- Я не хочу воздвигать другое государство за счет моего собственного, - упрямо повторял он. - Я не буду отдавать ради этого дела еще новые человеческие жизни - довольно их было принесено в жертву из-за нескольких золотых безделушек и индейских овец!
Не помог на этот раз далее епископ. Когда он явился в губернаторский дом ходатайствовать за Пизарро и, по своему обыкновению, начал жевать губами, кашлять и сморкаться, сеньор де-Лас-Риас угрюмо покосился на него и, не дожидаясь конца этих приготовлений, буркнул:
- Понимаю, все понимаю! Опять Пизарро?
- Да, сеньор губернатор… Я хотел…
- Я не знаю, чего хочет ваше преосвященство, - прервал губернатор, - но я знаю, чего хочу я! Я хочу, чтобы меня оставили в покое и не надоедали мне бесполезными просьбами…
Епископ ушел ни с чем. После долгих совещаний де-Люке, Пизарро и Альмагро решили, что остается только одно - обратиться за помощью непосредственно к королю. Альмагро предложил, чтобы в Испанию ехал Пизарро. Но не забудет ли он там об интересах своих компаньонов? Не урвет ли он себе львиную долю добычи - и не оставит ли своих друзей в дураках?
И де-Люке и Альмагро, успевшие за это время раскусить вероломный характер своего вождя, смотрели на Пизарро с сомнением и тревогой. Пусть он поклянется на - евангелии, что будет свято соблюдать договор и не обделит ни одного из своих компаньонов. Такую клятву редкий из католиков осмелится нарушить. Пусть он поклянется именем святой троицы и пречистой девы Марии, что при переговорах с королем и испанским правительством постарается выговорить для Альмагро и де-Люки такие же выгоды и права, как и для себя.
Пизарро положил на евангелие левую руку, а правую поднял кверху и сказал:
- Именем святой троицы и пречистой девы Марии клянусь!
Но, чтобы поехать в Испанию, надо было снарядить корабль, а для этого требовались немалые деньги. С большим трудом де-Люке набрал у Эспиносы и нескольких друзей полторы тысячи дукатов, и весной 1528 года Пизарро в сопровождении Педро де-Кандиа отправился на родину.
XX
Опять Севилья, та самая Севилья, из которой тридцать четыре года назад Франсиско Пизарро ушел нищим бродягой. Та же пристань с бесчисленными судами, тот же белоснежный собор с его колоннами, резными каменными украшениями и величественными арками, та же уличная суета, те же толпы народа. Только Франсиско Пизарро не тот: в этом гордом и суровом старике с тонкими губами и морщинистым лбом никто не узнал бы смуглолицего молодого пастуха, воровавшего яблоки и хлеб у уличных торговок. Франсиско Пизарро пора и забыть о своем прошлом: человек, привезший в подарок испанской короне целую империю, приедет сюда героем и уедет отсюда наместником…
Пизарро.
Корабль подъехал к пристани и начал разгружаться. Слух о приезде Пизарро, открывшем громадные новые страны, в какой-нибудь час облетел всю Севилью, и толпы людей спешат к гавани, чтобы хоть издали посмотреть на великого человека и привезенные им сокровища. Важные гранды, оборванные пригородные крестьяне, богатые купцы, нищие, монахи, солдаты, ремесленники - все вытягивают шеи, чтобы лучше видеть. Все кричат и размахивают руками, и все ловят на лету каждое слово, сказанное приезжими матросами.
Среди этой толпы торопливо пробирается седой, сгорбленный старикашка, сопровождаемый двумя альгвасилами. От натуги и быстрой ходьбы по лицу у него катится пот, колени дрожат, из груди вырывается кашель. Но он упрямо пробивает себе путь локтями и, дойдя до таможенного чиновника, стоящего у входа на мостки, показывает какую-то бумагу. Чиновник долго читает, разводит руками и пропускает старикашку и альгвасилов на палубу. Старикашка подходит к Пизарро.
- Наверное, это посланный от губернатора, - шепчут в толпе. - Наверное, губернатор приглашает великого конквистадора на торжественный обед.
А в это время между старикашкой и Пизарро происходит такой разговор.
- Вы меня не помните, сеньор Пизарро? - начинает старикашка.
Пизарро всматривается в собеседника, ничего не припоминает и пренебрежительно отворачивается. Наверное, какой-нибудь бедный родственник. У удачливых конквистадоров таких сразу находятся целые сотни!
- Да, немало воды утекло с тех пор, как мы с вами, виделись в последний раз. Тогда я был совсем молодым человеком, вот как вы сейчас, этак лет пятидесяти, а теперь мне восемьдесят пять. Немудрено, что вы меня не узнали. А зовут меня Хименес. Тот самый Хименес, у которого перед отъездом из Севильи вы заняли сто дукатов, под ручательство дона Алонзо Охеды. Теперь вспомнили?
Пизарро меняется в лице и слегка вздрагивает. И надо же этому кредитору подвернуться как раз в ту минуту, когда все деньги истрачены и в кармане осталось, два десятка дукатов!
