- Не знаю, ожидал ли император, что его ухищрения обманут меня? Возможно, да. По крайней мере, он знал, что я буду читать показания о происшедшем так, как ему этого хочется, и стану ему подыгрывать. Он не ошибся. Я охотно служил ему, так как это шло на пользу и мне самому. Однако его величеству не следовало поддаваться нетерпению. Рано утром 22 августа я отправил курьера из Парижа в Булонь с подробным докладом, содержащим мои доводы в пользу того, что капитан Перережь-Горло - английский агент. Курьер прибыл в Булонь вчера в десять вечера. И все-таки император не мог сдержать нетерпение. Он получил сообщение по семафору, что курьер находится в пути, и все же за два часа до того, как он узнал, что содержится в моем докладе, в восемь вечера, он напечатал прокламацию, извещающую, что убийца, как это точно доказано, переодетый англичанин, и предлагающую сто наполеондоров за его поимку.
Алан Хепберн машинально попытался щелкнуть пальцами правой руки, с удивлением обнаружив, что не в состоянии этого сделать.
- Министр! - воскликнул он. - Я знаю, что вы говорите чистую правду, так как сам слышал об этой прокламации от лакея Виктора в "Парке статуй" и от гренадера дивизии Удино. Но…
- Что "но", месье?
Алан, почти так же обеспокоенный, как Ида, бросил взгляд на дверь в фойе.
- Не собираетесь же вы разоблачить все это публично? - осведомился он. - Неужели вы рискнете поведать Великой армии, что человек, которого они обожают, сделал так, чтобы их закалывали в спину во имя высших целей?
Министр полиции посмотрел Алану в глаза и улыбнулся злобной улыбкой.
- Возможно, нет, - ответил он. - Но по крайней мере, я пригрожу этим императору и посмотрю, что он на это скажет! Поверьте, месье, мне известно столько его секретов - причем зафиксированных в документах, которые могут быть открыты, если со мной случится беда, - что он не посмеет ни арестовать, ни расстрелять меня.
- Нет! - завопила перепуганная Ида, барабаня кулаками по столу. - Вы-то можете защитить себя, а как же мы? Да через двадцать минут мы окажемся под арестом! Так-то вы заботитесь о ваших преданных слугах?
Фуше взял очередную щепотку табаку.
- Увы, дорогая мадам! - заметил он. - Так как с вашей помощью я лишился услуг Рауля Левассера - лучшего секретаря, какой у меня когда-нибудь был, - мне остается только выразить вам соболезнования. - Выражение тощей физиономии Фуше внезапно изменилось. - Я уже говорил и повторяю снова, что верно служил императору, покуда он обращался со мной достойно. То, что я ему не нравлюсь, не имеет значения. Тем не менее, когда, следуя причудам южной крови, он вовлекает меня в свои нелепые театральные эффекты и поручает своему наемнику Шнайдеру оставить у трупа записку, обвиняющую меня в соучастии в убийстве, моя пресловутая преданность претерпевает определенные изменения.
- Но император не… - начал Алан.
- Что "не"? - осведомился министр полиции.
Алан вовремя остановился. Грозящая им опасность стала ясна ему, как при вспышке молнии.
Он и Мадлен вовсе не были спасены. Они погибли, если только…
Вполне искреннее намерение Фуше отпустить их было вдохновлено злобой, которую министр питал к императору из-за своей оскорбленной гордости.
Алан был готов поклясться, что император не приказывал Шнайдеру убить часового прошлой ночью и оставить совсем не похожую на своих предшественниц записку, обвиняющую Фуше в сообщничестве. Очень скоро сам Бонн явится сюда и подтвердит это. Однако самое худшее, что и министр полиции, лишь только опомнившись от душившего его гнева (что не займет много времени), тотчас догадается об этом сам.
Тогда его намерения тут же изменятся. Лодка в Англию окажется миражом, а они с Мадлен погибнут, если только…
Оставалось сделать последний, самый изощренный ход в этой игре умов со всемогущим министром полиции. Если он окажется успешным, Алан и Мадлен будут освобождены, но если пет…
- Министр, - заговорил Алан голосом, который ему самому показался странным и хриплым, - существует причина, по которой вы ничего не должны говорить императору, когда он прибудет сюда.
- Вот как? - недоверчиво спросил Фуше.
- Именно так, - настаивал Алан. - Согласны ли вы выслушать ее из любезности к побежденному врагу?
- Из любезности, месье? Ну что ж…
- Предположим, что вы решили ничего не говорить императору. Нет-нет, это всего лишь гипотеза - вы ведь любите философские дискуссии! Если вы примете такое решение, может все дело храниться в строжайшем секрете?
Фуше с любопытством посмотрел на пего.
- В каком смысле? - спросил он.
- Ну, Ида и я, видит бог, будем молчать. Капитан Мерсье тоже, дабы не подвергать опасности свою карьеру после всего случившегося. Как бы то ни было, ему вообще ничего не известно о подлинной личности капитана Перережь-Горло. Но я имею в виду полную тайну. Что вы скажете насчет Виктора?
