- Не надо нас бояться, - уверил я ее по-русски.
Она снова подняла глаза на меня, потом ее взгляд прошелся по бородатым, серьезным и обеспокоенным лицам моих товарищей. Она все еще плакала, и мы не могли обвинить ее за это: девочка, наверняка, никогда не встречала группу людей более бандитского вида.
- Я прошу тебя, малышка, не плачь, - сказал ей Палушович.
Все еще очень напуганная, она, тем не менее, силилась прекратить свои рыдания.
- Мы не причиним тебе зла, - обещал ей я, чтобы успокоить. - У нас у всех есть сестры и невесты.
А остальные подтвердили.
То, что она носила на себе, казалось слишком большим и широким для нее. Ее худенькие плечи были скрыты в длинной и просторной ватной фуфайке, ее хрупкие лодыжки нелепо виднелись из-под больших стеганых штанов. Одежда ее, как и наша, была сшита из грубого шерстяного материала. Из-под куртки виднелся воротник ее изношенного и грязного платья из фиолетового бархата, нижняя часть которого была заправлена в штаны. Из рукавов свитера или зеленого шерстяного кардигана она сделала себе шарф, который обвязала вокруг шеи. Ее глаза, полные слез, были густо-ярко-голубого цвета. Пряди темно-русых волос высовывались из рваной меховой шапки. Она была похожа на школьницу, вырядившуюся в мужскую одежду. Видя ее растерянность, мы неподвижно и молчаливо застыли вокруг в ожидании, что она вытрет слезы и скажет что-нибудь. Мы словно онемели.
Она поднесла рукава своей куртки к лицу, и я увидел, что в руках у нее было распятие. Она опустила руки, посмотрела на пальцы и повернула взгляд на меня. Она стояла голыми ногами на снегу. Я заметил, что все еще держал ее сапоги в руках, и протянул их ей, чтобы она снова надела.
Тогда она, колеблясь, начала говорить на странной смеси польского и русского:
- Я заблудилась, возвращаясь в колхоз, где я работаю. Я полячка, депортированная.
Она рассматривала нас с испуганным видом. Палушович и Маковски выдвинулись вперед. Они заговорили одновременно со мной. Из этого потока объяснений она поняла, что мы тоже поляки, что мы сбежавшие заключенные, и что ей незачем бояться нас. От нахлынувшего волнения она бросилась ко мне в объятия и расплакалась от облегчения и радости.
- Бог не оставил меня, - не переставала повторять она.
Двое других поляков неуклюже трепали ей волосы, похлопывали по спине.
Это была трогательная сцена. Слишком трогательная и шумная для сдержанных людей. Смит отходил в сторону, чтобы проверить окрестности. В конце концов, он бросил нам по-русски:
- Ну, все, хватит. Вы забыли, где мы? Ради бога, пойдемте в укрытие.
Группа тотчас рассеялась, и мы принялись искать надежное место.
КРИСТИНА ПРИСОЕДИНЯЕТСЯ К НАМ
Ее звали Кристина Поланска, и ей недавно исполнилось семнадцать лет. Вот уже два дня она ничего не ела и была крайне голодна. Мы порылись в мешках и отдали ей остатки еды. Она поглотила их с глубоко сосредоточенным видом, как полуживой от голода зверь. Время от времени девушка шмыгала носом и вытиралась изнанкой рукава. Мы были очарованы ею. Присев на корточки, мы не отрывали от нее глаз. Только Смит держался в сторонке. Он тоже рассматривал ее, но с более безразличным видом. Затем она прекратила есть и сказала нам свое имя.
- Я не заблудилась, - объяснила она нам, - а сбежала из колхоза. Я иду уже несколько дней, - затем, после паузы: "Вы первые господа, которых я встретила с тех пор, как покинула свой дом".
Она сильно подчеркнула это слово "господа". Я осведомился:
- Где ты жила, Кристина?
- У моего отца была ферма возле Люка в Галиции. Я видела его в последний раз в 1939 году. У меня больше нет дома.
Американец прервал нас, чтобы обсудить вопрос о ближайших планах. Ночь наступает, заметил он, разумно считая, что нужно идти вверх к северу вдоль реки, пока не найдем место, благоприятное для переправы завтра рано утром. По его мнению, было бы неразумно вновь окунаться в воду сегодня вечером. По крайней мере, мы спали бы в сухой одежде.
Все согласились с этим. Мы прошли шесть или семь километров вдоль реки, окаймленной деревьями. Я несколько раз заметил, что Кристина смотрела на Смита. Она с ним не разговаривала. Я думаю, что девушка чувствовала: этот спокойный и задумчивый человек - единственное препятствие для нахождения ее среди нас. Мы, поляки, разговаривали с ней. Смит ничего не говорил.
Была уже глубокая ночь, когда мы разыскали место для ночлега. Соорудили укрытие у ствола свалившегося дерева. Затем разостлали мешки для нашего новобранца. Совершенно доверчивая, она свернулась клубочком между нами и заснула. Наш сон был более прерывистым, чем ее, потому что мы, как обычно, караулили по очереди. Она спала без просыпу, как уставший и забывшийся от холода ребенок. Она еще спала, когда с первым лучом солнца Смит дотронулся до моего плеча, и знаком показал мне отойти с ним в сторонку.
