Неуверенность в голосе Кок попытался скрыть под непроницаемой маской; лицо его напоминало застывший лик вылепленной из гипса статуи. Было в этом нечто пугающее. Сэр Генри знал: в жизни этим человеком движут две вещи - тщеславие и гордыня, однако при соприкосновении с его здравым рассудком эмоции и энергия воплощаются в нечто твердое и холодное, как сталь. Его собственные амбиции. Неужели сэр Эдвард способен полюбить другое человеческое существо?..
- Марло уже предпринял весьма театральную попытку убить меня. Зная об этом, Шекспир вполне мог скрыться в каком-нибудь надежном месте.
Истинная причина смерти старого Бена была известна лишь единицам. Один из этих людей пожелал поговорить с сэром Генри, но лишь рассчитывая на увесистый кошель, способный потягаться по весу с корабельным якорем.
- Что вы скажете по поводу Овербери? - спросил Грэшем. Он уже написал Коку письмо, в котором подробно изложил обстоятельства побоища в "Глобусе", и потому задал вопрос, что называется, в лоб. Ему не терпелось узнать, стоял ли сэр Томас за покушением на его собственную жизнь и жизнь Джейн.
Кок вздохнул, правда, несколько театрально. На какой-то короткий миг стал заметен его истинный возраст: что-то около шестидесяти.
- Насколько я могу судить, Овербери ничего не известно о случившемся. Но он непредсказуем. - В голосе Кока прозвучали недобрые нотки. - Единственное, что о нем можно сказать точно: Овербери чрезвычайно заносчив. Мое предположение зиждется на том, с какой страстностью он выразил желание убить вас и ваших близких, одновременно с этим отрицая свою причастность к покушению. Если бы ваша смерть действительно входила в его намерения, он наверняка разболтал бы об этом всем и каждому.
Сэра Эдварда подчас отличала завидная честность. Уловка, достойная восхищения, подумал Грэшем. Короткие мгновения искренности порой способны оправдать долгие месяцы лжи.
- Думаю, нам следует присоединиться к собравшимся, - предложил Грэшем. - Но прежде чем мы это сделаем, введите меня в курс нынешней обстановки при дворе. Обеспокоен ли его величество пропажей писем? И вообще, известно ли ему, что письма пропали?
- Его величество король? Я рассказал ему о случившемся, что стоило мне немалых душевных терзаний, - признался Кок. - Однако я счел это своим долгом.
Вот как? Похищение писем - свидетельство глупости Овербери и Карра. Король вполне мог посчитать, что Роберт Сесил доверял Коку больше, чем всем остальным. Еще бы, ведь сэр Эдвард - человек благоразумный и осмотрительный, он не из тех, кто готов открыть секреты всему миру. Стоит ли удивляться, что старый лис поспешил взять расследование в свои руки.
- Его величество, разумеется, обеспокоен, - продолжил Кок. - Кстати сказать, письма были написаны его рукой.
Что только осложняет дело. Интересно, что вынуждает мужчин доверять секреты бумаге? Да и женщин, если на то пошло? Не это ли сгубило Марию Стюарт, королеву Шотландскую, и не это ли едва не поставило на край гибели Елизавету?
- И все же его величество… в последнее время кажется мне каким-то рассеянным, - закончил свою фразу Кок.
Рассеянным? Скорее, он вечно пьян и не желает обременять себя заботами о государстве. Король еще не назначил преемника Сесила, хотя все полагали, что место покойного со дня на день займет красавец Роберт Карр. Из чего следовало, что истинная власть окажется в руках сэра Томаса Овербери.
- Не будем удаляться друг от друга, - небрежно произнес Грэшем. - А теперь позвольте мне представить вас враждующему клану, который я называю моими преподавателями…
* * *
Какие бы последствия ни имело приглашение Кока и Эндрюса, оно, несомненно, воодушевило преподавателей колледжа. В этот вечер Грэнвилл-колледж принимал в своих стенах двух выдающихся людей: знаменитого богослова, автора перевода Библии на английский язык, а также величайшего правоведа современности. Такое случается далеко не каждый день.
Они проследовали в трапезную - сначала Алан Сайдсмит вместе с Эндрюсом, затем преподаватели - парами либо друг с другом, либо с гостем колледжа. Раздался стук отодвигаемых скамей - это около сотни студентов поднялись со своих мест. В зале воцарилась тишина. Еще не начало смеркаться, и золотистые лучи солнца струились через высокие окна, отражаясь от полированного дерева и столового серебра. Свечей и ламп пока не зажигали, это будет сделано лишь через пару часов. В трапезной стояли два высоких стола, рассчитанных на определенное число гостей. Вопреки обыкновению между меньшими столами не было никаких различий. В других колледжах более влиятельным и богатым лицам разрешалось покупать место за высоким столом. Также имелись отдельные столы для студентов, оплачивающих обучение. Бедные студенты, именуемые стипендиатами, занимали стол третьей категории - если, разумеется, им посчастливилось получить пансион от колледжа, а не прислуживать своим богатым сокурсникам. Грэшем первым осуществил одно простое нововведение. Только те, кто уже имел степень от Кембриджа или Оксфорда, могли сидеть за высоким столом. Поэтому в колледже сэра Генри в этот вечер и стипендиаты, и студенты, оплачивающие учебу, сидели вместе и вкушали одну и ту же пищу. Для таких совместных трапез Грэшем нанимал слуг со стороны, и те прислуживали всем пирующим. Ему хотелось, чтобы даже самые бедные учащиеся хотя бы пару раз в году чувствовали себя наравне с остальными. Они ничуть не глупее своих богатых сокурсников, так пусть же хотя бы изредка посидят за одним столом с более состоятельными товарищами. Грэшем нанял нового повара, лучшего в Кембридже, и лишь после этого назначил нового президента. Что тотчас сказалось на популярности колледжа. От желающих здесь учиться не было отбоя.