- Если вы говорите о лакее в "Парке статуй", - с презрением ответил Фуше, - то он родственник моей жены и знает о моих делах больше, чем я. Мне пришлось взять его на службу из чувства семейного долга. Короче говоря, я ручаюсь за его молчание, если оно потребуется. Однако я таки не вижу причины, по которой не должен преподать урок императору…
- Погодите! Как насчет Хоупвеллов? Я знаю, что они скоро уезжают. В то же время Ида сказала, что вы держите их под стражей. Неужели вы их арестовали?
- Месье! - сердито воскликнул министр полиции. - По-вашему, я стал бы арестовывать дипломатического представителя нейтральной державы, с которой император желает сохранять хорошие отношения, покуда ему не придет в голову использовать Луизиану или Канаду в качестве предлога для вторжения в Соединенные Штаты? Я попросил их о любезности не покидать "Парк статуй", пока они не получат от меня известие, - вот и все. Ну так что именно вы собирались сообщить мне?
Алан проглотил ком в горле.
- Это касается лейтенанта Шнайдера, - ответил он.
- Этого неотесанного убийцы? Я попросил императора прислать мне лучшего фехтовальщика в армии. Разумеется, он послал мне человека, которого использовал как наемника капитана Перережь-Горло, чтобы тот шпионил за мной. Очевидно, Шнайдер находился иод покровительством более высокого лица, нежели какой-нибудь полковник или даже сам маршал Сульт. Иначе он не мог бы атаковать и убивать кого попало, не получая за это не только наказания, по хотя бы выговора. Да, несомненно, он находился под августейшей протекцией. Но при чем тут Шнайдер?
- Шнайдер мертв, - сообщил Алан.
После известия о смерти в душной комнате Совета в орлином гнезде над Ла-Маншем на несколько секунд воцарилось молчание.
- Мертв? - откликнулся Фуше.
- Я присутствовал при его гибели. Кто-то, кого я так и не увидел, застрелил его из мушкета на улице Объединения.
- На улице Объединения? - Глаза Фуше сузились. - Не могу сказать, что я удивлен. Стремясь побольше выяснить об этом Шнайдере, я узнал, что в прошлую субботу он пытался убить, но только ранил гвардейца по имени Жюль Дюпон именно на этой улице. Из дома тотчас же выбежал младший брат Дюпона и попытался выстрелить в Шнайдера из мушкета. Тогда ему не удалось его прикончить, но, очевидно, он сделал это теперь. - Фуше пожал плечами. - Если вы опасаетесь, что Шнайдер разоблачил вас перед императором как английского шпиона, то можете не волноваться. Никто не имел возможности повидаться сегодня с императором…
- Я в этом не сомневаюсь. Но я совсем не то хотел сказать вам, чтобы убедить хранить молчание.
- Если ты действительно можешь убедить его, - вмешалась Ида, - говори поскорее! Теперь я уже точно слышу подъезжающих лошадей!
Это была правда. Стук копыт нескольких лошадей звучал все ближе к павильону.
- Хорошо! - заговорил Алан. - Вы несправедливы к императору. Он никогда не приказывал Шнайдеру втянуть вас в это дело. Шнайдер поступил так по собственной инициативе, и, останься он жив, ему пришлось бы выслушать пару ласковых слов.
Министр полиции стоял неподвижно, сжимая табакерку большим и указательным пальцами правой руки. Глаза его расширились, затем сузились вновь.
- Это правда! - настаивал Алан. - Если вы подумаете, то поймете сами! В Зеркальной комнате вы унизили Шнайдера, пригрозили ему разжалованием в рядовые. Этого он не мог простить. Шнайдер не мог напасть на вас открыто, поэтому он безо всякого приказа убил часового и оставил записку, обвиняющую вас. Но сегодня утром он осознал, что наделал и что император сделает с ним. Только это могло до такой степени напугать подобного человека!
Стук копыт смолк перед самым павильоном.
На лбу Алана выступил холодный пот.
- Что касается императора, - продолжал он, - то он, независимо от того, нравитесь вы ему или нет, питает глубочайшее уважение к вашим способностям. Позвольте задать вам вопрос, месье Фуше. Вы очень любите вашу жену и детей?
- Осторожней, месье! - предупредил министр полиции, резко выпрямившись. - До сих пор вы отзывались с исключительной вежливостью о Нянюшке Жанне. Но если вы осмелитесь…
- А ей, наверное, хотелось бы стать герцогиней?
Фуше хранил молчание, напоминая позой вопросительный знак.
- Хотя вы сами, - продолжал Алан, - равнодушны к подобной мишуре, все же вам бы хотелось видеть вашего старшего сына герцогом, если империя сохранится?
- Что именно… - начал Фуше, но Алан прервал его:
- Министр, вы не знаете всего! Император намерен сделать вас пэром, пожаловав титул герцога Отрантского. Взгляните на меня! Вы знаете людей и увидите, говорю я правду или нет.
Теперь пришла очередь Алана в упор смотреть на Фуше над пламенем свечей.