С криком: "Так это ж совсем другой разговор!", Фитиль бросился вперёд, немедленно выломал самый большой из кристаллов и победоносно засунул его в рюкзак. Понаблюдав за действиями одессита, Герман иронично заметил:
– Ну, всё, теперь вандалу, некогда с позором изгнанному из храма археологии, обеспечено победное возвращение!
– Так не для себя ж, для науки, – конфузливо покраснел Фитиль. – Я ещё рамку для фотографии прихватил
– Какую рамку?! – в один голос воскликнули учёные.
В ладони Герману легла самая обыкновенная рамка для фотографий, ну, или крохотная оконная рама, годная разве что на форточку кукольного домика. Единственное обстоятельство, смутившее утилитарную мысль, заключалось в том что "рамка" сделана не из дерева, а из камня, чей рыжеватый, почти древесный цвет отдавал ржавчиной, а иногда под каким-то определенным углом вспыхивал золотом.
Камень, снова камень! Знакомство с артефактами допотопной цивилизации подвигло Артюхова высказать на сей счёт забавную гипотезу. Мол, на заре истории люди предпочитали камень всем другим материалам – изготавливали из него примитивные орудия труда и охоты. Затем в ход пошли бронза, железо, сталь, а камень отошёл в тень. Но лишь для того, чтобы вернуться на закате времён в виде изделий высшего порядка, способных пережить вечность. Потом случился Потоп, катаклизм, и снова "мочало – начинай сначала": бронза, железо, сталь…
– Хотелось бы посмотреть, какими инструментами всё это сделано, но вряд ли такое возможно: сталь давно превратилась в труху, а затем развеялась пылью веков, – окончив мысль, археолог качнул фонарём, отчего световое пятно метнулось по стене и высветило торчащую в "оконном проёме" древнего жилища физиономию Никольского.
Похоже, особист молча стоял и слушал излияния учёного. Теперь, будучи обнаруженным, он спросил:
– Вы и правда так считаете? Тогда пойдёмте, я кое-что нашёл!
Заинтригованные, Крыжановский, Артюхов и Фитисов, не заставили себя долго ждать и выбежали наружу. Никольский привёл их в самый последний из домов, там уже находилась вся четвёрка бойцов Фитисова. Они стояли рядком с автоматами наперевес.
– Шо за какофония? – удивился одессит. – Я кому приказал нести вахту снаружи?
– Не кипятись, блаженный, – усмехнулся Никольский. – Это я их позвал для охраны...
– От кого и шо тут охранять, от нас самих? – взъярился Фитиль.
Солдаты виновато расступились и явили взорам то, что скрывалось у них за спиной. Направив туда свет фонарей, троица замерла в изумлении: на некоем подобии каменного верстака в беспорядке лежали древние механизмы. Все из блестящего металла – ни следа ржавчины на них, и это невзирая на влажность, происходящую от воды кругом.
Никольский некоторое время наслаждался произведённым эффектом, а затем, тоном музейного экскурсовода, начал излагать.
– Здесь мы имеем дело с несколькими объектами неизвестного происхождения и свойств. Все они представляют собой нечто среднее между ручными инструментами и оружием. На мой взгляд, вот это просто груда деталей, а рядом лежат готовые изделия, из чего можно сделать вывод, что мы с вами находимся в мастерской по изготовлению, либо ремонту…
Исторгнув утробное урчание, похожее на то, которое издаёт голодный кот при виде наполненной свежей рыбой авоськи, Михаил Артюхов двинулся к верстаку. Его полусогнутые в коленях ноги и вытянутые вперёд дрожащие руки свидетельствовали о крайнем волнении. Подойдя, археолог вцепился в ближайший механизм, похожий на пневматический отбойный молоток, и принялся тискать его с той страстью, которая обычно присуща горячему любовнику, когда он впервые в жизни прикоснулся к обожаемой женщине.
– Это не работает, – сказал Никольский, – зато вот это… – Он сунул руку внутрь другого приспособления, благодаря широкому раструбу на конце, отдалённо напоминающему старинное ружьё, и с усилием поднял его. – …Ещё как работает!
Раздалось ровное гудение – воздух на расстоянии полуметра перед раструбом завибрировал. Особист повёл рукой с надетым на неё приспособлением, и угол каменного верстака гулко ударился о пол.
В Германии Крыжановскому приходилось видеть, как сыроделы режут выдержанный и оттого крошащийся сыр натянутой струной. Никольский разрезал камень точно с такой же лёгкостью.
– "Когти"! – благоговейно выдохнул Артюхов. – Товарищи, это же те самые "когти". Что за чудесный принцип работы? Откуда эта фантастическая вещь черпает энергию?
