- Такая мушка называется "роковая тайна". А роковые тайны дорого стоят. А после театра поедем ко мне…
Алеша упал на колени и припал к руке благодетельницы. На его лице застыла гримаса полного отчаяния.
Стоящая у крыльца навигационной школы карета была великолепна. Вся школа пришла в возбуждение от редкого зрелища. Но прилипших к окнам курсантов волновали не столько кони в сафьяновой сбруе и золоченые колеса, сколько обитательница кареты - молоденькая и очень красивая девица в пышной прическе. Она, казалось, не замечала общего внимания, но принимала картинные позы: то начинала зевать, выказывая крайнюю скуку, то взбивала тоненькими пальчиками локоны у виска, то невидящим взглядом скользила по верхушкам деревьев. Тот же невидящий взгляд оборотила она на вышедших из школы Никиту и Сашу и тут же отвернулась.
- Нас, может быть, и не тронут, - говорил Саша, продолжая разговор, - а вот Алешке достанется. Засадят… - он не окончил фразы и замер, глядя на девушку в карете.
- Кто это? - спросил Никита, поймав его взгляд.
- Анастасия Ягужинская, - ответил Саша благоговейным шепотом, - Дочь Бестужевой… от первого брака.
Они остановились в тени тополей. Анастасия повернула голову, Саша тут же поклонился. Надо ли говорить, что его поклон был оставлен без всякого внимания.
На крыльцо вышла Бестужева, директор почтительно вел ее к карете.
- Наконец-то! - капризно сказала Анастасия. Подоспевший кучер опустил подножку перед Бестужевой.
- Премного благодарен, ваше сиятельство… - бормотал директор. - За великие заботы ваши… Флот русский перед вами в неоплатном долгу…
Уже сидя в карете, Бестужева подняла взгляд и в одном из окон увидела Алешу. Лицо его было напряженным и испуганным. Анастасия увидела улыбку на губах матери, поймала ее взгляд и неодобрительно скривилась.
Карета покатила.
Никита и Саша не заметили, как рядом с ними очутился Алеша.
- Алешка… живой… - сказал Никита. - Нам надо убираться отсюда поскорее, пока Котов к начальству не вызвал. Пошли ко мне обедать. Гаврила уже щи из трактира принес…
Директор подошел к своему кабинету. С лица его еще не сошла та особая улыбка, которая появляется после общения с большим начальством, но она медленно сползла с лица, когда он увидел ожидавшего его у двери Котова. Тот был мрачен, под левым глазом его уже разлилась болезненная синева. Они молча прошли в кабинет. Котов положил перед директором бумагу и сел, хмуро глядя перед собой. Директор быстро пробежал глазами бумагу, потом отодвинул ее от себя, потом опять запустил в нее глаза.
- Да что он такое натворил - этот Корсак? - спросил он, наконец, с некоторым раздражением.
- Ленив, необуздан, зол, невоздержан на язык, предерзостен, любопытен без меры. - Котов поморщился и добавил словно для себя. - Знакомства подозрительные имеет…
- А мне известно, что он весьма прилежен в науках, о море мечтает, остропонятен, а что любопытен, так и хорошо! - назидательно сказал директор, но, встретив ощупывающий взгляд Котова, переменил тон на доверительный. - Ну не могу я его наказать, исключить, выпороть и в солдаты не могу списать. Вы меня понимаете?
Лицо Котова словно в кулек сжалось, стало жестким и опасным.
- Дурные новости из Петербурга… Открыт злодейский заговор, - сказал он почти с радостью. - Одного уже взяли…
Директор озаботился и понимающе закивал головой, но видно было, что подобные разговоры волнуют его мало - слишком далека навигационная школа от дворцовых дел.
- Ивана Лопухина, подполковника, - продолжал Котов. - Матушка его, говорят, тоже замешана и некоторые дамы… Государыню Елизавету хотели извести, а трон вернуть младенцу Ивану, внуку Анны Иоанновны, что в Риге под стражей обретается. Опять задумали немчуру во дворец пустить. Сейчас ищут причастных… Среди знатнейших и влиятельнейших фамилий. Вы изволите понимать, о чем я говорю, господин капитан?
Директор сидел, не поднимя глаз. Он начал понимать…
Вечер. Театральная зала наполнилась публикой: роскошно одетые вельможи, дамы с фижмами, девицы, старички.
Три музыканта: флейта, виолончель и клавесин наигрывали гавот для развлечения публики. На сцене устанавливали последние декорации. Кто-то из актеров заглянул в глазок занавеса: "Нарышкина приехала?.. А это кто в лиловом у колонны?"
Второй актер тоже заглянул в глазок, отыскал глазами вельможу в лиловом: "Не московский… У нас он первый раз…"
На сцене появился Алеша в платье камеристки, в пышном парике. Он заметно нервничал и все время поправлял подкладной бюст, который разъезжался куда-то под мышки.
- Бестужева приехала? - спросил он, подходя к актерам.
- Нет еще.
- Дай я посмотрю.
Алеша заглянул в глазок. Горели свечи, нервно дергались веера. Кресло Бестужевой, поставленное как всегда чуть поодаль от прочих, пустовало.
