– А-а, гитлеровская листовка, – сказал с ненавистью Никольский. – Хитро составлена: там, в нижней части, целый пропуск есть, мол, бери, воин Красной Армии, в руку этот листок, поднимай высоко над головой и иди, сдавайся. И что обидно, подобная отрава действует на людей! С месяц назад, ещё на подступах к городу, целый взвод решил сдаться. Представляете? Помню, бегут, суки, навстречу вражеским танкам, над головой листовки держат, а ребята из заградотряда по ним из пулемётов… Всех бы положили, так фрицы своими танками начали эту мразь прикрывать – бортами загораживать… Вот где идеологическая диверсия!
Больше в затопленной части коллектора мин не оказалось. Зато попалась другая страшная находка – изнасилованная и убитая молодая женщина. Видно, тело совсем недавно сбросили сверху, через открытую ливнёвку, и теперь оно медленно колыхалось в стоячей воде. Зрелище так тягостно повлияло на всех, что многоопытные разведчики чуть не прозевали опасность. Благо, Иван-Абрам спохватился и подал сигнал тушить фонари, прежде чем противник увидал идущий из-под земли свет. Сверху доносилась лающая немецкая печь:
– Artillerie ist bereit! Panzer ist bereit! Infanterie ist bereit!
Фитиль едва слышно прошептал на ухо Крыжановскому:
– Эта человеческая погань готовится к наступлению, думаю, удар придётся по нашей сорок второй бригаде… Послушайте, предлагаю одно маленькое дело: много времени оно не займёт – с полчасика, не больше. Дождёмся, когда основная фашистская банда схлынет… То есть, двинется на наших, а потом вы тут посидите, а я со своими хлопцами выйду на поверхность, да наведаюсь в логово этих бандитов, то есть – в их командный пункт… Чую, он здесь, поблизости…
Темнота не позволяла видеть жестов командира разведчиков, но Герман и без того не сомневался, что, говоря о бандитах, Фитиль имел в виду тех, кто надругался и убил лежащую тут, рядом, женщину.
Сверху донёсся рёв танковых двигателей.
– Не, я, конечно, понимаю – у нас задание, и можно вообще ни в какой командный пункт не ходить, а просто по рации навести на него нашу артиллерию, но и вы поймите – душа вся прямо кипит и клокочет, как штормовое море! – Уже в полный голос сказал Фитисов.
– Хитрый ты парень, Фитиль! – весело и зло сказал Герман. – Значит, пока ты там будешь душу облегчать, я тут должен дерьмо нюхать?
– Об этом не подумал, – в темноте послышался звук, какой бывает, когда человек чешет затылок.
– Angreifen! – прозвучала на поверхности команда, и рёв моторов начал удаляться.
– Пойдём все вместе! – твёрдо произнёс Герман.
В ответ Фитисов нащупал его руку и крепко пожал её.
К звуку танковых двигателей добавились гулкие нечастые выстрелы.
– Миномёт! – свирепо сказал Фитисов. – Абраша, будь ласков, выскочи и осмотрись там… Хотя – отставить, сам пойду. Семачка, сообрази-ка руки "лодочкой", шоб я мог выскакивать.
Ко всем своим прочим качествам, Фитисов оказался отменным гимнастом – не прошло и десяти секунд, как он, подтянувшись на руках, выбрался из ливнёвки, и исчез из виду. Оставшиеся, затаив дыхание, прислушивались к звукам войны. Впрочем, недолго – тёмный силуэт заслонил отверстие над головой, и голосом Фитиля распорядился:
– Вира помалу, хватит каки нюхать!
Подъём на поверхность сложностей не вызвал, если не считать небольшой заминки с Артюховым, который не смог подтянуться. Впрочем, археологу быстро помогли: снизу его подтолкнул могучий Семечка, а сверху подтянул Нестеров.
Наверху Герман начал озираться вокруг. Их группа оказалась на задворках небольшого сарайчика, который, как ни странно, уцелел, и теперь представлял вполне сносное укрытие. Луна вышла из-за туч и позволила хорошо разглядеть местность. Кроме того, неугомонный Фитиль всё очень подробно комментировал:
– Вон он, командный пункт, в той халабуде, шо стоит вся опутанная колючей проволокой. Можно прикинуть, с чем мы имеем дело. Согласно их "Боевому уставу", штаб полка должны охранять два пулемётных расчёта и отделение автоматчиков. Вон тот танк, шо стоит с подбитой гусеницей, – ехать совсем не может, тока стрелять – не в счёт. За разрушенным домом, который, похоже, был школой – миномётная позиция…
– Ты лучше про главную достопримечательность упомяни, – не без язвительности перебил Никольский. – Вон там, у стеночки, аккуратный такой штабелёк сложен…
– А шо тут упоминать, и так ясно… Расстрелянные красноармейцы, – нехотя пробурчал Фитисов. – Видно, фрицы зачистку местности провели, и всех, кого удалось взять живьём, к "стенке" поставили. Потом сложили со свойственной себе аккуратностью. Спросите, почему в канализацию не спустили, как ту женщину? Так я отвечу: это убийство совершено с санкции их бандитских командиров, как бы законно, потому трупы лежат открыто. А вот женщина – то уже инициатива солдатни, поэтому тело спрятано. Фашисты – они и есть фашисты…
– Не понимаю я такой логики! – трагически прошептал Артюхов. – Ведь немцы же не дикари, не варвары! Почему же тогда?… Хотя, впрочем, варвары, ведь в их жилах течёт кровь германского племени вандалов, чьё имя стало синонимом варварства.
