– Элизабет… Как хорошо, что ты нас навестила. Я попрошу Селию принести тебе освежающий напиток.
Эти слова прозвучали вежливо и нейтрально, словно Элизабет была не ее лучшей подругой, а обычной гостьей.
Провожая Анну взглядом, женщина испытывала смешанные чувства – озабоченность и злость. Ей очень хотелось схватить подругу за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы та пришла в себя. Хотелось накричать на нее, объяснить, что, возможно, они с ней больше никогда не увидятся. Но Анна знала об этом. И, казалось, это ее совершенно не волновало, как и все остальное, что происходило вокруг.
Элизабет вновь обратилась к Уильяму.
– Анне не становится лучше, – тихо произнесла она.
Он в ответ лишь пожал плечами, а потом указал на золото:
– Что с этим делать?
– Ты должен сохранить золото для меня, чтобы Юджин и губернатор не добрались до него. Все, кроме той части, которая потребуется для реализации нашего плана. Честно говоря, это план Дункана, он придумал его на тот случай, если что-нибудь пойдет не так. Но для его осуществления понадобится твоя помощь.
– Ты можешь рассчитывать на меня в любое время, ты же знаешь. – Уильям указал на кресло: – Но сначала присядь, и мы спокойно об этом поговорим.
Селия, склонившись над плитой, помешивала рагу из ягненка, которое томилось в плоской кастрюле на слабом огне. Уильям сказал, что поест позже. Это означало, что аппетит у него появится, когда он справится с угнетенным состоянием, возникавшим после разговора с сестрой. Селия выросла вместе с Уильямом и знала, что он никогда не мог долго предаваться печали. И не потому, что был оптимистом, а скорее оттого, что не позволял себе слабости. Он считал, что человека всегда в какой-то мере охватывает сочувствие, если он видит мучения другого. Уильям делал все, что было необходимо. Каждый день он работал до изнеможения: вставал на рассвете и трудился до захода солнца. Он был везде, где кипела работа: на полях сахарного тростника, на мельнице, в сахароварне, на стройке.
Селия попробовала рагу и добавила немного перца, чтобы подчеркнуть вкус блюда. Уильям ценил ее стряпню, часто хвалил ее, и девушка радовалась, что хоть таким образом может сделать для него что-то хорошее. В последнее время у Уильяма было мало поводов для радости. Слишком редко рядом с ним были люди, которые понимали, что у него на душе. Не было никого, кто бы утешил и подбодрил Уильяма, когда он переживал смерть матери. Некому было восхищаться тем, что он успел сделать за последние месяцы. Никто, кроме Селии, не видел, скольких усилий ему стоило отстроить дом заново, управлять огромной плантацией и в то же время со всей ответственностью принимать участие в политической жизни острова.
Никто не замечал, как он прихрамывает при ходьбе. Спасаясь во время пожара, Уильям выпрыгнул из окна. Нога зажила, но он слишком рано приступил к работе. Уильям просто не мог себя беречь, ему необходимо было постоянно обо всех заботиться. Как, например, сейчас о леди Элизабет, хотя ей это было нужно меньше всего. Уильям бросил сердце к ее ногам, а она взяла его, растоптала и оставила кровоточить. Почему он не понимал, что совершенно ей безразличен?
Из кухни, у которой не было двух торцевых стен, Селия хорошо видела хижины и место перед ними с узловатой старой смоковницей. С тихой ненавистью девушка наблюдала за тем, как леди Элизабет опустилась в кресло Анны, а Уильям присел перед ней на корточки, чтобы ей не приходилось задирать голову. Его нога наверняка болела, но вежливость, очевидно, была для него на первом месте.
Анна пришла в кухню и поставила на стол тарелки с почти нетронутой едой.
– Обед был очень вкусный, спасибо, – вежливо произнесла она. – У нас гости – приехала Элизабет. Думаю, мы предложим ей чай и немного выпечки.
"Ну конечно, – с сарказмом подумала Селия, – мы предложим миледи выпечку. Это самое малое, что мы можем сделать, чтобы продемонстрировать свое гостеприимство".
Селия недавно испекла целый противень особых кексов, потому что знала: Уильям их любит. В прошлом месяце прибыл торговый корабль и привез какао-бобы – дорогой деликатес, который пользовался все большей популярностью. Нужно было размолоть бобы с кокосовым маслом, миндалем, сахаром и смешать их с мукой, и тогда можно печь вкусные кексы. Селия положила парочку на поднос и, немного подумав, добавила еще один. Если бы она положила всего два кекса, Уильям наверняка не притронулся бы к ним и оставил все для Элизабет. Мулатка налила чай в кувшин, сняла с огня кастрюлю с рагу и повесила вместо нее котел с водой.
