- Я знаю, ты здесь. И говорю: встречу послов, созову сыновей, а потом приходи. Семь дней прошу. А за это… Вот! - Он сорвал со шнурка оберег и швырнул в темноту. Кто–то невидимый не дал ему упасть, поймал.
- Довольна? - спросил князь.
- Довольна! - Она усмехнулась.
И стоит, не уходит. Всеслав зажмурился, стиснул зубы… А Смерть задумчиво сказала:
- Семь дней! Глуп, слеп ты, князь… Но будь по–твоему. Нынче среда, считай, она прошла уже, через семь дней еще одна среда пройдет… - И спохватилась: - Нет! В ту среду я тебе весь день не дам - полдня! Да, князь, в час пополудни будет самый срок, на том и порешим. Жди, князь! - И засмеялась. И ушла. Хоть дверью и не хлопала, и половицы не скрипели, а знал Всеслав, почуял, что ушла.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
1
Сна больше не было. Но и вставать боялся. Ведь знал, нет Ее, а все равно робел. Лежал, смотрел по сторонам.
Темно еще. Все спят. И ты будешь лежать. Живой - и ладно. Семь дней тебе отпущено…
Семь дней! Смешно. Семь месяцев сидел ты в Киеве, а что успел? А ведь тогда молод был, и вече стояло за тебя… А Новгород сказал: "Не дам!" - с того и началось. А потом Болеслава навели, и ты, как волк, болотами да топями бежал. Обидно было, зло душило. Одно тогда лишь и утешило: когда ляхи пришли на Верх, то Болеслав взял Изяслава за грудки и стал трясти его да приговаривать…
Нет, видно, лгали люди, все же не таким был Изяслав, чтобы позволить вытворять над собой подобное. Да и бояре бы не дали. Попировали ляхи, пошумели, пограбили маленько и ушли. Только зарубка на воротах и осталась - это истинная правда! У ляхов так заведено. Обычай. Как возвратят они киянам князя, так ворота и рубят. Вначале возвращали ляхи Святополка Окаянного. И тоже Болеслав тогда был ляшским королем, только другой - Брюхатый. Или Храбрый. Все едино… И был у Болеслава меч, хвастал, ему ангел его дал. И тем мечом, когда они пришли в Киев, Болеслав Золотые Ворота рубил. Ну, разрубить не разрубил, потому что их ему открыли. А после снова Болеслав, но уже Смелый, или Необузданный, привел киянам Изяслава, а ты бежал. В третий–то раз кого ляхам вести?
Кого–нибудь да приведут, не сейчас, конечно, не д. эти семь последних дней. Ляшский король и сам чуть жив, доходит. Да к тому же именуют его Германом… И почему король? Он просто князь, не коронован. Короны в Польше больше нет - исчезла.
А меч тот Болеславов в Кракове хранится, зовется он Щербец, из–за шербины. Ворота у киян крепкие. Тьфу–тьфу! Навяжется!
Лег на бок и зажмурился.
Что ляхи?! Что кияне?! Семь дней идут. А семь десятков лет уже прошло. Не раз гадал: как доведется помирать? Молил, чтоб не во сне и чтоб не от раба, как сват. Тот, говорят, вскричал тогда: "Ведь ты убил меня, Нерядец!" Ложь это все, он не кричал, он кровью захлебнулся, даже и не понял, кто ему нанес удар, молча умер. Ну, разве что хрипел… А мстить за смерть его кому? Нерядцу этому, рабу?! Срам–то какой!
Нет, лучше лечь, как Харальд. Он - в битве, от стрелы погиб. Однако где стрелы взять? В Берестъе? Да, там на стрелы нынче не скупы, но за семь дней туда не доберешься. Весна, распутица, в полях черно; Ярила–коновод в пути еще… А Ярослав зовет: Великий осадил! И ждет, надеется. Великий тоже ждет. Он, Святополк, силы собрал достаточно, что ж ему теперь не подождать. И расквитаться ему хочется с тобой, Всеслав. Хоть много лет прошло, а не забыл, поди, как убегал он от тебя, обоз, рабов бросал. Великий! Как меды распивать, так брюхо ему пучит, а кровь - всегда горазд. И не спешит, он знает - хороша приманка. Невесткин брат в беде, не выдержит Всеслав, поднимется, заступится. И - бряк! - силок захлопнется. Да только раздавленное мясо не едят! Вон Феодосий в Поучении сказал…
Не то! Опять не то! Все это суета. Княже, твой час настал, опомнись! Ведь ты столько раз о чем молил? Чтоб те, которые тогда обманно целовали крест, вперед тебя ушли. Они и ушли! Вначале Святослав, а после Изяслав. Последний - Всеволод, тот восемь лет тому назад. Выходит, Она права? Врагов своих ты пережил, держишь волоки, реку до устья. Отец ушел в свой срок. И дед…
За окном уже не так темно. Двина шумит. А на Двине, прямо напротив, Вражий остров. А двести лет тому… Да нет, уже поболее…
Володша–князь смеялся, говорил тогда:
- Мы - Бусово племя, мы дани не платим. Град Полтеск - только наш.
Поляне, вятичи, радимичи хазарам поклонились. Чудь, ильменцы - варягам. А Полтеск - никому. И так оно от веку, на том мы и стоим и детям то оставим. А прочим, видно, под ярмом способнее. Например, ильменцы: урок они не выдали, полюдье перебили, а после - года не прошло - в обрат зовут: идите, мол, владейте нами, земля наша обильна и обширна. Тьфу!..
