тебя в хозяйстве есть?
– Есть германские, свейские, британские. Что сами делаем, что приспосабливаем под свои нужды. У меня целая полусотня там, в лесочке тренируется. С обрезами для конного бою. А что тишина стоит, так они, наверное, стволы чистят после ночных стрельб.
– А это у тебя сабельник? – Царь выгнул бровь. – Вот тот, с двумя клинками. Где так наловчился? – Он показал на маленького вертлявого человека, который кузнечиком скакал по траве, а в руках его, рисуя расплывчатые круги, вращались две короткие кривые сабли.
– Он татарин, из выкрестов. Ловкий черт! А умение нам от древних македонцев досталась. От воинов Александра Великого.
– Знатно. А тут у тебя что? Мужики обнимаются? – Царь показал на лоснящиеся тела, азартно вытаптывающие в невысокой траве почти идеальный круг.
– Не обнимаются, а борются на азиатский манер.
– А чего не на греко-римский?
– Так в греко-римском ногами цеплять нельзя, токмо рукой да плечом орудуй. А тут подсечки, подножки. Сил уходит немного, а польза велика.
В этот момент один из мужчин оторвал другого от земли и бросил через себя. Дернув в воздухе босыми ногами, тот приземлился на спину.
– А по мне, так на кулачках или саблюкой рубануть.
– Мы и саблюкой учим, и на кулачках, и из самострела. И даже ножевую науку даем.
– На ножиках-то зачем? У тебя же не тати ночные, а государево войско!
– Это особый отряд. Надо, например, человечка какого выкрасть, крепостцу небольшую у врага отбить или канцлера какого с бургомистром припугнуть, чтоб не очень залупались. Кого послать? Мужиков необстрелянных? Им без няньки ходу нет. Вон под Смоленском – боевое крещение!.. Половина под стенами полегла, половина из оставшихся после от ран окочурилась. А на стенах-то ополченцы одни были. Вот я и хочу приготовить таких волков, чтоб десяток, да что десяток – чтоб одного в овин запусти, он все стадо и порежет.
– Так, может, мне дружину вовсе распустить, если твои орлы со всеми напастями справятся? – усмехнулся Василий.
– Ежели ты серьезно мое мнение знать желаешь…
– Вижу, князь, ты что-то серьезное сказать хочешь. Говори, – разрешил государь.
– Не дружина тебе нужна и не ополчение, а настоящее войско. С общим призывом.
– Это как?
– Всех юношей, достигших восемнадцати годов, надо на год или на два забирать из домов и учить ратному делу. Поголовно. И саблей чтоб, и копьем, и палить научить без промаха.
– Ты чего несешь? Ополоумел, князь? Куда сгонять? Зачем? Пахать кто будет?
– Государь, мысль новая, но ты сам подумай! – поднял руки князь Андрей. – Русского человека всяк обидеть норовит. Татары, тевтоны, норманны… Придут в деревню, мужиков порежут, девок да детишек уведут. Наши лапотники годны только косами да граблями махать, а против воина обученного они ни в жисть не выстоят. Сноровки нет. А ежели им ту сноровку привить, так постоят за дом и отечество.
– Не знаю, – почесал в бороде Василий.
– А на покос да на сеянье можно и до дому пускать, отцам подмогнуть.
– Ладно, подумаю. Кстати, ты ведь, князь, меня не затем позвал? – хитро прищурил один глаз государь всея Руси.
– Не затем, царь-батюшка. Хотя, конечно, хотелось, чтоб ты посмотрел, что не зря мы деньги казенные проедаем. Но вообще я поговорить хочу.
– Так чего сам в кремль не приехал? В палаты? Посидели бы рядком, поговорили ладком. Медов хмельных испили бы.
– Да больно много чужих ушей у тебя, – ответил князь, опустив взгляд. – Из стен растут!
Лицо царя вспыхнуло, он поднял посох и хотел ударить им в землю, но сдержался.
