- Вашим милостям не в обиду, - сказал молчавший до тех пор капитан крестьянской хоругви из Орхея, поседевший в походах пан Могош. - Ваши милости вправду здесь, с нами. Но почему медлят христианские короли и князья, близкие и дальние? Разве не знают они, что Молдова нынче - первые врата христианства?
Наступило молчание. Только флорентийский рыцарь поигрывал филигранной рукояткой стилета, насмешливо улыбаясь простоте прямодушного рубаки.
- Самые дальние страны, ваша милость, - иберийские королевства, - учтиво ответил он. - И, конечно, Англия. Иберийские королевства - Арагон, Кастилия и НАварра - все еще воюют с маврами, которых хотят сбросить в море. И не ладят между собой. И готовятся, кажется, к свадьбе: по слухам, Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская собираются в этом году вступить в брак. Так что храбрым иберам покамест не до турок. Англичанам - тем более, англичане воюют друг с другом, говорят - из-за двух роз, алой и белой. Так что они не могут вам помочь.
- Зато есть Людовик Французский, - заметил поляк, - богатый, могущественный и, как рассказывают, очень набожный государь.
- Людовик-король богат и силен, - согласился Домокульта. - Но он тоже занят - борьба против собственных вассалов, среди которых есть люди богаче и сильнее его самого. Наконец, не забывайте, ваши милости: Франция только двадцать лет назад вышла из войны с Англией, которая продолжалась целое столетие! Франция хочет отдохнуть от славы и битв.
- Ваши земляки, - с обидой в голосе сказал лотарингец, - ваши земляки, мессир, гораздо ближе и чувствуют уже на шее острия турецких ятаганов. Где же они, где их полки?
- Мои земляки! - с иронией усмехнулся Персивале. - Наши князья, графы и бароны, как всегда, не в счет: все дерутся между собой. Сила только у Венеции и Генуи. Но они, во-первых, тоже грызутся, как и сто лет назад. Во-вторых, им некогда, они - торгуют. Венеция восемь лет ведет с османами объявленную войну, но главное дело Сиятельной все-таки торговля. Ведь ею республика живет.
Седой воитель так и не закончил своей мысли: его перебил горячий галл.
- Бывает, - вставил рыцарь Гастон, - бывает что жадность мешает человеку защищать и самого себя, и свои сокровища. Стыдно и жалко, когда думаешь об этих торгашах. В заботе о том, как бы не дать себя обойти конкурентам, они не видят, не хотят видеть, что турецкая туфля готова наступить им на самое горло!
- Увы, брат, вы правы, - кивнул итальянец. - Но мои земляки все-таки здесь. Это жители Белгорода и Килии. Это многие генуэзцы, феррарцы и флорентийцы, живущие в Сучаве, Романе, Орхее. Италия далеко, но ее сынов под стягами князя Штефана побольше, чем воинов иного соседнего короля.
Пан Бучацкий снова побагровел.
- Пся крев, ваша милость! - схватился он за рукоять прямого палаша. - Со мной вправду пришли только две тысячи. Но две тысячи польских воинов стоят ста тысяч итальянских скоморохов и лабазников! И я берусь доказать вам это своей рукой!
- Завтра - бой, - спокойно ответил флорентиец, - будем живы - послезавтра скрестим копья.
- Сегодня, до дьябла, пан не готов? - не успокаивался лях.
- Сегодня, - тихо сказал Иоганн Германн, положив на плечо забияки огромную руку, - сегодня в лагере действует военный закон моего государя. За драку - веревка, какого высокого рода ни были бы драчуны. До конца похода, господа рыцари, вы - солдаты и подданные моего князя. Пришли служить - спасибо. Но без повиновения службы не бывает.
- Пан Германн прав, - поддержал его венгр. - И вы напрасно обижаетесь, рыцарь, с вами - много воинов. Наш флорентийский товарищ имел в виду скорее меня, со мной только триста мадьяр.
- Но вы привели пять тысяч секеев! - рука пана Германна застыла в воздухе вместе с полным черпаком. - Пять тысяч железных бойцов!
- Это не совсем так, ваша милость. - Венгерский рыцарь улыбнулся. - Господин мой, король Матьяш, дал мне знать, что простит давнишнюю вину неповиновения, если я поведу на помощь к его и вашему господарю триста отобранных им бойцов. Я выполнил повеление короля. А секеи пристали ко мне уже по дороге, у молдавской границы. Воины очень просили взять их с собой. Как мог я отказать?
- Секеям, конечно, хотелось попасть под команду такого славного капитана, как пан Фанци, - заметил успокоившийся между тем Бучацкий. - Но дело, видимо, не только в этом - к князю Штефану они пришли бы все равно.
Все поняли намек поляка. Ибо знали о старой дружбе, связывавшей господаря Штефана с обоими воеводами - наместниками Семиградья Яном Понграцем и Блэзом Модьяром. И особенно - с вице-воеводой и графом секейским Стефаном Баторием. Все трое готовы были поддержать молдаванина и без веления короля, а если надо будет - даже вопреки его воле.