Так говорил Володша. А что произошло на Ильмене? Пришел к ним Рюрик с братьями, сел на столе в Словенске. И все молчат! Рабы! Кто Рюрик? Он от младшей дочери, ее за море увезли, там замуж выдали. И значит, за морем твой род. Чего пришел сюда? Здесь старший есть… Но ильменцы молчат. А Рюрик в силу входит и лютует. Вадим - в бегах…
Выставил Володша сторожей на Ловати да на Касопле, чтоб волоки держать. Держал, ждал. И не напрасно! На следующий год прибежал из Словенска муж именитый, Нечай Будимирович. Он говорил:
- К Рюрику опять пришла подмога из–за моря. Но он ее не принял, братьям роздал, сказал: довольно вам при мне ходить, идите сами ищите. И по рукам они ударили, дружину поделили поровну, а земли так: средний брат, Синеусый, пойдет на Белоозеро, а младший, Трувор, - к вам. Упредим находников, ударим, братья, разом! Мы ж кривичи, одно племя!
На что Володша ему ответствовал:
- Одно, да не совсем. Вы сами по себе, мы сами. А Белоозеро нам и совсем никто. Да и потом… ведь это княжье дело - звать заодин идти. А ты кто? Князь?
- Я князем послан, Вадимом. Он - наш, исконный, не находницкий, он ведь…
- Вадим! - Володша засмеялся. - Вот оно что! Ты так бы сразу и сказал: зовем, чтоб Вадима посадить. Ведь так оно?
- Так. Ты пойдешь?
- Нет, не пойду. Я ж говорю: мы сами по себе, вы сами. И вот еще: князь должен сам садиться. Ну, можно пособить ему да подсадить. А посадить… Кто посадит - тот и князь, а не тот, кто воссядет. Так Вадиму и передай - пусть сам садится. А что про Трувора ты говоришь… Так то еще от Буса завелось - все к нам идут. Пусть и он придет, ждем мы его! - засмеялся князь Володша.
Нечай, озлясь, ушел.
А летом, в самый липов цвет, явился Трувор. Пока шел по волокам, никто его не тронул. Шел по Двине - опять словно все повымерли. К Полтеску пришел - и тут никто его не встретил. Тогда он стал на острове, напротив города. С той поры тот остров Вражьим и зовется. Там, впрочем, после Трувора многие стояли. Но это было после. А тогда день, два они стоят. Костры жгут, рыбу ловят, едят и пьют, поют. Володша ждет. На третий день не выдержал, оделся простым гриднем, взял лодку и поплыл. Приплыл к варягам.
- Где, - спрашивает, - старший ваш?
Хотели у Володши меч отнять, да он не дался. Тогда поспорили они по–своему, подумали и повели. Шатер у Трувора просторный, из золотой парчи. Сам он в дорогих одеждах, в красных сапогах, высокий, кряжистый, беловолосый, белобровый. Один сидел.
- Ты кто? - только и спросил.
- Володша, здешний князь. - И знаки показал.
- Тогда садись.
Володша сел, меч отстегнул. Трувор пальцами щелкнул, вина приказал принести. Он, Трувор, важный был, надменный. Пил, говорил:
- Мне все известно. Затаились, с Вадимом снюхались. А зря! Кто есть Вадим? Простого он корня. Пусть рыбу ловит, землю пашет, как и отец его. И будет жить. А то, что мать его была из терема, про то забыть пора. Мы тоже внуки Гостомысла. И наша мать, и мать Вадима - сестры. Да, наша - младшая. Но зато наш отец - король. Ты знаешь, что это такое?
Володша ничего не отвечал. Кто много слушает, тот больше понимает. А Трувор продолжал:
- Поднимется Вадим, поймаем и убьем. А тебя, обещаю, не тронем. Я буду здесь сидеть, на острове. Стены поставлю, обживусь. Есть у тебя закон, ему и следуй. А мне - только плати.
- А сколько?
- Как договоримся. Я не жадный.
- Но у меня есть только меч да голова. А остальным владеет вече, - сказал Володша.
Рассмеялся Трувор на его слова и сказал:
- Я не с вечем, с тобой говорю. И потому тебе выбирать: меч или голова. Подумай, князь! Завтра я к тебе приеду и спрошу, что ты решил. Иди!
И князь ушел к себе. И приказал готовить стол.
- Какой? - спросили.
- Как на тризну.
- А много будет?
- Много.
Так оно и вышло. Назавтра прибыл Трувор. Открыли ему Верхние Ворота. Он вошел, с ним сорок лучших воинов, все при оружии, настороже. Князь встретил его у крыльца. Взошли, сели за стол. Володша повелел подать. Подали кашу, постную. И воду.
- Да что это?! - взъярился Трувор. - Я так ли тебя потчевал?
- Так то было у тебя, - сказал Володша. - Ты ж пировал. А у меня здесь тризна.
- А по кому это?
- Да по тебе! - И закричал князь: - Бей!
И побили их всех. А те, которые на острове остались, тоже не ушли. Их всех потом - и тех и этих - сложили и сожгли на Вражьем Острове. И корабли сожгли - все пять.