- Вот и расписочка ваша, - продолжал старикашка самым нежным, самым дружеским тоном. - По вашему долгу наросли за это время процентики, а по процентикам еще процентики. Был ваш должок сто дукатов, а теперь ваш должок - две тысячи. Но для вас это, конечно, пустяки. Вы, наверное, привезли целые сундуки золота, и вам ничего не стоит расплатиться с бедным Хименесом. Не так ли?
- Золото и драгоценности, которые я везу, принадлежат королю, - важно сказал Пизарро. - Когда я поднесу его величеству эти подарки, у меня, наверное, не будет недостатка в дукатах. А до тех пор вам придется подождать, сеньор Хименес.
- Золото и драгоценности вашего корабля принадлежат прежде всего мне, сеньор Пизарро. А после того как вы расплатитесь со мной, вы можете дарить их кому хотите. Итак, желаете ли вы уплатить ваш долг сию же минуту?
- Сейчас у меня только двадцать дукатов, - ответил Пизарро, пожимая плечами, - но завтра…
- О завтра мы будем говорить завтра, - перебил его старикашка. - Сеньоры альгвасилы, приступите к делу: опечатайте имущество несостоятельного должника, сеньора Пизарро, а его самого проводите в городскую тюрьму. До свиданья, сеньор Пизарро, и да хранит вас бог!
Старикашка поспешно скрылся, и через полчаса Франсиско Пизарро на глазах у огромной толпы отвели в тюрьму. Это была первая почесть, оказанная ему родиной.
В маленькой, тесной камере, куда посадили завоевателя, было темно и душно. Из-за решетки окна несло запахом кухонных отбросов, с липкого, заросшего грязью пола подымался смрад. По стенам ползали насекомые, в охапке соломы, служившей постелью для узника, копошились мокрицы. Десятки, а может быть, сотни людей годами сидели здесь с таким же отчаянием, с такими же неотвязными думами. Только в верхнем углу окна виднелся кусочек голубого неба. Пизарро глядел на него и вспоминал синюю морскую даль, необъятные просторы Нового Света, долгие годы странствий, битвы, опасности, успехи, неудачи. Неужели он испытал все это только для того, чтобы кончить жизнь в долговой тюрьме? Без него весь груз корабля разворуют и продадут за бесценок. Чем он докажет тогда богатства новооткрытой империи? Кто поверит его рассказам, кто заинтересуется новой страной? Если даже сумма, вырученная от продажи, покроет долг и его отпустят на свободу, о новой экспедиции нечего будет и думать. Нищему никто не даст денег, неудачнику никто не окажет помощи.
А Севилья тем временем шумела, как потревоженный пчелиный улей. Об аресте Пизарро через три-четыре часа узнал весь город. "Низость, позор!" кричали на базарах. "Неслыханная подлость!" повторяли в домах. "Презренный ростовщик погубил гидальго-завоевателя, - сказал наконец и губернатор. - Этому не бывать!" И к вечеру в Толедо, где в это время находился королевский двор, помчался гонец с подробным донесением о прибытии корабля и судьбе его хозяина. Через два дня из Толедо пришел приказ: Пизарро освободить и со всем имуществом доставить немедленно в королевскую резиденцию.
Звякнул ключ в тюремной двери, широко распахнулись тюремные ворота, и Пизарро, расправляя затекшие ноги и жмурясь от яркого солнечного света, вышел на волю. Не прошло и нескольких часов, как из Севильи отправился в Толедо длинный обоз с заморскими диковинками. Во главе его ехал Пизарро со своими спутниками.
Вот наконец и знаменитый толедский мост, у которого много лет назад мавры дали последнюю битву наступавшим христианам. Вот высокие крепостные стены с зеленоватым мхом на зубцах. Вот сторожевые башни - когда-то с них сбрасывали преступников. Когда-то у верхнего края их мусульманские властители Толедо вывешивали на железных цепях убитых врагов. Теперь над ними реет знамя Кастилии, и из узких окон смотрят на подъезжающий караван любопытные женские лица, должно быть придворные дамы из свиты королевы.
У Пизарро бьется сердце. Нога невольно пришпоривает коня. Скоро, скоро под сводами вон того каменного дворца решится его судьба. Что встретит он там? Улыбку, милости, помощь или насмешку, равнодушие, отказ?
О приближении каравана королю заранее доложили. В воротах города королевский посланец сообщил Пизарро: завтра, в десять часов утра, его величество король Испании, Сицилии и Нидерландов и император Священной Римской империи назначает ему торжественную аудиенцию. Пусть сеньор Пизарро наденет свой лучший костюм и не забудет преклонить колени, когда приблизится к императорскому трону. Говорить нужно не слишком громко, но и не слишком тихо, шляпу держать в левой руке, не кашлять и не сморкаться, а по окончании аудиенции отнюдь не поворачиваться к его величеству спиной, а тихо и пристойно пятиться к двери.