Казалось, он ищет ссоры, но Алгасов и на этот раз дружески улыбнулся и весело подтвердил:
- Да, да. Порошок и теплой воды.
- Э, черт, ничем тебя не проймешь! Вот что значит любовь, - вздохнул горестно мичман. - Пришла, видно, пора влюбиться и мне… в Боровскую или в Горскую. Авось исправят характер.
- Советую от души, - засмеялся Алгасов, подходя к табуретке, на которую Родион поставил кувшин с водою.
Обнажившись до пояса, подпоручик быстро, но тщательно помылся, насухо вытер себя мохнатым полотенцем и надел чистую, новую рубашку.
Кудревич мрачно посмотрел на него, отвернулся и молча вышел из комнаты.
- Злобится он на вас, ваш-бродь, - неожиданно произнес денщик.
- За что?
- За барышню Лелечку, - широко улыбнулся Родион. - Больших-Шапок мне говорил: любовь у них вроде налаживалась, а вы помешали, значит.
Алгасов смутился, хотел даже строго прикрикнуть на денщика, но, обезоруженный его добродушным, открытым взглядом, сказал просто и тихо:
- Нет, Рондиньон, не такой он человек, чтобы злобиться на товарища. Не понять тебе наших дел, гениальный оруженосец.
Шоколадные конфеты в магазине Соловья, по мнению порт-артурских дам, были изумительны. Мичман Кудревич купил их два фунта в нарядной, цветной коробке для Лидии Александровны Горской, председательницы местного театрального общества. За этой дамой, несмотря на затаенную от всех влюбленность в Лелечку Галевич, он ухаживал от скуки уже четвертый месяц подряд, с того дня, как "Ретвизан" прочно стал на якорях на внутреннем рейде Порт-Артура. Командир "Ретвизана" капитан первого ранга Щенснович даже пошутил как-то в кают-компании.
- Мичман Кудревич резко изменился в Порт-Артуре. В Кронштадте он съезжал с корабля осенью, чтобы поохотиться за зайцами, а весною - за девушками. Здесь же с осени начал охотиться за всеми особами прекрасного пола, а что будет делать весной, неизвестно.
- Буду пожинать плоды труда своего, - под громкий смех кают-компании ответил мичман.
Но Кудревич ухаживал за Горской лишь потому, что никак не хотел признать своей неудачи у Лелечки, которая явно предпочла ему застенчивого подпоручика Алгасова. Успех у капризной красавицы Горской, хотя бы и показной, льстил самолюбию мичмана. Лидия Александровна была не только красива, кокетлива, но и своеобразно умна. Она считала себя артисткой и человеком без предрассудков, так как имела небольшой голос и охотно выступала в любительских спектаклях. Порт-артурские дамы недолюбливали Горскую и злословили по ее адресу, хотя втайне завидовали ее эффектной наружности, умению одеваться, но больше всего поголовному поклонению офицерской молодежи ее сценическим талантам.
Подъезжая к ее квартире, Кудревич увидел, что по тротуару одиноко прогуливается сама Лидия Александровна.
Он обогнал ее, остановил рикшу и пошел навстречу.
- Вы? - приятно удивилась она, бросив на мичмана взгляд, показавшийся ему долгим и необычно нежным.
Мичман увидел перед собой смеющееся лицо Горской и всю ее, нарядную, в большой шляпе, оживленную и словно сверкающую. Обаяние женской красоты вдруг захватило его. Тонкий и нежный запах ее духов кружил ему голову и щекотал нервы.
- Обязательно приходите сегодня в цирк, - нараспев заговорила Лидия Александровна. - Будет бороться, наконец, Мюллер с каким-то японцем сверхъестественной силы. Мы идем целой компанией.
- Есть, быть сегодня в цирке на борьбе, - с шутливой почтительностью козырнул мичман. - Но предупреждаю: смотреть буду не на борьбу, а на вас.
- На меня-а? - игриво протянула Горская. - Совершенно напрасно. Все мои помыслы сегодня заняты борцами. Я обожаю борцов, как вы шансонеток. Я все глаза прогляжу на их богатырские торсы, на бицепсы, на связки мускулов, играющих под атласной кожей…
- Тысячу извинений, Лидия Александровна. Но неделю назад вы уверяли, что обожаете только опереточных премьеров.
- Разве?.. Забыла. Знаете ли, на меня тело и мышцы влияют непосредственнее, примитивнее, чем голос. - Она вызывающе, бесцеремонно разглядывала мичмана, забавляясь быстрой сменой переживаний, легко читавшихся на его лице. - Держу пари, что вы ни за что не угадаете, где я только что была.
- Так точно, не угадал. Считаю пари проигранным.
- Как скоро! Даже потешиться не дали вашей недогадливостью! Завтракала с мужем в "Саратове". Но, кроме мужа, там были князь Микеладзе и трое борцов. Вы не ревнуете? По вашему торжественному виду и коробке конфет я вижу, что вы решили нанести мне визит. Не так ли?
- Когда идешь к женщине, не забудь подарки и плеть, - несколько невпопад произнес мичман, слегка опьяненный этой встречей и вместе с тем уязвленный оказанным приемом.
