После горячего обеда разморило. Я закутался потеплее и задремал. Когда стало смеркаться, мы снова вышли на берег рядом с деревенькой. Снова ужин у костра, смена гребцов – и мы опять погнали. Купец все время сидел на руле – железный он, что ли? Я из дома вышел отдохнувший, в лодке уже вздремнул, а он все время бодрствует да еще и работает. Таким образом, меняя гребцов и успевая только поесть и сбегать в кусты по нужде, мы за двое суток добрались до Нижнего. По-моему, для водного пути это был рекорд.
На городской пристани нас уже ждал экипаж, и не успели мы расположиться, как кучер погнал с места в карьер. Через полчаса мы уже были у дома купца. Территория усадьбы была невелика, так как находилась она недалеко от центра, но сам дом оказался огромен – из камня, в два этажа, с колоннами у парадного входа. Не мешкая, мы прошли в одну из комнат. В просторной, устланной персидскими коврами горнице на широкой кровати лежал молодой человек. Стоял густой запах гноя. Похоже, дела плохи. Я поздоровался – в комнате были несколько домочадцев – и попросил всех, кроме Алтуфия, выйти. Откинув одеяло, увидел фиолетово-багровую ногу. Из раны чуть выше голеностопного сустава сочилась сукровица с гноем. Икра была распухшей, при надавливании на нее из раны потек желто-зеленый гной. В лучшем случае – флегмона, при абсцессе был бы ограниченный очаг, здесь же четких границ гнойника не определялось. На ощупь парень был горячим, сознание спутанное. Я повернулся к Алтуфию.
– Надо резать, выпускать гной, смотреть, что натворила пуля и не задета ли кость. Тянуть нельзя: все надо было сделать раньше, после ранения. Если во время операции увижу, что начала гнить кость, попробую часть кости убрать, а если и это не поможет, не исключено, что придется ампутировать ногу, иначе твой сын может умереть. Мужик ты сильный, поэтому рассказываю все как есть. Какой исход будет, не знаю, я ведь не Господь Бог. Согласен ли ты? Решай, но недолго, надо оперировать срочно!
Я замолчал. Купец походил по комнате, бросал на сына короткие взгляды, повернулся ко мне.
– А если я больше заплачу, сохранишь ли ты ему ногу?
– Мил человек, да сейчас пока речь идет не о деньгах, а о том, будет твой сын жив или нет! Отрежу ли я ему ногу или нет, будет видно во время операции. А может, придется делать и не одну операцию!
Купец сокрушенно покачал головой.
– Ладно, про тебя говорили – чудеса творишь, ты больше меня в своем ремесле понимаешь, полагаюсь на тебя‚ жизнь и здоровье сына вручаю твоим заботам.
– Хорошо, готовьте горячую воду, высокий стол – вроде того, за которым обедаешь, и помощник мне нужен.
Купец окликнул домашних:
– Готовьте стол, кладите туда его, и чтобы была горячая вода.
В комнату холопы живо притащили тяжелый дубовый стол, застелили его простыней и перенесли на него постанывающего Никиту. Я дал ему выпить настойку опия, а сам стал раскладывать и готовить инструменты, мыть руки.
– А кто будет помогать?
– Да я и буду, – ответил купец.
– А плохо тебе не будет, сын ведь?
– Хуже видали, – коротко ответил он.
Серьезный, крепкий мужик.
Я обработал ногу спиртом, протер спиртом руки. Никита уже лежал в отключке, да и много ли ему в его состоянии надо было? Сделал широкий разрез, длиной почти во всю икру, оттуда хлынул желто-зеленый гной, подставил тазик и сделал еще несколько параллельных глубоких разрезов. Крови почти не было, только обильно тек гной. Один диагноз подтвердился – флегмона. Промыв раны разведенным спиртом, добрался до пулевого ранения. Пулю еще до меня ухитрились вытащить местные лекари. Кость была задета, на нижней трети малоберцовой кости еле держался отколотый пулей фрагмент, из-под которого тоже вытекал гной. Костный обломок я удалил, все хорошенько промыл и засыпал все операционные раны сушеным мхом: за неимением антибиотиков и это средство хорошо. Раны зашивать не стал – гной должен выйти наружу. Вымыли руки, перенесли парня на кровать, убрали стол и тазик с гноем. Я вымыл инструменты, протер их спиртом. Купец с нетерпением смотрел на меня.
– Ну, что скажешь?
– Пока ничего, будем смотреть, наблюдать. Поставь еще одну кровать в его комнате, я буду жить здесь, рядом с ним, хотя бы первые дни.
Алтуфий молча кивнул, отдал распоряжения холопам, а меня пригласил в трапезную.
Дело было сделано, можно было и поесть. Стол уже был накрыт, горячие блюда аппетитно дымились. Я вытащил свою последнюю бутылку водки, купец, как хозяин, разлил. Молча чокнулись и выпили. Ели почти в полной тишине: видно, купец переживал за здоровье сына, однако на его аппетите это никак не сказалось. Немного передохнув, пошли в баню, после дороги и работы это в самый раз. Конечно, хорошо бы сделать наоборот – сначала в баню, потом поесть, затем работать, но в данном случае больной не мог ждать.
