- Несомненно. Я сам произнес их по поводу убий… по поводу суда и казни герцога Ангьенскогов Венсене. Я часто употребляю их.
- Но, дорогой месье Фуше, у вас так мало времени!
- Нет, моя милая, - улыбнулся министр полиции. - Это у вас мало времени.
Его насмешливый взгляд оставался доброжелательным. Но Мадлен почувствовала, как будто крепкие холодные пальцы сжали ее сердце.
- Я должна арестовать убийцу в военном лагере? Да это просто смешно!
- Разумеется, было бы смешно, если бы я этого пожелал.
- Чего же вы желаете?
- Давайте поглядим на ваше досье.
Тонкая рука в черном рукаве скользнула вправо. Подобрав папку с зелеными шнурками, министр положил ее перед собой и раскрыл.
- Я не хочу пугать вас, - мягко заговорил он. - Испуганная, вы не принесете мне никакой пользы. Сожалею, что мой человек был вынужден разыскать вас в Пале-Рояле.
Краска бросилась в лицо Мадлен.
- Возможно, - начала она, - вы удивились…
- Я никогда не удивляюсь.
- Нет-нет, я имею в виду, найдя меня в таком отвратительном…
- Право, не стоит презирать Пале-Рояль.
- Не стоит? А я презираю и ненавижу это гнусное место!
- Напротив, дорогая, для богатых там есть все и на все вкусы. Портные, ювелиры, парфюмеры, игорные дома, бордели… Последнее слово коробит вас - я забыл, что вы воспитывались в Англии.
- Пожалуйста, не насмехайтесь надо мной!
- Это никак не входит в мои намерения. Перейдем к вашему досье. - Он аккуратно перевернул страницу в папке и начал читать: - Мари Мадлен Ленорман. Родилась в Париже 8 июля 1779 года. Покойный отец, француз, был владельцем школы для юных английских леди. Мать, англичанка, еще жива, посвятила себя какой-то скучной благотворительной деятельности.
- Честное слово, месье Фуше, я абсолютно лояльна по отношению к своей родине! Конечно, моя лояльность, так сказать, раздвоенная - я наполовину англичанка и ничего не могу с этим поделать. Но клянусь, что я не совершала никаких поступков, направленных против императора!
- Погодите, - остановил ее министр. Мадлен умолкла.
- В 1793 году, - невозмутимо продолжал Фуше, - семейство Ленорман эмигрировало в Англию, спасаясь от того, что ныне известно как (ха-ха!) террор. Ваш отец скончался, а мать без особой прибыли для себя занялась благотворительностью в обществе тюремных реформ, лондонской школе доктора Брейдвуда для глухонемых и Вифлеемской больнице для умалишенных. Вы помогали ей с достойной похвалы дочерней преданностью. В апреле 1803 года, во время Амьенского мира, вы вернулись во Францию.
- Но объясните, в чем мое преступление?
Фуше поднял палец:
- Прошу вас отметить, что вы сами с академической точностью охарактеризовали то, что я имею в виду. Вы умны, дорогая моя. Очень умны!
- Благодарю вас.
- Поэтому прошу вас, ради вашего же блага, быть искренней со мной. Когда вы вернулись во Францию в апреле 1803 года, почему вы не сообщили полиции, что вы замужем?
- Я…
- Я повторяю вопрос, мадам, чтобы вы могли перевести дыхание. Когда вы более двух лет назад вернулись во Францию, почему вы назвались девичьей фамилией и не сообщили о вашем браке с англичанином?
- Потому что я была оскорблена… унижена и хотела только одного - спрятаться! Поэтому вы и нашли меня в Пале-Рояле. Это никак не связано с…
- С чем?
- С какой-либо нелояльностью в отношении страны, где я родилась. Верьте мне!
Жозеф Фуше провел рукой по странице досье.
- 12 июня 1802 года в церкви Святой Анны в Сохо вы обвенчались с молодым человеком по имени Алан Хепберн. Радуюсь вашей удаче! Месье Хепберн был состоятельным и образованным старшим сыном благородного шотландского семейства. А вас постигла судьба Золушки, мадам. В Мельбурн-Хаус, в Девоншир-Хаус, в Карлтон-Хаус вы танцевали кадриль в весьма избранном обществе. Этот брак, заключенный по любви и даже неистовой страсти…
- Умоляю вас!..
- …Этот брак никогда не был расторгнут официально. Но в марте 1803 года вы и ваш муж разошлись. Почему?
Судорожным жестом Мадлен подняла руки, словно желая поправить прическу, и прижала пальцы к щекам.
Она ощутила удушье и боль во всем теле, как после падения. Сейчас Мадлен не испытывала ненависти к Алану Хепберну. Уже давно она уверила себя, что чувствует к нему всего лишь снисходительное равнодушие, и никак не могла представить, что одно упоминание его имени способно вызвать у нее дрожь в сердце, ком в горле и прежнее ощущение Невыносимой боли.
Это было несправедливо, ужасно, но Мадлен ничего не могла с собой поделать.
На момент пыльный кабинет с потертым ковром и зелеными с тусклой позолотой панелями вытеснился из поля зрения воспоминаниями о просторных комнатах и ясном небе. Скрипки пели под узорчатыми сводами, кареты подъезжали по утопающей в зелени Пикадилли к высокой каменной ограде Девоншир-Хаус. И она сама, неловкая и неуверенная в себе, среди аромата духов, причудливо разрисованных вееров и щебетания сплетниц, изо всех сил старавшаяся вести себя естественно в этом обществе вигов, еще более аристократичных, чем тори.
В итоге перед ее мысленным взором предстало мучительное видение Алана Хепберна. Алана, придерживавшегося доктрины, согласно которой мужчине следует быть эксцентричным и обладать яркой индивидуальностью. Алана с его очарованием и капризным, но блестящим умом, который, как она часто сердито заявляла, он никогда не употреблял с пользой. Алана, который мог своими насмешками довести ее до…
- В марте 1803 года вы и ваш муж разошлись. Почему?
Мадлен с трудом отогнала видение.
- Мы разошлись по личным причинам.
- Разрази меня Бог! - воскликнул министр полиции, бывший убежденным атеистом. - Мне известно, что вы разошлись по личным причинам. Но я хотел бы знать, в чем эти причины заключаются.
- Мой муж… решил оставить меня.
- В самом деле? Он покинул вас ради другой женщины?
- Не знаю. Меня это не интересует. Это важно?
- Возможно. Ваша замужняя жизнь была счастливой?
- Да… То есть нет! Я была ужасно ревнива, но и он был таким же ревнивым и подозрительным, таким же…
- Да? Продолжайте.
- Мне больше нечего сказать.
- Я стремлюсь узнать, мадам, причину этого разрыва после супружеской жизни, продолжавшейся менее года. Возможно, между вами произошла ссора?
- Нет. Он просто ушел, оставив только распоряжение своему банкиру, чтобы я была… ну, хорошо обеспечена.
- Значит, ссоры не было? Интересно! Ни криков, ни слез, ни обмороков? Ни трагически-величественного прощального послания, приколотого к занавесам над кроватью? Уверен, мадам, вы располагаете более убедительным объяснением.
Настойчивость, звучащая в голосе Фуше, змеиное шуршание его руки по странице досье послужили Мадлен предупреждением, несмотря на терзавшие ее воспоминания. Если бы она лучше знала министра, то отметила бы самую зловещую деталь в его поведении.
Из кармана сюртука министр полиции извлек овальную табакерку из хрупкого розового агата. В центре крышки были изображены пчела и буква "Н", окруженные бриллиантами, которые ярко сверкали в полумраке кабинета, абсолютно не соответствуя обстановке. Хотя Жозеф Фуше был очень богат, его вкусы оставались скромными. Очевидно, табакерка была подарена императором, временами испытывавшим к министру бешеную ненависть, но не находившим на его место столь же полезного человека.
Министр осторожно открыл табакерку и взял щепотку табака. Его движения были уверенны и спокойны, но длинные руки слегка дрожали, а взгляд устремился на колокольчик, которым он вызывал секретаря.
- Прежде чем я закончу эту беседу весьма неприятным для вас образом…
Медлен сидела не шелохнувшись. Она сказала ему чистую правду - больше ей нечего было добавить. И все же внутри ее кипел страх, стремясь вырваться наружу, подобно сдерживаемому крику.
- Что дурного я сделала? Неужели вы мне не верите?
- Откровенно говоря, нет, мадам. Например, будете ли вы отрицать, что все еще любите вашего мужа?
- Ну, я…
- Вот именно. Вы умчались от него в Париж. Полагаю, это совпадение, что он прибыл сюда вскоре после вашего приезда?
- Алан здесь? В Париже?!
- Вы этого не знали?
- Нет!
Крышка табакерки захлопнулась.