- Глупенький, глупенький, - с искренней и от этого особенно обидной насмешкой ответила Горская. - Когда вы и подобные вам мужчины идете к женщине, вы прежде всего несете самих себя. Вспомните замечательный миф о Самсоне и Далиле. Что остается от мужской силы, если женщина захочет изничтожить ее? Головы Олоферна и Иоанна Крестителя тоже не плохенькие побрякушки у женского кушака.
- Чтобы я потерял из-за женщин голову?.. Никогда! - воскликнул Кудревич.
- Посмотрим! - вызывающе сверкнула она глазами, в зрачках которых еще таился насмешливый огонек.
- Посмотрим! - в тон ей ответил мичман и стал вдруг откланиваться.
Горская протянула ему руку. Кудревич, стоя, поднес ее к губам.
- Не забудьте про сегодняшний цирк, - напомнила она.
И, когда мичман был уже далеко, крикнула вдогонку:
- Вам надо многое позабыть и многому научиться, мальчик!
Кудревич явился в цирк к концу первого отделения. В центральной шестиместной ложе он увидел Горскую и Галевич в обществе генерала Фока и супругов Франк. Ускорив шаг, он направился к входу в конюшню, у которого в свободной ложе сидела улыбавшаяся наездница Люся Боровская, дочь директора цирка.
- Смотрите, какой мичман подсел к нашей директрисе, - на ломаном английском языке сказал гимнаст на бамбуке Кабаяси Ону чемпиону двух стран Мюллеру. - Красивый юноша и усы красивые. Мадемуазель Люся улыбается ему так же ласково, как вам. Настоящая женщина.
- Я накормлю этого мичмана постным обедом, - зловеще пообещал чемпион.
- Следует, - сказал японец. - Пусть поглодает крабий панцирь, если мясо краба не для него предназначено.
Щеголеватый арбитр с ровным пробором на лоснившейся голове вышел на арену. Объявив звонким голосом о начале борьбы, он скомандовал: "Парад, алле!" Борцы под звуки марша с фанфарами гуськом обошли арену и остановились вдоль барьера. "Бокеруан - Франция, Рацциони - Италия, Мюллер - Германия и Соединенные штаты Америки", - представлял арбитр борцов одного за другим.
Пересевший на свое место Кудревич видел, как Горская и Галевич вслед за галеркой оживленно аплодировали наполовину обнаженным борцам. И то, что Лелечка была в это время чем-то похожа на свою многоопытную в любовных делах соседку, показалось мичману оскорбительным.
- Смотрите, каким безумным успехом пользуются борцы! Не только у дам, но и у скромных девушек, - сказал он своему соседу лейтенанту.
Бессрочная борьба Мюллер - Таваками стояла последней в отделении. В ноги Кудревича, обутые в шевровые легкие ботинки, несло холодом. Он решил пренебречь схваткой Италии с Францией и выкурить папиросу в буфете. Там готовились к антракту: расставляли на стойке крабы в горчичном соусе, бутерброды с паюсной и свежей икрой, с увесистыми ломтями ветчины. Выставленная снедь заслуживала внимания.
Бокал токайского показался мичману тоже совершенно необходимым. Он пил его не торопясь, маленькими глотками, когда влетевший в буфет лакей восторженно заорал:
- Ну и валяет японец Таваками американского немца, сейчас кончит! - и немедленно скрылся.
Кудревич поспешил на свое место. Вино бросилось в голову, согрело. В манеже все показалось ему более ярким, нарядным. Лелечка Галевич в каракулевом саке, в черном бархатном токе с белым султанчиком выглядела такой обаятельной, так живо напомнила ему мимолетный его успех у нее, что взбудораженное сердце мичмана зажглось снова ревностью к Алгасову. Мичман не мог оторвать от Лелечки глаз, пока гром аплодисментов не привел его в себя. Опустив взгляд на арену, он увидел, как Мюллер, зверски выкатив глаза, прижимал к ковру обеими лопатками распластанного и безвольного Таваками.
Музыка замолкла, было слышно шипение углей в дуговых лампах. Таваками, свесив руки вдоль туловища, шел в конюшню, понурившись. Арбитр торжественным голосом объявил, в какое время и каким приемом чемпион Америки и Германии Мюллер победил непобедимого чемпиона Японии Таваками.
Мюллер раскланивался, тяжело и возбужденно дыша. Его ноги, похожие на уличные чугунные тумбы, обтянутые нежно-розовым трико, заметно дрожали. Отдав последний поклон, он требовательно посмотрел на арбитра. Поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, арбитр объявил, что непобедимый чемпион двух материков, борец тяжелого веса господин Мюллер вызывает на борьбу всех и каждого, кто желает померяться с ним силами сегодня, завтра, когда угодно.
"Непобедимый чемпион" держался заносчиво, презрительно посматривая вокруг заплывшими жиром глазами. Его взгляд упал на Кудревича и несколько мгновений с вызовом задержался на нем. Нагло уставившись на мичмана, Мюллер сделал приглашающее движение на арену. Кудревич остался невозмутимым. Борец пренебрежительно отвернулся в сторону. Ни к кому не обращаясь в отдельности, намеренно громко, чтобы слышали все в манеже, пролаял еще срывавшимся после борьбы голосом: