Синьор консул не стал удерживать встретившихся так неожиданно родичей из Монте-Кастро. Дядя и племянник, проследовав по лучшей улице генуэзского квартала, подошли вскоре к массивной башне еще одной цитадели; здесь и в прилегающих постройках размещался главный арсенал Каффы, за надежными стенами укрылись оружейные мастерские, на небольшом внутреннем дворе в лучшие времена колонии лили пушки. И здесь же на верхних этажах жили аргузии - самые надежные из консульских иноземных солдат. Познакомив Чербула с несколькими земляками, свободными от дежурства, Влайку Боур сменил рыцарские доспехи на простой кожаный колет, опоясался доброй саблей. И повел племянника за ворота, по пологому склону, на котором раскинулся главный город Солдайского консульства. Войку с гордостью, но не без робости поглядывал на могучего пана Боура-младшего, так похожего на старшего брата, что юноше порой казалось: капитан Тудор - рядом и сейчас спросит с него за все шалости на год вперед. Влайку, однако, сам чувствовал странное подобие робости перед мальчишкой-племянником. Чербул бился с турками, защищал родную землю в суровый для нее час. А он, муж и воин, в то самое время бряцал шпорами в консульском замке и проводил ночи в тавернах беспутной Каффы.
Влайку привел юношу в большую харчевню над гаванью. Хозяин-грек, угодливо кланяясь, усадил обоих витязей на открытой веранде. В огромных глиняных мисках принесли аппетитные куски мяса, только что снятого с вертела. Дядя Влайку разрезал хлеб, налил в кубки ароматное белое вино.
- Ты не сказал еще, сынок, - лукаво промолвил командир аргузиев, - что привело тебя в город, где служит твой старый дядя.
- Нельзя, баде Влайку, - покраснел Войку. - Приказ.
- Молодец, - похвалил тот. - Воинскую тайну надо хранить, хотя мне, конечно, она уже известна. Его милость князь Александр задумал доброе дело, на пользу всем христианам. Молдове же нашей - особенно. Тебе везет, сынок, ты и здесь, в Крыму, служишь Штефану-воеводе, своей земле. - Могучий воин вздохнул и принялся есть, подавая племяннику пример.
- А теперь рассказывай! - потребовал он, насытившись. - Собрал ли наш воевода войско для нового боя? Ведь нехристи-турки готовят силу поболе прежней!
Войку сообщил все, что знал.
- Приезжие из Константинополя рассказывают, старого султана скрутила лихоманка, - заметил Влайку. - Куда теперь падишаху - болеть бы ему вечно! - вести войска. А ведь он, говорят, никому не хочет уступить чести сразиться с воеводой Молдовы. Истинный воин, сказать по правде, проклятый султан!
- Значит, баде Влайку, турки этим летом так и не выступят?
- На Молдову, по всему видно, - нет. Зато Каффе осады не миновать.
- Сколько же они могут доставить сюда войска на галеях да шнявах? Тысяч тридцать, пятьдесят?
- Все сто, - ответил начальник аргузиев. - Даже двести, сынок. За годы войны с Венецией у бесермен вырос громадный флот - Генуя построила им тьму кораблей. Назло венецианцам, да на горе, как видишь, себе самой.
- Но у вас крепкие стены, храброе войско, доброе оружие!
Влайку шумно вздохнул.
- Восемьдесят моих головорезов да шесть сотен пеших латников - не войско, - встряхнул он черными кудрями. - Даже собрав в городе всех генуэзцев, способных поднять меч, не выставишь и тысячи бойцов.
Под верандой харчевни по шумной улице двигалась многолюдная толпа, почти сплошь - мужчины. Много молодых и сильных мужей Каффы спешило по своим делам. Дядя Влайку перехватил взгляд племянника и криво усмехнулся.
- Эти биться не будут. Давай, витязь, выпьем! За будущее, что бы оно не принесло!
Два столетия прошло с тех пор, как генуэзцы, помогавшие Палеологам изгнать захватчиков-крестоносцев из Цареграда, получили в награду за это от византийцев черноморские берега. Сумев договориться также с ханами Сарая, они построили на этом месте стены и башни города Каффы. Значение ее неуклонно росло: завоевывая берега Средиземного моря, сарацины, а затем турки закрывали старые пути с Востока на Запад через Переднюю Азию и Аравию.