- Ваши милости все-таки ошибаются, - возразил барон Фанци, благодаря вежливым кивком пана Велимира. - Если бы вы видели, как эти люди рвались сюда! Как боялись не поспеть к сражению!
- Послушать рыцаря, - недоверчиво улыбнулся флорентиец, - так эти дикие воины горят любовью к господарю Молдовы. Тому самому, четы которого - под его же водительством - не раз дотла опустошали их села и скудные поля.
- Холопья шкура любит плеть, - презрительно ухмыльнулся лях.
- Секеи - не холопы, боярин, - сказал вдруг пан Могош, приподнимаясь на своем месте. На побледневшем от гнева лице воина-пахаря еще резче поступил темный шрам, оставленный возможно, как раз секейским топором.
- Секеи - воины, да из лучших, - промолвил Фанци, примирительно поднимая руку. - Это вольные пахари, посаженные на рубеж еще Арпадом-королем охранять границу. Меж них немало буйных голов, как и у вас, и обид, конечно, хватит друг на друга с обеих сторон. Но как только в их селах проведали, что земле князя Штефана грозит настоящая беда, секеи бросились к нему на выручку, словно и не было старых споров. Пять тысяч бойцов от такого небольшого народца - это много, панове.
Войку жадно слушал. Горячая волна гордости за своего государя поднималась в нем, сжимая горло и зажигая радостные огоньки в глазах.
- Все дело, видимо, в том, - вполголоса проронил упрямый пан Велимир, - что палатина этой земли зовут мужицким князем. Свояк за свояка стоит.
Это была дерзость, и отпрыск могущественного польского рода допустил ее сознательно, уверенный в своей безнаказанности, привыкший дерзить даже членам собственного королевского дома. Но смелая реплика Бучацкого не вызвала того взрыва, который ожидал он сам. Пан Молодец, старый Могош и сам Германн только усмехнулись в усы. Двое боярских сынов - молдавских витязей - обменялись кривыми ухмылками. И только мессир де ла Брюйер вскипел.
- Мой род ведет начало от Карла Великого, ваша милость! - воскликнул он. - Но биться под рукою палатина Штефана для меня - великая честь. Кому храбрый князь еще не по нраву? - француз вытащил из-за пояса кольчужную перчатку. - Говорите сразу! Вызываю всех!
Польский рыцарь, увидя благородный гнев доблестного юноши, почувствовал непривычное смущение.
- Я к вашим услугам, милостивый пан, - ответил он. - Конечно, если останусь жив в бою. Но верьте, князя Штефана, давнего друга семьи Бучацких, я чту не менее вашего, не меньше собравшихся здесь его верных слуг. И сумею доказать это, надеюсь, завтра. Но скажу по чести, - пан Велимир обвел искренним взглядом окружающих, - если завтра суждена мне смерть, я погибну, так и не поняв этого удивительного государя, о котором в окрестных странах ходят такие противоречивые толки.
- Бабьи толки, боевой товарищ, - промолвил своим густым басом русый гигант-литвин. - Завтра вы увидите господаря в деле и поймете, каков он. К тому же, вы должны знать, что воевода Штефан - один из образованнейших князей нашего времени. Ведь его воспитывал при дворе сам Янош Хуньяди, отец мадьярского короля Матьяша.
После этой перепалки беседа воинов стала откровеннее и дружественней. Гости говорили о том, что король польский и великий князь литовский Казимир увяз в бесплодных попытках обуздать своеволие магнатов и до того утомлен их распрями, что готов отказаться от двудержавного престола и возвратиться в Литву, вою родовую вотчину. Что Матьяш Корвин увлечен юной невестой и старыми интригами - попытками подчинить Богемию, вмешательством в австрийские и польские дела. Что Иван Васильевич, великий князь московский, отдает силы в борьбе с соседними татарскими ханствами - Казанью и Астраханью, а главное - со слабеющей Золотой Ордой, одновременно втягиваясь в великую схватку с Литвою и Польшей за древние русские земли, захваченные западными соседями, и будь у него даже для этого войско, приход его был бы сомнительным за великой далью от Молдовы до Москвы, за отдаляющими их польскими и татарскими владениями. В будущем, может быть, московская помощь придет, а покамест рассчитывать на нее нельзя. Вот и получилось, что князь Штефан стоит перед великим врагом христианства один, с малой ратью, готовясь принять удар несметных басурманских полчищ.
Потом собеседники, словно по уговору, оставили в стороне наскучившие язвы века. Мессер Гастон с комичной печалью в голосе начал жаловаться на затворничество молдавских дам. Могош и Фанци вполголоса стали обсуждать старания баронов, бояр и князей прибрать к рукам дела последних из крестьянских вольных общин, а заодно - и землю. Чара за чарой делало свое дело волшебное котнарское вино, живительный напиток дружбы и воинского совета. И никто не вздумал обижаться, когда ла Брюйер поведал о достигших самых дальних берегов Европы разбойничьей славе молдаван, о которых молва на всем континенте твердила: бьются-де они гораздо лучше чем работают.