- Вам хорошо, - сказал граф, - Вы можете умереть с оружием в руках. Это - лучшая участь солдата; между тем придворные Людовика кончают свою жизнь в тюрьме.
Сэн-Марс, слышавший эти слова, не сморгнув, обратился к д’Артаньяну:
- Прошу Вас передать мне бумаги.
Мушкетер подал ему два письма.
Сэн-Марс бегло просмотрел их и произнес:
- Все так, как я и предполагал. Граф Лозен, Вы теперь подчинены мне. Следуйте за мной: Ваша тюрьма готова.
Он пошел вперед; за ним солдаты повели узника. Сэн-Марс сам отпер одну из дверей; глазам графа представилась маленькая комната, снабженная самыми необходимыми принадлежностями.
- Вот Ваше жилище, - сказал Сэн-Марс, - правила нашей крепости я сообщу Вам завтра. Входите!
Лозен с трудом перевел дух и оглянулся на коридор, по которому они пришли сюда. Солнечные лучи проникали через маленькие решетчатые окна.
- Навеки вечные! - сказал низвергнутый фаворит, переступая порог.
Потянулись ужасные, бесконечные дни заключения; явились терзания при воспоминании о днях улетевшего счастья, об утраченных богатствах; ярость при мысли о торжестве и насмешках врагов; ненависть к виновникам его несчастья. Все эти фурии терзали душу Лозена, пока он сидел в тюрьме крепости Пиньероль.
Небольшая лужайка, по которой прохаживался граф в час, назначенный для прогулки; синее небо, расстилавшееся над цитаделью, бодрящий горный воздух, - вот все богатства, оставшиеся у Лозена, когда-то игравшего судьбами целых государств. Мир с его волнениями навсегда исчез для него. Скоро он перестал чувствовать ненависть и любовь; его маленькая камера стала для него дороже, чем были когда-то роскошные покои королевских дворцов.
Только во сне вспоминал он принцессу Монпансье и видел себя в герцогской короне. Тогда в нем снова просыпалась жажда почестей; но, когда ему оставалось только протянуть к ним руку, - он просыпался и видел только солнце, светившее в его тюрьму.
Сэн-Марс считал всякие сношения заключенного или свидания с кем бы то ни было форменным преступлением, а потому Лозен мог разговаривать только со своим тюремщиком. У него не было никакого утешения, даже никакой возможности высказаться. Он мог иметь общение только с библией да с житием Св. Франциска.
Однажды заключенный вышел на прогулку. Он смотрел на облака, тянувшиеся по небу над мрачной крепостью, в стенах которой царила могильная тишина. Он провел здесь уже три недели.
В это время из-за вала вышел человек; его простой костюм и красивое, благородное лицо, привлекли внимание графа. Хотя это лицо преждевременно состарилось от горя, несчастий и разбитых надежд, но Лозен все-таки узнал его. Оно принадлежало человеку, некогда ворочавшему миллионами, задававшему королям ослепительные пиры; человеку, который видел у своих ног прекраснейших и знатнейших женщин, шутя ставил на одну карту или на одну кость целые состояния, и проигрывал их со смехом. В конце концов, будучи объявлен преступником, он, голый и босой, был сослан в Пиньероль. Это был когда-то всевластный министр финансов Фукэ.
Лозен, еще юношей встречавший Фукэ в доме Граммона, смотрел на его падение с изумлением и ужасом. Расцвет славы графа как раз совпал с закатом звезды Фукэ. Теперь они оба находились в стенах Пиньероля.
Тюрьма всех равняет: счастье, удачи, годы, все исчезло.
- Я - Фукэ, - сказал бывший министр, - мне сказали, что Вы заключены в северной башне. Вы - граф де Лозен? Я хотел бы узнать какие-нибудь вести из внешнего мира.
- Но ведь сообщаться невозможно.
- Моя тюрьма примыкает к Вашей, больше мне нечего сказать Вам.