– И то верно, развелось болтунов. Что ни скажи, через час во всех подклетях обсуждение.
– В общем, дело такое… Даже не знаю, как начать-то, – помялся князь. – Помнишь, государь, человека нашего в Гишпании, дона де Вилья?
– Как же, помню. Хоть и нерусь, а много хорошего для нас сделал.
– Лет пять назад наговорил он там много чего, а инквизиция не дремала. Убоявшись возможных последствий, этот дон отправил свою семью в такое место, куда их католические лапы ни за что не дотянутся.
– Неужто в Московию? – притворно удивился царь, хотя прекрасно знал ответ.
– Да, в Московию, – сам того не замечая, польстил царю князь. – Да только грех случился. Напали на карету неподалеку от города. Охрану убили, жену Марию то ли пленили, то ли сбежала она. Сие мне не ведомо. А мальчонку, сына его, я позже подобрал, у меня на подворье растет.
– Это ты с ним тогда на Масленицу приходил? Он племяннику моему, сыну брата Юрия, в кулачном бою один зуб выбил да два сломал.
– Прости его, царь-батюшка, не со зла он. По незнанию.
– Да я не сержусь. Кулачный бой на Масленицу – дело святое. Я б тому отроку сам добавил бы, чтоб Рюриковичей не позорил. Так что там дальше-то?
– С доном тем после потери семьи плохо стало. Сначала жар его обуял, неделю пластом лежал, вином отпивался. Потом схватил шпажку – это саблюка ихняя прямая, чуть полегче меча будет, – выскочил на улицу и давай народ направо и налево тыкать. Как курей вертелом. Восьмерых успел на тот свет отправить, прежде чем скрутили его. Так он вырвался, стал убегать и упал в канал. Их там много нарыто. Чуть не утоп, но вылез где-то далеко за городом. Говорят, всю ночь в поле сидел и волком выл на луну. Местные за оборотня его приняли, хотели дубьем забить до смерти, да он на кулачках многих перекалечил и в лес подался. Что делал, как жил, никто не знает. Но вернулся только через неделю. Обросший, ободранный… А как по семье-то убивался!
– Ох и хитер ты, княже. И безжалостен, змей, – погрозил царь пальцем. – Нет чтоб родителю весточку отписать, что, мол, сынок-то цел.
– Да я ж не для себя, я о пользе государству пекусь. Ежели что не так пойдет, заартачится сиятельный дон, то мы ему отрока и предъявим с пикой у горла. Мол, хочешь целым получить, так делай то, что тебе велено.
– Ох, чую, князь, что-то большое ты задумал. И игра эта на родительских чувствах неспроста.
– Неспроста, но я по порядку. Когда дон возвернулся, его почитай сразу и скрутили. Правда, он уже и не сопротивлялся совсем. Год продержали его в холодной, а потом выпустили, но с условием, что он отправится в Новый Свет и будет там отстаивать честь испанской короны.
– Знаем мы ту честь, – буркнул царь.
– Он, не долго думая, собрался и отбыл за море, – продолжил князь. – Долго не было о нем ни слуху ни духу. А недавно совсем птичка весточку на хвосте принесла, мол, в большую силу взошел наш дон, сидит помощником губернатора на Кубе. Чуть сам губернатором не стал, но интриги там ого-го, не чета мадридским. Ну да авось он скоро нынешнего-то задвинет.
– Задвинет?
– Ей-богу, задвинет. Веласкес-то жаден да глуп. Всех достоинств, что роду знатного и зверства отменного.
Царь понимающе покачал головой, вспоминая боярскую думу. Знакомо, знакомо.
– И ты хочешь, чтоб он землями этими правил нам во благо?
Князь не ответил, только улыбнулся уголком губ, отчего лицо его стало напоминать маску бога викингов Локи – покровителя коварства и злой шутки.
– А зачем нам оно? – спросил Василий. – Мы-то тут, а Новый Свет где? За окияном! От всего того, что там деется, нам ни тепло ни холодно.