Он сразу приступил к сути:
- Что будем делать с ней, Слав?
Я ждал этого вопроса, но не знал, что ответить.
- Надо бы спросить об ее планах.
Это был уход от проблемы, и я прекрасно осознавал это. Краем глаза я заметил Маковски, который разговаривал с Палушовичем. Они шли в нашем направлении. Колеменос шел за ними. Через минуту двое остальных тоже вышли из укрытия, чтобы присоединиться к нам.
- Отлично, - сказал американец, - у нас пленарное заседание.
Мы, конечно, посовещались, но не решили основной проблемы. Возьмем ли мы девушку с собой? Основной вопрос был в этом. Заключение нашего разговора было таково, что мы поговорим с Кристиной и примем дальнейшее решение.
Мы мягко разбудили ее. Она зевнула, потянулась. Села и, улыбаясь, посмотрела на нас, по-настоящему счастливая тем, кого видит. Мы ответили ей той же монетой за нашими бородами, плененные этой очаровательной улыбкой. Затем собрали немного еды и поели в тишине, пока поднималось солнце. Палушович немного принужденно откашлялся и спросил Кристину, как она дошла до того места, где мы ее нашли, и куда она направлялась.
- Я попыталась дойти до Иркутска, - объяснила она. - Водитель грузовика подвез меня на несколько десятков километров. Он пожалел меня и сказал, что если я пойду на товарную станцию, смогу, может быть, незаметно пробраться на поезд, идущий на запад. Он высадил меня в нескольких километрах отсюда, и я попыталась обогнуть город.
Она уставилась на американца. Он мрачно ответил ей взглядом. Она поднесла пальцы к прядям волос, высовывавшимся из-под шапки, и поправила их женским движением, трогательным и пленительным одновременно.
- Я думаю, что мне нужно рассказать вам про свою историю.
Мы согласно кивнули.
Это была вариация на тему, которую мы хорошо знали. Лагеря для заключенных были переполнены людьми, которые прошли через аналогичные испытания. Различие было лишь в местностях и деталях, но ужас и глубокое отчаяние были для них общими элементами и имели одинаковые причины возникновения.
После I мировой войны в период передела территорий Центральной Европы отец Кристины получил земли на Украине в награду за его действия во время конфликта. Он сражался против большевиков и генерал Пилсудский видел в этом способ конкретным образом засвидетельствовать ему благодарность Польши. Девушка была единственным ребенком. Родители Кристины, упорные труженики, хотели, чтобы их дочь пользовалась всеми благами, которые они могли ей дать. В 1939 году она ходила в лицей Люка и семья Поланска была довольна ее успехами.
Затем наступил сентябрь 1939 года. Русские начали движение. До украинских крестьян дошла новость о скором прибытии "освободителей" - Красной Армии. Тайное коммунистическое движение подготовилось. Хватило нескольких горячих речей на тему об изгнании иностранных собственников и возвращении земли трудящимся, чтобы превратить украинское крестьянство в толпу убийц. Поланска поняли, что их положение безнадежно. Они знали, что чернь возьмется и за них. Они спрятали Кристину в чердаке и ждали. "Что бы ни случилось, - посоветовала ей мать, - не выходи отсюда до тех пор, пока мы не придем за тобой".
Она слышала, как нагрянули мятежники, их вопли, как удары топоров и дубин обрушивались с разрушительным исступлением на имущество в пристройках фермы. Ей показалось, что она услышала голоса людей из соседней деревни. Во дворе старший Поланска окликал по именам тех, кого он знал. Сидя на чердаке, несчастный ребенок отчетливо различал его мольбы: "Берите все, что хотите, только не разрушайте наш дом...". Последовали одна-две минуты тишины. Затем поднялся угрожающий ропот: грабители объединились и пошли толпой на Поланска и его жилище. Кристина не слышала голоса матери, но она была уверена, что та была рядом с отцом. Кто-то начал выступать перед толпой с жестокой и злобной речью. Она услышала еще раз отцовский голос, но его вскоре заглушил грубый вопль. Ее мать пронзительно закричала, затем Кристина, дрожа и стоная, заткнула уши.
Она оставалась в укрытии, как ей показалось, в течение нескольких часов, хотя теперь она считала, что, вероятнее всего, это не длилось так долго. Все ушли. В доме было совершенно тихо. Прислуга сбежала накануне. Ни отец, ни мать не пришли за ней. Может быть, жители деревни увели их с собой. Она спустилась, потом вышла во двор. Ее родители безжизненно лежали сбоку дома. Она подошла и в последний раз рассмотрела их. Их избили, потом задушили колючей проволокой.
Я внимательно рассмотрел ее мертвенно-бледное лицо, пока она рассказывала нам об ужасе, случившемся в это прекрасное сентябрьское утро. Она говорила отсутствующим голосом без особой выразительности, как человек, все еще пребывающий под влиянием глубокого шока.
- Я вернулась вовнутрь, собрала кое-что из съестных припасов, завернула их в тряпку и ушла.