После бани посидели, разморенные, в предбаннике, попили квасу. Когда вернулись в дом, ко мне подошла жена купца, и я сразу обратил внимание, что она тоже нездорова: глаза навыкате, на шее – увеличенная щитовидная железа, сама худовата.
– Как мой Никитушка?
– Постараюсь сделать все, что могу, но пока ничего определенного не скажу.
Мне не хотелось зря обнадеживать этих, по-видимому, хороших и работящих людей. Я поднялся в комнату Никиты: он уже отошел от действия опия. Дыхание было шумное, лицо потное и бледное. Проверив пульс, я осмотрел рану. Эх, сюда бы антибиотиков да антисептиков!
Пока пациент не требовал моего вмешательства, решил лечь отдохнуть. Скорее всего, ночь будет беспокойная. И в самом деле, к ночи температура поднялась, но отек на ноге уже исчез, гноя было мало.
Я делал уксусные обтирания и менял повязки. В коридоре у дверей постоянно дежурил холоп, подносивший по моей просьбе то уксус, то горячую воду и убиравший грязные перевязочные материалы. В трудах прошло три дня, рана стала очищаться, появились грануляции – первый признак того, что пошло выздоровление. Температура спала, и вскоре парень впервые попросил поесть. Кормила его по моему разрешению молодая жена, красивая, полнотелая девица, про таких на Руси говорят – "кровь с молоком".
Мы немного поговорили, в основном я и Ефросинья – так звали жену Никиты. Сам Никита был еще слаб.
Дня через два температура вечером вдруг подскочила, и мне пришлось сделать один глубокий разрез, чтобы выпустить гной из мышечного кармана. После этого пациент уже твердо пошел на поправку, и я несколько успокоился. Никите становилось все легче, ел он уже сам, сидя в кровати, жена не сводила с него глаз. Я подошел к Алтуфию.
– Раз уж я здесь, давай посмотрю твою жену, у нее болезнь, которую я постараюсь вылечить.
Купец покачал головой:
– Я уж ее к разным лекарям возил – никто помочь не мог. Как замуж брал – такая красавица была, все в руках горело! Рукодельница, одним словом. А сейчас ослабла, сердце болит. Если поможешь – век не забуду! С сыном-то вроде налаживается?
– Да, с сыном все будет хорошо, я думаю, через неделю я буду не нужен.
– А с женой – правда‚ можешь помочь?
– Давай для начала я ее посмотрю.
Мы с купцом прошли в комнату Марии, жены купца. Она лежала на кровати, голова – на куче подушек. Поздоровавшись, я присел рядом.
– Вот, лекарь тебя осмотреть хочет, вроде берется вылечить, – сказал купец.
– Спасибо тебе, лекарь, за сына, в церкви за тебя молиться буду, а если еще и меня на ноги поставишь – вся семья до конца века в долгу у тебя будет.
Я начал осматривать Марию, расспрашивал ее о симптомах. Да, похоже на зоб, я даже прощупал узел в правой доле.
– Резать надо, матушка!
– А без этого никак нельзя? Травки, может, какие попить?
Вмешался купец, до этого молча наблюдавший за осмотром.
– Мария, ты уже и травки пила, и порошки, что лекари давали. Юрий дело предлагает, ты видишь, что он сына спас, может, и тебе поможет, не отказывайся. Мы за помощью сколько уже ездили, да только толку нет. Человек сам твою болячку увидел, неужто счастливый случай упускать будем?
Мария лишь кивнула в ответ:
– Все правда, да боязно только.
Мы уговорились, что завтра и будем делать операцию. Использовали тот же стол, женщину уложили, но помогала одна из холопок, купец был занят. Я успешно нашел и удалил два узла – большой и поменьше – и зашил рану. Пациентку переложили на кровать.
Спал я теперь в отдельной комнате, питался с семьей вместе за одним столом. Времени на осмотр больных уходило теперь не так много. Никита поправлялся, каждый день были сдвиги в лучшую сторону. Он уже ходил по комнате, правда нога была в повязке, но гной не сочился, температуры не было. С Марией тоже все шло на поправку: послеоперационная рана затянулась первичным натяжением, рубец ровный, хоть пока и красный. Она стыдливо укрывала его шалью. Буквально на третий день прекратились приступы сердцебиения, начала исчезать слабость, щеки порозовели. К концу недели стало заметно, что больная чувствует себя лучше, а через две недели, как раз к моему отъезду, уже явно набирала вес. После осмотра обоих пациентов я подошел к Алтуфию.
– Все, я сделал что смог – и сын, и жена твои здоровы, я свои обещания сдержал.
– Спасибо, лекарь! Завтра в честь выздоровления дорогих моему сердцу людей будет пир, а потом и в дорожку можно будет собираться.
На следующий день вся дворня бегала как заведенная, в зале расставляли посуду, на заднем дворе холопы разделывали туши, из кухни доносились такие запахи, что только слюни успевай сглатывать. Около трех часов дня ко мне зашел холоп, пригласил "откушать, чем Бог послал". Я огладил руками свое повседневное платье – парадного-то не взял – и поспешил за холопом.