Кажется, в портовом городе отнюдь не диковинка, что морской офицер сошел с корабля на берег и пошел в крепость; между тем во всей толпе, собравшейся на молу, не было, пожалуй, ни одного человека, кто бы не подумал, что визит к коменданту крепости имеет какую-то связь с таинственным фрегатом. Поэтому, когда молодой человек вновь появился в воротах, там собрался такой тесный круг зрителей, что офицер, очевидно, подумал: уж не очистить ли себе путь тросточкой, которая была у него в руке; однако, махнув ею раза два или три так, что послышался свист, он внезапно остановился. Заметив графа Эмманюеля, чей блестящий мундир и благородные манеры так отличались от бедной одежды и простой внешности тех, кто его окружал, он пошел к нему навстречу в ту самую минуту, как тот сделал несколько шагов, чтобы приблизиться к лейтенанту. Они переглянулись и, мгновенно оценив друг друга, поклонились с благородной вежливостью и светской непринужденностью, отличавшей молодых сеньоров того времени.
- Черт возьми, дорогой земляк, - обратился лейтенант к мушкетеру, - я предполагаю, что вы, так же как и я, француз, хотя встречаю вас в стране гиперборейской и если не совсем дикой, то, по крайней мере, порядочно варварской! Скажите мне, ради Бога, что во мне такого странного, из-за чего мое появление привело в волнение весь город? Или морской офицер считается в Лорьяне такой невидалью, что способен возбудить внимание всех без исключения нижнебретонских туземцев? Вы меня этим очень обяжете, и мне весьма приятно будет воспользоваться первым случаем, чтобы оказать и вам услугу.
- Это несложно, - ответил граф Эмманюель. - В этом любопытстве нет ничего оскорбительного ни для вашего мундира, ни для вас самих; в доказательство скажу вам, дорогой собрат - ибо по вашим эполетам я вижу, что мы носим почти одинаковый чин в вооруженных силах его величества, - я разделяю любопытство, в котором вы упрекаете этих добрых бретонцев, хотя у меня, вероятно, гораздо больше причин заняться решением той задачи, которая их так занимает.
- Если я могу помочь чем-нибудь в вашем исследовании, - ответил моряк, - то мои познания в алгебре к вашим услугам; только здесь не совсем удобно заниматься математическими доказательствами. Если вам угодно, отойдем немного от этих славных людей, ибо они способны лишь запутать наши вычисления.
- Весьма охотно, - ответил мушкетер, - тем более что, если я не ошибаюсь, вы, идя в эту сторону, будете ближе к вашей шлюпке и матросам.
- О, об этом не беспокойтесь! Если вам не по пути, то пойдемте куда хотите. Мне торопиться некуда, а людям моим тем более. Вот здесь можно свернуть, если вам угодно.
- Нет, нет, напротив, пойдемте вперед и будем держаться берега. Так будет удобнее обсудить вопрос, о котором я хочу говорить с вами. Пойдемте по этой косе, пока под ногами будет земля.
Молодой моряк молча последовал за графом д’Оре с таким видом, словно ему совершенно безразлично, куда идти. Двое молодых людей, только что впервые встретившиеся, шли, взявшись под руку словно друзья детства. Дойдя до оконечности мыса, вдававшегося в море, подобно наконечнику копья, на двести-триста шагов, граф Эмманюель остановился и, указав рукой на таинственный фрегат, спросил:
- Знаете ли вы, что это за корабль?
Моряк бросил на своего нового знакомца быстрый испытующий взгляд. Равнодушно поглядев на море, он ответил:
- Это, как видите, красивый тридцатидвухпушечный фрегат, он стоит с зарифленными парусами, на кормовом якоре, чтобы можно было выйти в море по первому сигналу.
- Извините, - улыбнулся Эмманюель, - я не о том вас спрашиваю. Мне совершенно безразлично, сколько на нем пушек и на каком якоре он дрейфует - так, кажется, по-вашему?
Здесь в свою очередь улыбнулся моряк.
- Но мне хотелось бы знать, - продолжал граф, - какой нации принадлежит этот фрегат, куда он идет и как зовут капитана.
- Какой он нации - немудрено угадать: если он не француз, так, вероятно, большой плут. Вы видите, у него безупречный флаг, хоть и немного потрепанный от долгой службы, - вот и все. Куда он идет, вы тоже знаете: комендант форта, когда вы его спросили, сказал вам, что фрегат идет в Мексику.
Эмманюель с удивлением посмотрел на лейтенанта.
- Что же касается его капитана, то нелегко сказать, кто он такой. Одни уверяют, что он моих лет или ваших - по-видимому, мы с вами вышли из колыбели в одном возрасте, хотя при нашей профессии кому-то из нас, верно, придется лечь в могилу пораньше. Иные готовы поклясться, что он ровесник дяде моему, графу д’Эстену, который, как вы, вероятно, знаете, недавно произведен в адмиралы и теперь помогает в Америке мятежникам, как их еще называют во Франции. Имени капитана я тоже не могу сказать вам: говорят, он сам его не знает, а пока, впредь до счастливых обстоятельств, которые ему все откроют, он называет себя Полем.