Особист покрутил что-то в аппарате, отчего гудение усилилось, а струя дрожащего воздуха из раструба взметнулась под потолок, потом отложил его и, с видом триумфатора, сказал:
– Товарищи! Разрешите обратить внимание на следующее: первая часть нашего задания только что выполнена. В результате ротозейства гитлеровцев, которые не сумели найти главного, мною успешно обнаружен и изъят объект "когти досточтимого Песаха". В своё время советские учёные разберутся в этой технике и ответят на все вопросы. Нам же надлежит прекратить тратить время на разные каменные диски и прочие поделки народных промыслов, а приступить ко второй части задания, а именно уничтожению вражеской группы охотников за богатствами недр Советского Союза.
Крыжановский с Фитисовым подошли к "верстаку" и тоже стали рассматривать находки. Одессит не без душевного трепета опробовал "когти", потом с явным уважением положил их на место и резюмировал:
– Не, на великана я не потяну. Эта штука не для меня.
Между тем Динэр Кузьмич не спешил сбрасывать с себя мантию триумфатора. Почти со сталинской медлительностью и достоинством он опустился на стоящую у стены каменную скамью. Вдоволь посидеть в картинной позе, однако, не довелось – рядом послышался взволнованный шёпот старшины 2 статьи Суслина:
– Тащ младший лейтенант…
– Чего тебе? – милостиво осведомился триумфатор.
– Вы поосторожнее, а то стульчик-то, того… Ещё навернётесь ненароком.
Немедленно вскочив, Никольский согнулся пополам и, светя фонариком, взялся что-то рассматривать под скамьёй. Свои наблюдения офицер сопровождал странными пассами и нецензурными идиомами. Эти действия, естественно, привлёкли к себе всеобщее внимание, однако объясняться Никольский не спешил. Наконец, Герману надоело созерцать тощий, обтянутый бриджами зад младшего лейтенанта, и он спросил:
– Ну, что там такое?
Особист выпрямился, на его лице читалось сильное смятение.
– Ножек нет, скамейка висит в воздухе, – объявил он дурным голосом.
Все фонари немедленно обрушили на странную скамью потоки электрического света.
Никольский не соврал: всё обстояло именно так – ножки отсутствовали.
– Ничего страшного, в этом феномене советские учёные тоже разберутся, – справившись с чувствами, сказал особист. Подойдя к "верстаку", он вывалил на него содержимое своего рюкзака, а взамен начал деловито засовывать внутрь "когти". Покончив с этим делом, обернулся и отдал распоряжение фитисовским подчинённым:
– Э, доблестные воины! А ну, мигом рассовали по сидорам моё барахлишко!
Конечно, подобное самоуправство не могло не задеть Фитисова. Старший лейтенант даже сделал шаг по направлению к Никольскому – вот-вот схватит за грудки, но его остановил совершенно неуместный в данной ситуации возглас Артюхова:
– Товарищи, подскажите который час, у меня почему-то часы остановились!
Фитисов посветил фонарём себе на руку и заорал:
– Шо за дела?! Бока не идут!
Часы стояли у всех. Герман порылся в рюкзаке и достал компас. Его фосфоресцирующая стрелка совершенно утратила направление на магнитный полюс и металась, подобно собаке, потерявшей хозяина.
"Ни часы, ни компас… Нет ни времени, ни законов природы… Здесь другой мир. Чужой, нечеловеческий!"
– Товарищи! – взмолился Никольский. – Не усыпляйте бдительности, поблизости нас подстерегают эсесовцы. Давайте покончим с ними, а потом займёмся изучением странных явлений.
– Пойдёмте, – поспешно сказал Крыжановский.
Куда именно направиться из зала с домиками, сомнений не возникало – в толщу скалы уходил один-единственный проход. Посветив туда фонарём, Герман обнаружил, что стены постепенно изгибаются дугой.
"Счастье, что здесь не лабиринт", – подумал он и зашагал вперёд. Они шли молча, казалось, чуткость, которой раньше так выделялся красноармеец Слюсар, теперь обуяла всех.
Световые лучи осторожно ощупывают пространство, тихо и вкрадчиво звучат шаги. Внезапно кажется, что впереди, на самом краю видимости, дрожит некое неясное свечение. Отблеск, не более.
– Потушите фонари! Быстрее, тушите! – выдохнул Крыжановский.
Электрический свет торопливо погас, но темнота не наступила – из дальнего конца коридора действительно шло легкое ровное сияние. Совершенно призрачный огонь – казалось, он вот-вот пропадет… Но не пропадал.
– Дорожка в ад, – буркнул за спиной Никольский.
– Куда-куда? – надменно переспросил Герман.
– Это я фигурально, – поправился особист. – Ада не существует.
Дальше основной коридор давал ответвление – именно оттуда исходил призрачный свет. Место, куда привело ответвление, действительно, ничем не напоминало геенну огненную – за рассыпавшейся в труху железной дверью, некогда, очевидно очень мощной, находилось обычное помещение, посреди которого стояла массивная, в три человеческих роста, цилиндрическая машина из тусклого серого металла. Необычным показалось то, что металл нисколько не пострадал от коррозии, а сама машина, несмотря на тысячелетний возраст, исправно работала! Причём, совершенно беззвучно. Из небольших окошек, забранных невероятно толстым стеклом, лилось замеченное ранее сияние.