Наблюдая за служанкой, Анна стояла у сервировочного столика. Она в растерянности оперлась на тяжелый кедровый стол и соединила перед собой руки, словно для молитвы. Было в этом жесте что-то странное, детское. Если бы мать Анны была еще жива, они наверняка бы вместе с леди Харриет сидели на веранде господского дома и пили чай. И не лежало бы у них на коленях никакого вязанья, и шла бы веселая болтовня обо всем на свете. Потом Анна, может, отправилась бы в спальню вздремнуть или позвала бы служанку, которая умела шить, и стала бы с ее помощью подгонять по фигуре новое платье. А уже совсем под вечер, когда тени удлинились бы, снова сидела бы с леди Харриет на веранде, на этот раз с книгой. Анна наслаждалась бы окончанием дня, пока к ужину не пришел бы Уильям. Он в своей забавной манере рассказал бы матери и сестре о том, что произошло сегодня в поле. Втроем они сидели бы долго, до самой темноты. Сама Селия бесшумно появлялась бы на веранде время от времени и спрашивала, не нужно ли господам чего-нибудь.
– Пожалуйста, принеси еще чаю, дитя мое, – произнесла бы леди Харриет. Или: – Нет, спасибо, у нас есть все, что нужно. Можешь отправляться в постель, дитя мое.
Уильям взглянул бы на нее и мило улыбнулся. А Селия сделала бы книксен и удалилась.
Теперь она больше не делает книксенов. Больше не опускает голову и ни перед кем не преклоняет колен. Она стала свободной.
Почти два месяца назад в один прекрасный вечер Уильям шел по пляжу, опираясь на костыли. Он присел там, на утесе, чтобы полюбоваться морем. Когда зашло солнце, Селия отправилась за ним, чтобы спросить, как обычно, не нужно ли ему чего-нибудь. Уильям взглянул на нее покрасневшими глазами:
– Селия, а тебя кто-нибудь когда-нибудь спрашивал, что нужно тебе?
Она лишь удивленно помотала головой.
– В будущем тебе больше не придется задавать мне этот вопрос, Селия. Я уже давно хотел тебе сказать… С этого момента ты больше не рабыня. Ты свободна.
Да, она была свободна. Селия горько улыбалась, когда в сопровождении Анны несла чай и кексы к смоковнице и не в первый раз задавалась вопросом, что для мулатки означает свобода. Возможность уехать с Барбадоса? Эта мысль родилась очень просто, но с кем ей ехать? Акин хотел увезти ее отсюда, далеко-далеко, в страну своих предков, но теперь он был мертв. У Селии не осталось никого, кроме Уильяма и Анны, поэтому она жила здесь. К тому же сейчас она была нужна этим двоим, ведь у них тоже никого больше не было. Странно.
Осознание этого помогло ей сделать выбор. Селия получала за свою работу деньги наравне с остальными служанками – слишком мало для жизни, но слишком много для смерти. Она знала, что Уильям с удовольствием платил бы ей больше, но ураган уничтожил бóльшую часть последнего урожая. Средств в Саммер-хилл было в обрез. Ко всему прочему, нужно было заново отстраивать дом. Нужно было кормить десятки рабов, батраков и слуг; многим давно требовалась новая одежда и обувь, но с этим можно было подождать, пока не продадут следующий урожай. Конечно, можно было бы поискать свое счастье в порту, где молоденьким женщинам всегда были рады. Клер Дюбуа, известная хозяйка бриджтаунского борделя, уже несколько лет предлагала Селии работать у нее.
Селия едва не плюнула от отвращения. Вместо этого она холодно улыбнулась и подала гостье чай с кексами. Элизабет выглядела взволнованной и усталой. Ее волосы растрепались, щеки раскраснелись от жары, платье безнадежно помялось и пропиталось пóтом. Но ни усталость, ни беременность не могли уменьшить ее красоту. Грация амазонки, белокурые волосы, бирюзовые глаза, кожа, нежная, как персик… Неудивительно, что Уильям так долго думал о ней. Элизабет одним своим присутствием без труда добивалась того, чего не мог сделать никто. И уж тем более с помощью какого-то банального рагу и кексов. Элизабет приносила Уильяму радость, заставляла его глаза светиться.
Под внимательным взглядом Элизабет Селия чувствовала себя неуклюжей и беспомощной. В прошлом году они пережили судьбоносные события, когда вместе позаботились о том, чтобы Гарольд Данмор отправился в ад. В тот миг, когда Элизабет выстрелила в него, а Селия вонзила кинжал в его черное сердце, между ними не было ощутимой разницы. Не было черной и белой кожи, нищеты и богатства. Только две женщины, которые сражались за свою жизнь и победили. Вместе. Но потом Элизабет вновь вернулась к своей выстеленной шелковыми простынями постели в Данмор-холле, а Селия – к циновке в негритянской хижине на краю поля, на котором рос сахарный тростник.
– Чай и выпечка, миледи, – с холодной вежливостью произнесла девушка.
– Спасибо, Селия.
Элизабет взяла чашку и сделала глоток, не сводя глаз со служанки.
– Я как раз разговаривала с хозяином Норингэмом. В том числе и о тебе.
– Обо мне? – удивленно и недоверчиво переспросила Селия, отвечая на этот ясный взгляд, который, казалось, проникал ей в самую душу.
Уильям откашлялся и встал в полный рост. Он потер ногу. Было видно, что она болит, и это разозлило Селию. Почему Уильям никогда не обращает внимания на себя?
– Селия, мы с леди Элизабет уже когда-то обсуждали это, и сейчас вот тоже… Сначала я думал, что это можно не принимать в расчет, но потом изменил свое мнение.