- Ах, что касается этого… - сказал Пенотье и затем вдруг спросил: - а как велика цифра - если это не будет нескромностью с моей стороны - того капитала, который Вы пускаете в оборот?
- Это - не тайна. Мои обороты достигают ежегодно десяти миллионов франков.
У Пенотье дрогнули углы рта и он отступил шаг назад, но спокойно возразил:
- Ну, а я орудую более крупными суммами.
- Охотно верю, - заметил Сэн-Лорен. - Доходы с церковных имуществ и учреждений Лангедока пожирнее, чем в Шампани; кроме того Вы служите еще представителем сельских сословий, - и, сказав это, он повернулся к Бранкасу, который тронул его за руку.
Пенотье исподтишка посмотрел ему вслед и пробормотал:
- Десять миллионов ежегодно в руках!.. Вот это выгодно! Я мог бы осуществить при таких средствах огромные предприятия, если бы к моим шестнадцати миллионам прибавить еще десять. Но он, кажется, не намерен уступить свое место… С духовенством я уж поладил бы, если бы удалить его. - Он огляделся кругом; общество покинуло столовую. - Гм… Амарель давеча говорил о яде, не оставляющем следов. Это было бы верным оружием для предпринимателя.
После этого Пенотье подошел к своим гостям. Между ними происходил оживленный разговор об одной картине. То был портрет короля Людовика XIII. Равнодушное лицо монарха с печатью пресыщения в чертах смотрело неподвижно и безучастно со стены и ясно говорило, что он не любил никого в этом мире, кроме себя, да и то едва ли.
- Он очень похож, - сказал Бранкас. - Этот портрет был написан незадолго до его смерти.
- Мне уже предлагали за него большие деньги, - сообщил хозяин дома, - но с оригиналом Бурдэна не так-то легко расстаться.
- Это - чудесная вещь, - заметил Сэн-Лорен.
- Да, как картина, - вмешался камергер, - но в самом лице нет ничего красивого.
- Однако Вы говорите очень смело! - со смехом подхватил Бранкас.
- Что же тут дурного? Покойный король никогда не нравился мне. Я люблю вот таких личностей, как теперешний государь. Вот король Людовик Четырнадцатый - настоящий монарх.
- Если сравнивать сына с отцом, то надо сознаться, что между ними нет ни капли сходства, - задумчиво произнес Сэнт-Ибаль.
- Вы правы, - согласился Бранкас, - но теперешний король во многом похож на свою мать.
- Вы находите? А, по-моему, нисколько. Вот там висит портрет королевы Анны Австрийской. Вглядитесь в него хорошенько и скажите мне, в чем заключается это мнимое сходство между матерью и сыном? Скорее герцог Орлеанский походит на своего отца.
- Значит, наш король Людовик выродок?
- Ну, вот! - довольно колко заметил Бранкас. - Я нахожу, что черты у него гораздо умнее, чем у родителей.
- Королева-мать - женщина весьма умная.
- Согласен; но у нее испанский тип. Посмотрите же на теперешнего короля: какое кроткое и вместе с тем величавое лицо, а глаза такие необыкновенные! В них еще не отражается большой опытности, потому что король слишком молод, но они одарены дивным блеском и живо напоминают глаза одного человека, который некогда господствовал над Францией.
- Кого же Вы подразумеваете? - спросил Пенотье.
- Кардинала Мазарини, - ответил Бранкас, указывая на портрет покойного министра.
Все взоры обратились в ту сторону.
Поразительно глубокое молчание внезапно овладело обществом. Один посматривал на другого, и каждый чувствовал, что слова герцога затронули весьма опасный и таинственный вопрос. К величайшему испугу Пенотье бледный, некрасивый мальчик Гильом Дюбуа неожиданно выпалил:
- Ах, теперь я припоминаю! Аббат Мортье, надзирающий в нашем училище за работами, недавно сказал доктору Толо: "Король в сущности - сын Мазарини".
Замешательство гостей достигло высшей степени, никто не отваживался говорить.
Наконец Пенотье собрался с духом и сказал, притворно смеясь:
- Гильом, Вы допустили одурачить себя небылицей!.. Мы знаем достаточно на этот счет… Однако Вам пора обратно в училище. Ступайте, мой лакей проводит Вас.
- Ага, - насмешливым тоном подхватил скороспелка, - теперь я должен убираться, когда разговор принял интересный оборот!. Так со мной бывает всегда. Но если наши старшие не должны были толковать о вещах, из-за которых они рисковали сломать себе шею, то им следовало помалкивать.
Хозяину дома стоило большого труда увести юношу из комнаты. Вскоре он вернулся обратно и сказал в сильном волнении:
- Прошу Вас, друзья мои, пропустить мимо ушей речи бездельника. Подумайте, в какое ужасное положение могли бы мы попасть через него!
- Господа, - заметил Бранкас, вставая с места, - это доказывает только, до какой степени распространена опасная новость, согласно которой король произошел от Мазарини.
- Заклинаю Вас, герцог, - стал умолять Пенотье, - говорите потише.
