Тимофею Шорину пришлось немного задержаться в Томске. Никуда не денешься - весенняя распутица. Теперь, пока не сойдут талые воды, хода нет. Любая речушка становится непреодолимым препятствием.
7
Историческая справка. В 1617 году указом царя Михаила Феодоровича велено было поставить острог в кузнецах или где пригоже. Осенью того же года для строительства острога из Томска отправился отряд казаков в количестве 45 человек, под руководством сына боярского Остафия Харламова-Михалевского. Но, не дойдя до места, из-за ранних суровых морозов им пришлось зазимовать. Не зная причин, в помощь томские воеводы отправили второй отряд под руководством татарского головы Осипа Кокорева и казачьего головы Молчана Лаврова.
14 апреля 1618 года объединенный отряд казаков высадился на правом берегу реки Томи, напротив устья реки Кондомы, и приступил к спешному строительству острога у подошвы высокой крутой горы. Об окончании строительства в Томск было доложено 3 мая 1618 г. Остафий Харламов-Михалевский до прибытия воеводы из Москвы был назначен "письменным головой" нового административного центра на Томи.
Кузнецкий острог 1618 г. не был острогом в собственном смысле этого слова, а представлял собой хорошо укрепленное зимовье, рассчитанное на проживание в нем одного, максимум двух десятков человек. К 1620 году значительно увеличилась численность гарнизона и его жителей, что привело к его перестройке. Новый острог был поставлен в 1620 году на старом месте.
Не дожидаясь становления дорог, служилые пошли верхами в Кузнецкий острог. Тимофей решил идти с ними, несмотря на нелюбовь Турай-ад-Дина к верховой езде. При выходе из Самарканда их поклажа еле уместилась на дюжину верблюдов, а сейчас потребовалось всего две вьючных лошади.
Но весна в Сибири скоротечна. Снег будто заждался теплого весеннего солнца. Чуть оно пригрело, и талый снег, на глазах исчезая, превращался в ручьи, а те с журчащим звоном разносили живительную влагу, и все кругом стремительно оживало.
С каждым днем горная долина все увереннее рядилась в весенние наряды. Робкая зелень травы на глазах превращалась в сочные изумрудные тона, а цветение скромных подснежников, ярких жарков, сараны и лилий с опьяняющим запахом радовало глаз. Все это великолепие гармонично дополнялось хором певчих птах всех цветов и размеров. Они сновали в воздухе, в траве, в листве кустов и деревьев. Лошади на ходу с наслаждением щипали свежую сочную траву, робко поглядывая на людей, и казаки, понимая их состояние, вскачь не гнали. Это была гармония жизни в первозданном своем великолепии.
Турай-ад-Дина несколько волновала внешняя беспечность казаков, и он стал пытать десятника Михаила Каданца, который следовал в Кузнецк по служебным делам.
- Михаил-джан! По возвращении в Самарканд я непременно упомяну в летописи о ваших удивительных подвигах. Но меня беспокоит лишь одно.
- Что же может беспокоить достопочтенного и мудрого имама? - с улыбкой, в тон ему, спросил казак.
- Беспечность отважных казаков может не позволить мне это сделать.
- Можете, уважаемый Турай-ад-Дин, не беспокоиться, - уверенно, чтобы успокоить имама, заявил десятник. - Калмыки да киргизы в это время на своих пастбищах, после скудности зимней в себя приходят, и пока кони силу не возьмут, орда в набег не пойдет, а местные кузнецкие татары в замирении уже много лет.
- А отчего они в замирении? - продолжал сомневаться имам.
Десятник задумался, вспоминая былые годы. Молодые казаки, заинтересовавшись, ожидая рассказ старшего, подъехали ближе.
- Давно это было, лет десять миновало. Пришли мы из Томска замирить местных татар да ясак взять. Дружиной немалой, в две сотни казаков, а за старшего - атаман Иван Пущин. Крутой был атаман, чуть что - в зубы, а то и зарубить мог. Прознали о нас киргизы с калмыками. Кузнецкие татары у них данниками были. Ордынцев налетело тьма, на каждого по две, а то и три дюжины. На счастье, неподалеку развалины старого городища были. Там мы и укрепились. Десять дней подступали к крепи ордынцы. Ложились костьми от наших пуль во множестве. Добро, что зимой бились, а то от духа поганого сгинули бы. Харчи у нас кончились, и зелье со свинцом поубавилось изрядно, а ордынцы не отступают. Призвал нас тогда атаман идти напролом. Мы - воинство Христово, с нами благость Творца нашего, это каждый казак должен помнить. Помолясь Господу, пошли мы на нехристей стенкой. Тут либо сгинуть, либо победить. Дрогнули ордынцы, разбежались, объятые страхом. Славная была битва, много добрых казаков полегло, а раненых и калеченых не счесть, каждый получил отметину на всю жизнь. После того сражения у местных татар панический страх перед русичем, и калмыки с киргизами то помнят.