- Вы правы: я пробью дыру в камине.
Их разговор был прерван стражей и она поспешила увести бывшего министра. Лозен услышал гневный голос Сэн-Марса; потом и его увели в его камеру. Сэн-Марс строго запретил Фукэ общаться с кем бы то ни было, а так как граф разделил с ним его вину, то за это был лишен на три дня прогулки. Лозен воспользовался этим обстоятельством: удостоверившись посредством стука, что Фукэ слышит его, он в первую же ночь принялся за работу. Через шесть дней ему удалось пробить дыру. С этих пор соседи по заключению могли беседовать. Фукэ узнал, что его враги по-прежнему жили, по-прежнему блистали. Эти новости заставили его глубоко вздохнуть. В ночной тишине бывший министр рассказывал Лозену свою удивительно изменчивую жизнь.
Бывшие светила ветреного, элегантного света в тишине своих темниц сделались философами и смеялись над жалкой пустотой своих бывших сотоварищей. Лозен сделал страшные открытия относительно нетерпимости короля, особенно когда узнал, что своим заключением Фукэ обязан не присвоению миллионов, а оскорбленному тщеславию Людовика, разгневанного торжеством соперника.
- Вот та, благосклонность которой я добивался, - сказал Фукэ, поднося к самому отверстию портрет, который он достал из скрытого углубления под постелью. - Я, вероятно, победил бы, если бы Людовик не лишил меня свободы. Он боялся меня, вот почему я очутился погребенным в этих стенах.
Лунный свет упал на бледное изображение.
- Лавальер! - вскрикнул де Лозен, - ах, теперь я понимаю! Вы никогда не получите свободы!
- Я и не жду этого, - спокойно ответил Фукэ, - но этот портрет - для меня сокровище. Я искренне любил ту, которая изображена на нем, и оплакиваю ее судьбу. Эта Монтеспан - сущий дьявол. Чтобы сделаться до такой степени бесчувственным, король должен был попасть именно в такие руки. Теперь он решительно ничего не уважает: он и Монтеспан вышвырнет, когда пресытится ею.
- И иссохнуть здесь! Здесь! - воскликнул Лозен, скрежеща зубами, - в этих безмолвных стенах, куда нас заперли произвол и бесстыдная интрига! В расцвете лет и сил сидеть здесь без надежды на освобождение! Есть ли другой такой несчастный узник, как я?
В эту минуту в тишине лунной ночи зазвучали струны мандолины; звуки словно вспорхнули под своды тюрьмы вместе с серебряными лучами месяца.
Музыкант был по-видимому мастером своего дела, потому что исполнял мелодию артистически. Это была одна из тех испанских песен, в которых смех чередуется с рыданиями.
Лозен жадно слушал; безмолвная тишина ночи увеличивала прелесть звуков.
- Что это? - тихо спросил он, - откуда несутся эти звуки?
- Это - жалобы узника, который еще несчастнее, чем Вы или я. Он не смеет никому показаться, не смеет открыть свое лицо, даже если смерть избавит его от заключения. Он - живая загадка, страшная тайна. Это - самый важный пленник Сэн-Марса. Одним словом, - шепотом докончил Фукэ, - это - "человек в железной маске".
- Так он все-таки существует? - воскликнул Лозен. - Король никогда не говорил мне о нем. Так, значит, слухи были справедливы? Замаскированный пленник - наш сотоварищ по заключению?
- Да, он находится под этой кровлей. Он несчастнее, чем может себе представить человек, живший в большом свете; он заживо погребен, и… - Фукэ прижал губы к самому отверстию: - понимаете, каково величие коронованного преступника, именуемого Людовиком Четырнадцатым? Этот замаскированный узник - его брат!
Лозен слегка вскрикнул. Соседи по заключению замолчали. Медленно и жалобно замирали последние аккорды песни, потом над цитаделью воцарилась глубокая тишина.