- Полем?
- Да, капитаном Полем.
- Поль… а как же его фамилия?
- Поль Провиденский, Рейнджерский, Альянский - смотря по имени корабля, которым он командует. Сами знаете, во Франции немало людей, смело прибавляющих к своему коротенькому имени название какого-нибудь поместья и водружающих на все это рыцарский шлем или баронскую шапку, и герб на их печати или карете кажется таким древним, что приятно посмотреть. Вот и с капитаном так же. Теперь, полагаю, он называет себя Полем Индианским и, очевидно, гордится этим именем; по крайней мере, рассуждая как моряк, я думаю, что он не променял бы свой фрегат на самое лучшее поместье от Брестского порта до устья Роны.
- Но в конце концов, - продолжал Эмманюель, на минуту задумавшийся над странной смесью иронии и простодушия, звучавшей в словах собеседника, - каков характер этого человека?
- Его характер? Но, любезный… барон… граф… маркиз?
- Граф, - слегка поклонился Эмманюель.
- Ну так, любезный граф, позвольте вам сказать, что вы ведете меня от одной задачи к другой: я уже говорил, что рад и готов служить вам своими познаниями в математике, но не для того чтобы искать неизвестное. Его характер? Боже мой, дорогой граф, кто до конца может понять характер человека? Разве только он сам, да и то… Вот я уже лет двадцать борозжу море то килем брига, то килем фрегата. Можно сказать, что океан у меня перед глазами с тех пор, как помню себя, что я наблюдаю и изучаю прихоти моря с того времени, как научился говорить, а рассудок мой стал соединять слова в мысли, и все-таки я еще не знаю характера океана, хотя его волнуют только четыре главных ветра и тридцать два румбовых - вот и все. Как же можно понять человека, которого обуревают тысячи страстей?
- Да я этого и не требую от вас, дорогой… герцог… маркиз… граф?
- Лейтенант, - подсказал молодой моряк, поклонившись так же, как прежде Эмманюель.
- Я не требую от вас, дорогой лейтенант, философского повествования о страстях капитана Поля. Мне только хотелось узнать от вас два обстоятельства. Во-первых, как вы считаете: он человек чести?
- Прежде всего, дорогой граф, давайте обсудим значение этого слова. Скажите мне, что вы подразумеваете под словом "честь"?
- Позвольте заметить вам, дорогой лейтенант, что ваш вопрос весьма странен. Честь есть честь.
- Вот-вот: понятие без определения, как слово "Бог". Ведь точно так же Бог есть Бог, однако каждый создает его на свой манер: египтяне поклонялись его воплощению в облик скарабея, израильтяне - в облик золотого тельца. То же и с честью. Существует честь Кориолана, честь Сида, честь графа Хулиана. Поставьте точнее ваш вопрос, если ждете ответа.
- Пусть так! Мне хотелось знать, можно ли положиться на его слово?
- О, я уверен, что он никогда не изменит своему слову! Даже враги его - а прожить такую жизнь и не иметь недругов невозможно, - даже враги его признают, что он способен пожертвовать жизнью, чтобы исполнить данную им клятву. Так что с первым пунктом все ясно, поверьте мне. В этом отношении капитан - человек чести. Перейдем к пункту второму, ибо, если не ошибаюсь, вы хотели узнать что-то еще?
- Да, мне хотелось знать: согласится ли он исполнить повеление его величества?
- Какого величества?
- Право, дорогой лейтенант, вы изображаете непонятливость, которая, по-моему, гораздо больше подошла бы мантии софиста, чем мундиру моряка.
- С чего вы это взяли? Вы обвиняете меня в придирчивости только потому, что я хочу сначала понять, о чем меня спрашивают, а потом уже отвечать? У нас сейчас есть восемь или десять величеств, с грехом пополам восседающих на различных европейских тронах. Есть его католическое величество - дряхлый государь, у которого кусок за куском вырывают наследство, оставленное Карлом Пятым; есть его британское величество - упрямый государь, цепляющийся за свою Америку, как Кинегир - за персидский корабль; есть его христианнейшее величество, которому я предан всей душой…
- О нем-то я и говорю, - прервал его Эмманюель. - Как вы думаете: согласится ли капитан Поль исполнить повеление короля, которое я объявлю ему?
- Капитан Поль, - ответил моряк, - как и всякий другой капитан, подчиняется приказам власти, имеющей право им командовать, если только он не какой-нибудь гнусный корсар, проклятый пират или флибустьер-авантюрист, а этого, судя по тому, как содержится корабль, вообразить нельзя. Полагаю, что где-нибудь в каюте у него есть патент, подписанный какой-нибудь могущественной особой. И вот если этот патент подписан Людовиком и скреплен печатью с тремя лилиями, то капитан Поль, наверное, с величайшей готовностью исполнит всякое повеление за той же подписью и с приложением той же печати.
- Ну, теперь я знаю все, что мне хотелось выяснить, - сказал молодой мушкетер, однако в душе досадуя на, как ему показалось, странные ответы своего собеседника. - Но все же позвольте мне задать вам еще один вопрос.