Почти десять лет генуэзцам грех было жаловаться на дела. Интриги и подарки, подкуп и лесть обеспечивали им могущественных покровителей в столицах двух татарских орд - Солхате и Сарае. При необходимости колонии могли и зубы показать: их латная пехота несколько раз отбивала нападения кочевых полчищ. Но двадцать два года назад пал Цареград. И это событие отозвалось похоронным звоном по всем итальянским владениям на Черном море. Двести лет с изощренным искусством генуэзцы выжимали соки из исконных жителей крымских берегов - греков, славян, армян, потомков готов и тавров. Многие в ней были недавними узниками генуэзских темниц - клятвопреступниками, насильниками, убийцами, ворами. Республика выпускала из тюрьмы каждого, кто соглашался хотя бы на время поехать в отмеченные злым роком причерноморские города. Жители Каффы не раз поднимались на своих мучителей. После падения Константинополя восстания случались шесть раз, последнее - незадолго до прихода "Тридента" в старую Каффу. И заброшенные в эти края простые сыны далекой Греции - солдаты, мастеровые, матросы - неизменно присоединялись к ним. Но латная пехота консула каждый раз одолевала безоружные толпы простого люда. И начинали свою работу искусные, богатые опытом двух континентов, каффские палачи.
Люди города знали в эти дни, что несет им турецкая опасность. Но защищать от нее своих угнетателей не хотели ни за что. Все настойчивее ширился слух, что в случае большой опасности генуэзцы загонят в море простых жителей Каффы, будут топить их - вместе с их стариками, женщинами и детьми. "Лучше басурмане, чем проклятые итальянцы", - говорил теперь в один голос народ Каффы.
Родичи окончили трапезу. Влайку бросил монету на стойку хозяина и вышел вместе с Войку на главную улицу. По ней оба вскоре вышли к рынку. Влайку повел племянника к длинному ряду лавок, где торговали русские гости - сурожане, среди которых у него были давние приятели. Войку подивился торговым людям, более походивших на воинов: плечистым, с горделивой осанкой, с мужественными лицами, все они были при саблях, под их плащами поблескивали кольчуги. Иными русские гости и не могли быть; из-за постоянных степных хищников путь из Москвы в Крым был не легче доброго военного похода; и дело сурожанина требовало от него воинской закалки и сноровки, а сколько опасностей, убытков, разора готовили им козни хитрых генуэзцев в конце опасного и трудного пути! Но как ни тяжко приходилось им порой, московские гости, сильные мужеством честного купца, с упорством продолжали дело, передаваемое от отца к сыну. Рядом с русскими торговали арабы; Влайку купил у них для племянника драгоценную перевязь и прекрасную медную флягу с завинчивающейся пробкой, украшенную серебряным узором. Потом показал юноше гавань и верфи Каффы; в лучшие времена с их стапелей в волны Понта ежегодно сходили десятки боевых и торговых кораблей. Теперь верфи почти пустовали, на остовах уже заложенных судов никто не работал, и только в дальнем углу несколько мастеров возились вокруг положенных набок трех старых каторг, конопатя днища.
Возвращаясь в город, начальник аргузиев показал юноше мрачное каменное здание, тоже похожее на крепость; в его подвалах сидели, ожидая своего часа, тысячи еще не проданных рабов, многие - в особых железных клетках. Тут были люди со всего света, но больше всего тех, кого называли татарским ясырем, - жителей Киевского, Подольского и других южно-русских княжеств, черкесов, осетин, грузин. Глухой, жуткий стон поднимался от этой массы обреченных.
Чербул заметил у своих ног выступающий из стены круглый зев трубы из обожженной глины. Такие же выходили в подвалы вокруг всего помещения, под самым потолком.
- Эти трубы идут от городского водопровода, - пояснил Влайку. - Если рабы поднимут бунт, двери запрут и по трубам в подвалы пойдет вода. Так уже случалось. Однажды невольники не смирились до конца и их утопили, как мышей.
Солнце уже зашло, когда, в назначенный час, Войку опять оказался в приемном зале "каструма" - каффской цитадели. В канделябрах горели благовонные пудовые свечи. Консул вручил ему для князя Палеолога ответное письмо. Влайку, вместе с четырьмя другими молдаванами-аргузиями, проводил племянника через ночной город.
- Поклонись от меня брату, сынок, - сказал на прощание Влайку. - И если увидишься, - отцу да Илоне, жене. Поклонись, как вернешься, низко родной земле. Бог милостив, может, еще свидимся.
Войку прыгнул в ожидавшую его лодку и вскоре оказался на чуть покачивающейся палубе "Тридента". Князь Александр нетерпеливо развернул тонкий свиток, содержащий послание генуэзского консула, пробежал его глазами. И, отпустив сотника на отдых, удалился в свою каюту, едва освещенную трепетным пламенем лампады.
Растянувшись на ложе, князь вспомнил вечер последней беседы с его славным родичем Штефаном, господарем Земли Молдавской.