Герман смотрел на вещи иначе, поелику хорошо знал немецкий народ, да и в самом нём текла изрядная часть германской крови. Что бы там не говорили Гитлер и прочие идеологи национал-социализма, но не в крови дело. Просто, если человека прочно убедить, что убивать представителей других народов – это не преступление, не злое деяние, а что-то вроде охоты на кроликов, то любой добропорядочный в прошлом человек станет таким вот кошмарным и циничным убийцей. Что-что, а убеждать национал-социалисты умеют великолепно, их пропагандистская машина – лучшая в мире.
– А скажи, друг ситный, зачем же ты нас завёл в это место? – ещё более гадким, чем прежде, голосом спросил Никольский. – Чтобы мы штабелёк собой пополнили?
– Я, между прочим, не имею привычки заводить людей в болото как Абрашин персонаж Сусанин, – отчеканил Фитиль. – А свои действия согласовал с руководителем операции. Так шо не надо обидных слов: мы щас с хлопцами наведаемся к немцам и пощиплем штаб, а вы тем временем отдохнёте с дорожки, скушаете сухарик, запьёте чайком из термоса. Ну, а если поднимется шухер, тогда – нырь назад в канализацию…
– Ты что же, вредить взялся? – жёстко возразил Никольский. – Думаешь, если хитростью подбил профессора на свою авантюру, то теперь можешь прикрываться его решением как щитом?! План наших действий утверждён высшим руководством в Москве! Под трибунал захотел за самоуправство?
– Опять ты на меня кричишь вопросом, – поморщился Фитиль. – Може, это незаметно, но мы щас в разведке, а не в Москве. А в разведке всегда так – планируешь одно, а на деле происходит совсем другое. Но я не расстраиваюсь, нет, на моём лице ты не увидишь слёз – кабы жизнь на войне была устроена иначе, на шо тогда, спрошу я прямо, вообще сдалась разведка? Сиди себе в штабе, грейся у печки, да планируй всё наперёд. А шо ещё делать, раз события идут точно по плану, без сюрпризов? Кстати, шоб ты знал, большинство известных мне сюрпризов – неприятные, но здесь – другой номер: мы имеем дело с весьма редкостным случаем, когда всё сложилось в нашу пользу. Так почему, спрошу я, не воспользоваться, если немец подставил нам уязвимое место – тыл, а проще говоря, задницу? И почему, обратно спрошу я вас, не ударить по этой заднице от всей души? А шоб никто не думал, будто я ставлю на грань срыва нашу операцию, к немцам пойду сам и возьму с собой только Суслика да Ивана-Абрама. Ну и, само собой, нас прикроет Тюлька. Если мы не вернёмся, Нестор Иваныч и Семачка поведут группу дальше.
– Убьют дурака! – плюнул с досады Никольский. – Ни за понюх!
– Жизнь – это зыбко! Мы на войне! – огрызнулся Фитисов, и стал жестами направлять своих людей. Радисту приказал через десять минут начать передавать в штаб координаты немецких объектов для нанесения удара.
Когда четверо разведчиков ушли, Герман поочерёдно оглядел оставшихся. Нужно отдать должное, он сильно жалел, что поддался эмоциям и пошёл на поводу у Фитисова. Невелико войско – случись драка с людьми из "Аненербе", оно вряд ли выстоит: Никольский, два моряка, да Артюхов, от которого в бою нет никакого проку… Взгляд остановился на Каранихи. Всю дорогу малый держится хорошо, с лишними вопросами не лезет, но по осунувшемуся лицу видно, что стоицизм и фатализм даются ему нелегко. Как он там говорит: на войне Носители бессильны?
– В страшные времена живём, товарищи, – с тихой горечью произнёс Артюхов. – Не понимаю, почему нашему народу в двадцатом веке выпали такие беды?! Вначале – Империалистическая, за ней – Гражданская, потом разруха, голод… Только-только отстроили всё, жизнь начала налаживаться, так на тебе – пришёл Гитлер!
– Вот и маманя моя часто этим вопросом задаётся, – вздохнул Нестеров. – Токмо она и ответ знает!
– Интересно – какой? – подбодрил бойца археолог.
Нестеров покосился на Никольского, что вместе с Семечкой занялся подготовкой к радиосеансу, и тихо произнёс:
– Все страдания нашего народа – это кара за богоотступничество, а пуще всего – за царёво убийство. Вот увидите, ещё многие мильёны за то злодеяние костьми лягут…
Махно перекрестился, что не укрылось от глаз Никольского.
– Вот ты как?! – зашипел особист. – Тоже, значит, болен этой религиозной заразой?! Разве не знаешь, что у фашистов на ременных бляхах выбито: "С нами Бог"?!