Но думаю, что я не смогу приложить ума более разумно.
— Я… многое помню про Бабушку Болит, — сказала Тиффани. — О чем вы хотели меня попросить?
— Келда нас прислала, — сказал Роб Всякограб. — Чует она, что Кралева идет, беда будет. Рекла нам: скоро станет худо, идите да сыщите каргу новую, из племени Бабушкина, рода Болитова — ей будет ведомо, что делати.
Тиффани обвела взглядом сотни выжидательных лиц. У некоторых Фигглов были в волосах перья, у некоторых на шее ожерелья из кротовьих зубов. Можно ли кому-то, с мечом в его собственный рост, взять и сказать прямо в его синее татуированное лицо: «Вообще-то я совсем не ведьма»? Можно ли обрушить на них такое разочарование?
— А вы поможете вернуть моего брата? — сказала Тиффани. Выражение на лицах Фигглов нисколько не изменилось. Она попробовала снова: — Сможете заодно со мной выкрасть моего брата у Кралевы?
Сотни маленьких, но уродливых лиц чуток оживились и просветлели.
— Эччч, то речь по-нашенски речешь, — сказал Роб Всякограб.
— Не… совсем. Вы не обождете минуту? Мне надо кое-что взять, — сказала Тиффани, стараясь говорить таким тоном, словно знает, что делает. И заткнула пробкой Особое овечье Наружное. Нак Мак Фигглы испустили вздох.
Она быстро нырнула на кухню, отыскала холщовую сумку, взяла из медицинского ящика бинтов и мазей, положила в сумку вместе с Особым Наружным — отец говорил, ему оно всегда помогало — а напоследок, подумав, захватила «Болезни Овец» и сковородку. И то и другое может пригодиться.
Когда Тиффани вернулась в маслодельню, человечков было нигде не видать.
Она знала — надо сообщить родителям, что и как. Но знала и то, что из этого толку не выйдет. Выйдет «прекратила выдумывать». И все равно, если повезет — она вернется с Вентвортом прежде, чем ее вообще хватятся. Но на всякий случай…
У нее в маслодельне был специальный дневник. За сырами требуется надзор, и еще она всегда указывала, сколько масла сделала и сколько молока на это пошло.
Тиффани открыла чистую страницу, взяла карандаш и начала писать, высунув из уголка рта язык.
Нак Мак Фигглы постепенно стали появляться снова. Не то чтобы они просто так высовывались из-за предметов. И определенно не выскакивали на пустом месте из ниоткуда. Они появлялись так же, как облака или языки пламени складываются в лица: кажется, чтобы разглядеть их, надо было только захотеть этого и смотреть попристальнее.
Они в благоговейном трепете следили за движением карандаша, и Тиффани слышала их бормотание:
— Зрите, ползет и виляет писцатая палочка. Карговское дело.
— Эччч, писодейство ей ведомо, это так.
— Но ты нас не запишешь, мистрис?
— Айе, чье прозвание в бумажищах, тому век воли не видать.
Тиффани закончила и прочла записку:
Дорогие мама и папа, я ушла искать Вентворта. Со мной все будет прекрасно (зачеркнуто) надеюсь (зачеркнуто) хорошо, потому что я с друзьями (зачеркнуто) знакомыми (зачеркнуто) теми, кто имел дело с Бабушкой, PS сыры на полке № 3 надо перевернуть, если я завтра не вернусь.
Целую, Тиффани.
Она посмотрела на Роба Всякограба, который успел быстро взобраться по ножке стола и теперь пристально наблюдал за карандашом, на случай если тот станет опасен.
— Вы же могли просто сразу прийти ко мне и попросить, — сказала она.
— Не ведали мы, что искомая — ты, мистрис. Тут ходит куча великучих дев по ферме сей. Не ведали мы, пока ты не словила Вулли Валенка.
Еще может выйти так, что и вправду не я, подумала Тиффани.
— Да, но воровать яйца и овец — вот это было лишнее, — сказала она веско.
— Так они плохо лежали, да и не были гвоздями приколочены, мистрис, — ответил Роб Всякограб, словно это было законное оправдание.
— Они лежали как положено, и яйца гвоздями не прибивают! — отрезала Тиффани.