- Может, заболела? - с надеждой в голосе прошептал Алеша и тайно перекрестился. - Пронеси, господи!..
Поздний вечер. Тихая зеленая улочка. Особняк Бестужевой. На противоположной стороне улочки под липой стоял Саша Белов и внимательно смотрел на окно мезонина, в котором двигалась фигура Анастасии. Лицо у Саши было мечтательным и нежным.
Вдруг на улочку въехала закрытая карета, остановилась возле особняка. С запяток соскочил человек в штатском и угодливо распахнул дверцу. Из кареты решительно вышел офицер, за ним двое драгун, вошли в дом. Саша всмотрелся в штатского и с изумлением узнал в нем Котова.
- Из тайной канцелярии… За Бестужевой Анной Гавриловной и ейной дочерью Анастасией… А вина ваша - участие в заговоре! - Услышал чуть позже Саша.
Свет в мезонине погас, раздались пронзительные крики, залаяла собачонка, мужские голоса что-то бубнили на одной ноте. Саша метался под липой, то прятался за ее широкий ствол, то выходил вперед, нерано кусая ногти.
Из дома в сопровождении охраны вышли арестованные женщины. Анна Гавриловна держалась спокойно, независимо. Анастасию почти волокли под руки двое драгун. Она плакала и кричала:
- Как это - арестована? Да как вы смеете? Матушка, да что же это?
- Уймись, Анастасия, стыдно! - прикрикнула Бестужева и первой села в карету. Анастасия забилась в руках драгун: "А-а-а!"
Офицер сгреб ее в охапку и впихнул в карету. Неожиданно перед Сашей вырос Котов.
- А ты что здесь делаешь? - прошипел он.
- Я? Мимо шел.
- Ну и ступай себе! Да, кстати… а где Корсак? В театре?
- А где ж ему быть? - угрюмо ответил Саша. Котов засмеялся, деловито потер руки и вспрыгнул на запятки. Карета пронеслась по улице, и снова стало тихо.
Саша пришел в себя и бросился в театр…
В антракте Алеша прибежал в пустую гримерную, чтобы перетянуть бечевки и поставить на место подкладной бюст. Свеча перед зеркалом освещала его напряженное лицо, снятый парик на подставке, сброшенное платье. Алеша очень торопился, потянул за бечевку слишком сильно, и она оторвалась, перекосив толщинки.
- Черт! - он с ненавистью ударил себя кулаком в пышные перси.
В этот момент в гримерной появился Саша Белов.
- Сашка, вот кстати, - обрадовался Алеша. - Помоги затянуться.
Задыхающийся после сильного бега Саша поспешно потянул за тесемку, перевел дух.
- Твоя арестована!
- Кто - моя? - не понял Алеша, довольный тем, что бюст наконец занял положенное место.
- Анна Гавриловна… Бестужева… Час тому назад. Ну что уставился? Взяли твою Анну Гавриловну и с ней дочку - Анастасию.
Алеша ничего не ответил и стал поспешно одеваться.
- Что молчишь-то? - не выдержал Саша. - Заговор в Петербурге открыт.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю, - многозначительно сказал Саша.
- Анна Гавриловна-то здесь причем? - Алеша стал прилаживать парик, шепча при этом себе самому: "Ах жалость-то какая!.."
- Чего жалеть? Не нашего ума это дело. Я к тебе не с тем, - Саша понизил голос. - Я Котова сейчас встретил. Он меня спросил: "А Корсак где?" Я говорю: "В театре… где же ему быть?", а он руки вот так потер и засмеялся. Деловит и весел. Чуешь, куда гнет. Это арестом пахнет. И не в наш школьный подвал, а кой-куда подальше.
Алеша дико посмотрел на Белова.
- Куда - подальше?
- В крепость - вот куда. Ты записки Бестужевой носил?
- Записки? Зимой вроде одну отнес. А куда, убей бог, не помню.
- Так вспомнишь. В тайной канцелярии умеют память оживлять. Бежать тебе надо и немедля.
- Да куда бежать-то?
- В Петербург… или в деревню к матери.
- А спектакль?
- Отыграй свой спектакль - и деру. Деньги есть?
Алеша плохо соображал.
- Да мало денег-то, - он закинул юбку на голову и подпоясался шпагой. - И теплое что-то надо взять. И это… книги, глобус…
- Какой к черту глобус! В казарму не ходи. К Никите тоже не ходи. Котов может нагрянуть. Я побегу за Никитой. Жди нас здесь, понял?
- Корсак! - крикнули снизу. - Где ты, дьявол тебя…
Алеша бросился из комнаты, Саша поспешил за ним…
Пошло второе действие. В зале было душно, публика разомлела, где-то слышались негромкие разговоры, трещали веера, и мало кто заметил, что очаровательная камеристка Анна поет явно невпопад.
- Голос его подобен органу, цитре, флейте… Но его стрелы не достигнут меня. Нет! И вздохи не тронут, - томно закатив глаза, восклицала сценический текст госпожа Лебрен.
Алеша покосился в зал, прошелся мужской походкой, потом встал столбом и только тут услышал реплику, подсказанную суфлером.
- О госпожа моя… не так уж он плох, кавалер… кавалер, - бубнил Алеша, вспоминая имя.