Правда, имелись два исключения из правил: рядом с обладателями кембриджской или оксфордской степени за высоким столом могли сидеть только два человека - королева Елизавета и король Яков I.
Раздался удар гонга. Из-за стола поднялся один из студентов-старшекурсников и на латыни прочел молитву. Во время обычного ужина товарищи постарались бы исподтишка ущипнуть его или хотя бы смутить всеобщим приступом кашля. В этот вечер они проявили редкое великодушие. У студента был низкий басовитый голос. Звуки латинской речи эхом отдавались от стен трапезной, придавая молитве дополнительную выразительность. Вскоре молитва отзвучала, и народ приступил к трапезе.
Хотя деньги Грэшема и спасли Грэнвилл-колледж от полного разорения, изначально его место среди преподавателей было самым скромным. Теперь же оно переместилось почти на самый верх. Согласно обычаю, гость преподавателя садился справа от приглашающего, а гость президента занимал место справа от него во главе стола. По просьбе Эндрюса Грэшем и президент поменялись гостями. Чувствуя на себе восхищенные взгляды преподавателей, сэр Эдвард Кок сел рядом с Аланом Сайдсмитом. Эндрюс занял место справа от сэра Генри в нижней части стола. Тем самым он дал возможность сидевшим там богословам сполна насладиться его обществом.
Лишь после того как зажгли свечи, Грэшем и Эндрюс наконец-то повернулись друг к другу. К этому времени оба уже оказали довольно внимания сидевшим поблизости от них сотрапезникам. Сэр Генри отметил, насколько живо и остроумно Эндрюс поведал о том, как сорок шесть богословов, собранных для перевода Священного Писания на английский язык, каждый по-своему выполнили свой долг.
- Скажите, сэр Генри, - произнес Эндрюс, - можете ли вы подтвердить дошедшие до меня слухи по поводу того, что сегодня вечером мне доведется сидеть рядом с самим Антихристом? - Глаза епископа оживленно блеснули, в голосе послышалась нескрываемая ирония.
- Прежде чем ответить, ваше преосвященство, - произнес Грэшем с ничуть не меньшей иронией, - я, пожалуй, спрошу вас, на самом ли деле я имею счастье сидеть рядом с самим Спасителем, человеком столь безгрешным и благочестивым, что его можно еще при жизни причислить к лику святых?
Епископ рассмеялся веселым, искренним смехом счастливого человека, чего Грэшем от него никак не ожидал.
- Ну что же, сэр Генри, - ответил Эндрюс, вытирая губы льняной салфеткой, - коль я столь далек от того, что вы слышали обо мне, то и вы, должно быть, в равной степени далеки от приписываемых вам качеств, кои дошли до моего слуха! Возможно ли, чтобы мы с вами при всех тех грехах или добродетелях, которые нам приписывают, являли собой лишь пару простых смертных?
- С другой стороны, - неторопливо ответил Грэшем, - есть некое удовольствие в том, чтобы вообразить себя Христом или Антихристом. Чем не тема для ученого диспута за высоким столом?
- Если вы того желаете, я с радостью принимаю ваше предложение.
Лишь немногим людям удавалось выдержать взгляд Генри Грэшема. Эндрюс был из их числа.
- Но это не более чем игра, верно? Игра в духе обычной застольной беседы. Мы с вами слишком благоразумны, чтобы поверить в то, будто кто-то из нас способен уподобиться Богу или Сатане. Думаю, ни того ни другого мы этим вечером не услышим. Нас не ждут никакие откровения, лишь вино, вкусная еда и жуткая головная боль, от которой на рассвете будут страдать многие из здесь собравшихся.
- Ваше преосвященство, - отозвался Грэшем, - если мы здесь не для того, чтобы играть словами, иллюзиями или выпячивать собственную значимость, тогда чего ради все собрались?
- Возможно, чтобы отыскать истину? - вопросом на вопрос ответил Эндрюс.
- Боюсь, - ответил сэр Генри, - что для Кембриджа это было бы великой редкостью.
- Согласен, - признался епископ. - Но вы, насколько я понимаю, человек, который сам создает прецеденты, а не рабски следует им.
Грэшем не стал торопиться с ответом.
- Значит ли это, ваше преосвященство, - сказал он, - что вы соблаговолите этим вечером создать некий прецедент и изречь некую истину?