- Хорошо, - продолжал Бранкас, - Вашей прислуги тут нет поблизости?
- Она удалена.
- Тогда поговорим откровенно. Злословие получило обильную пищу. Я не понимаю осторожных вельмож, и прежде всего господина Кольбера, который должен знать о появлении загадочной личности.
- Вы говорите загадками… Кто? Что?
- Неужели Вы ничего не слыхали о таинственном узнике, господин Пенотье?
- Я занимаюсь своими делами. О ком Вы толкуете, герцог?
- О Железной Маске, - ответил тот.
Все вздрогнули.
- Ах, это великолепно! - воскликнула герцогиня де Сэн-Ибаль. - Мороз так и продирает по коже! Расскажите нам, пожалуйста, об этом, милейший герцог.
- Смотрите, не накликать бы Вам на себя беды! - предостерег Сэн-Лорен.
- Устарелая выдумка! - засмеялся камергер. - Ну, кто видал когда-нибудь эту Маску?
- Наверно, никто, - подхватил Сэн-Ибаль.
- Вообще нам не следует говорить об этом, господа, - сказал Пенотье.
- Надо думать, что здесь нет предателей, - заметил Бранкас.
- Потолкуемте же! - воскликнул Дамарр. - Никто не верит этому. К чему же тут скрытность? Я не вижу причины.
- Причина - опасность самого дела, - прошептал Бранкас. - Злонамеренные люди утверждают, будто покойный кардинал Мазарини мог оспаривать у короля Людовика Тринадцатого его отцовские права на теперешнего государя.
- Ах, это низко! - подхватил Сэн-Лорен.
- Может быть! Относительно тайного брака вдовствующей королевы с кардиналом не остается больше никаких сомнений. Железная Маска, говорят, был первым плодом запретной любви кардинала и королевы. Король Людовик Четырнадцатый будто бы является вторым ребенком, которого покойный государь счел своим, после того как были приняты меры скрыть доказательства первого проступка. Подобные вещи случаются сплошь и рядом, только внебрачные дети не всегда обречены носить железные маски.
Сюзанна тяжело дышала, откинувшись на спинку кресла, а лицо Сэн-Лорена было похоже на мраморное изваяние.
- Значит, того ребенка держали в безвестности? - спросила герцогиня де Сэн-Ибаль.
- Да, так оно и было. Опасались убийства, и хорошо сделали, что сохранили молодую жизнь.
- А зачем же маска?
- Это весьма понятно. Черты лица замаскированного узника так поразительно схожи с чертами короля Людовика Четырнадцатого, что это сходство сейчас выдало бы тайну, а кто может Вам поручиться, что у заключенного не явится охота выступить претендентом на французский престол?
- Вы правы. Отсюда - строгое заточение. Однако мне все еще непонятно, каким образом известие могло проникнуть в публику? Кто же, спрашиваю опять, видел Железную Маску?
- В том-то и суть вопроса, - подхватил камергер. - Ни единый человек не может выступить и сказать: "Я видел таинственного узника".
- Вот и ошибаетесь, дражайший, - внезапно возразил полковник Вильбуа, сидевший до сих пор молча. - Найдется достаточно людей, которые видели заключенного в маске.
- А кто же они такие? Вы знаете кого-нибудь из их числа?
- Знаю, весьма коротко.
- Кто же этот человек? Назовите мне его, полковник! - воскликнула герцогиня Сэн-Ибаль.
- Да я сам видел замаскированного.
- Расскажите! - воскликнуло большинство гостей.
- Молчите! - умолял Пенотье.
- Господа, - сказал старик, - я серьезно полагаю, что не рискую ничем, если исполню Ваше желание. Ведь если бы кто-нибудь из Вас вздумал болтать о слышанном от меня, то он навлек бы на себя такую же опасность, как и я сам. Поэтому я расскажу свое приключение только четырем молчаливым стенам.
Присутствующие придвинулись ближе к нему. Сам Пенотье, хотя боязливый и нерешительный, пылал не меньшим любопытством, чем его гости. Полковник еще раз доверчиво осмотрелся в кругу своих слушателей, откашлялся и приступил к рассказу.
VI
Что рассказал полковник Вильбуа о железной маске и каким образом был прерван его рассказ
Почти четыре года тому назад корпус, в состав которого входил наш полк, занимал город Пиньероль. Вам известно, господа, что тамошний гарнизон меняется ежегодно и лишь двести человек, охраняющие цитадель, остаются там постоянно. Пребывание в благодатном Пьемонтском краю было нам всем настолько приятно, что я с досадой принял весть о предстоящем выступлении.
Полковник д’Арвиль, состоявший в то время комендантом пиньерольского форта и цитадели, примерный служака, старался утешить нас и младших офицеров. По его словам, он завидовал нам в том, что мы увидим опять прекрасный Париж. Когда мы готовились уже к выступлению, 28-го марта 1661 года в Пиньероль прибыл курьер с известием, что кардинал Мазарини скончался поутру девятого марта в Венсенне, близ Парижа.