Удивительную историю поведал десятник, но сомневаться в ее правдивости не следует. В то далекое время подобные события не были редкостью. История любого сибирского острога богата не менее героическими событиями, которые, по сути, заполняли их будни и были обязанностью служилых людей. В послужных списках, что прикладывались к челобитным государю, кратко сказывали, что "бился казак явственно, под мужиком коня убил, а мужика жива взял", или "бился явственно, мужика убил, ранили больно в ногу". И так - касаемо каждого участника похода.
- А почему местных татар кузнецкими кличут? - спросил Тимофей, на которого рассказ произвел сильное впечатление.
- То история прошлая. Рядом с Кузнецким острогом есть брошенное место, где проживали кузнецы. Народ я этот уже не застал, но сказывали, что ликом они белы и говор не схож с татарским. Знали они рудное дело и кузнечное. Против обыкновения татарского не кочевали, а жили в одном месте. Их не трогали, но откупаться приходилось котлами, топорами да стрелами. Когда эти земли стали за государем нашим, ушли кузнецы из этих мест, джунгары силой увели их к себе в горы.
Историческая справка. Исторические данные не сообщают, какие это были татары и откуда они пришли в эти места. Вероятнее всего, что кузнецы чудского происхождения. Это согласуется с мнением академика И. Эхвальда. Он своими археологическими открытиями старается доказать, что самым древним народом Южной России, распространившимся оттуда по Уральскому и Алтайскому хребтам до самой Восточной Сибири, была чудь, или скифы Геродотовы. Они не только вели кочевую жизнь, но и занимались хлебопашеством на Урале и Алтае, владели рудным делом, обработкой железа, меди.
Солнце стояло в зените, когда десятник Михаил Каданец, остановив казаков, обратился к Тимофею:
- Пора прощаться, князь! Видишь, тропа вверх по ручью пошла, она враз на хутор Матвея Бряги выведет. А нам поспешать надо, чтобы к вечеру успеть в Кузнецкий острог.
Подошел проститься и Ерема Щербатый. Он привел на поводу уже знакомого черного жеребца.
- Мы с Еремеем порешили, что жеребца этого сведешь в дар Матвею Бряге. Он кровей кыпчакских, арабская тоже в стати его проглядывается. Диковат не в меру, но на племя - лучше не придумаешь. Бряга разведением скота живет, ему к месту и по душе жеребец придется.
Тимофей вопросительно посмотрел на Ерему Щербатова, и тот, смеясь, добавил:
- Добрый ты человек, князь! О кобыле моей подумал? Так ей сейчас не до жеребца, забрюхатела уже. Забирай жеребца и передай десятнику Матвею Бряге, чтобы добрых коней для казаков разводил.
8
Дорога к хутору шла вдоль горного ручья, который, отчаянно журча, и плескаясь меж камней, нес холодные воды с горных вершин. Ехали настороже, постоянно прислушиваясь к незнакомым звукам долины. За все время пути они впервые оказались одни, и это несколько беспокоило Турай-ад-Дина.
Вскоре послышался собачий лай, и на поляну выскочили два крупных пса. Они с удовольствием стали облаивать путешественников, правда, не проявляя особой свирепости. Было ясно, что они дают кому-то знать о присутствии чужаков. Не заставив долго себя ждать, показался сторожевой разъезд. Собаки тут же замолчали и, потеряв всякий интерес, скрылись в кустах. Два молодых казака, причем один был совсем мальчишка, остановили лошадей на краю поляны и стали внимательно разглядывать нежданных гостей, а те, с не меньшим интересом, - хозяев здешних мест. Поверх зипунов на хлопцах были одеты длинные кольчуги из крупных плоских колец, на головах - лохматые папахи. Поперек седел лежали ружья с дымящимися фитилями, на боках - сабли. Не найдя ничего враждебного в облике гостей, казаки приблизились.
- Кто будете и что за нужда привела? - солидно произнес старший.
- Я, князь Тимофей Шорин, следую по нужде до десятника Матвея Бряги. Со мной Турай-ака, товарищ и посол города Самарканда.
- Эта дорога приведет вас на хутор, до него не больше двух верст осталось.
Сказав это, всадники повернули коней и, погоняя их, наметом скрылись из виду. Тимофей хотел последовать в том же темпе, но разумный имам, которому очень понравилось, как его представили, остановил его:
- Сейчас спешить нельзя. Гости едут уважаемые, послы не часто сюда жалуют! Пусть приготовятся к встрече, и себя надо в порядок привести. Взгляни! Весь в пыли, платье драное. Послу великого города нельзя в таком виде на людях появляться.
Хутор Матвея Бряги мало чем отличался от доброго острога. Если только башен острожных поменьше да пушек. Несколько просторных изб, амбары, ледники, колодец окружены частоколом высотой в две с половиной сажени. Для удобства обороны по стенам сооружены помосты и оборудованы небольшие бойницы. Единственная башня со стороны дороги защищала ворота, на ней установлена пушка и ружейная аппарель.