Оставаясь наедине с собой, заглядывая себе в душу, Ирина не видела там ничего хорошего: замуж вышла без любви, в делах мужа не участвует… Сеня чувствовал ее отчужденность и нередко говорил:
- Ты, верно, думаешь, что деньги у меня грязные, что в один прекрасный день к нам придут и наденут на меня наручники. Так вот, милая, пусть тебя мои дела не тревожат. Посредничество в нашем государстве стало формой коммерческой деятельности, а я - посредник.
- Что–то меня никто не пригласил в посредники, - съязвила Ирина.
- Тебя не пригласили, потому что Субчик, получивший власть над городом, деньги перекачивает тем, кто умеет ими пользоваться. Деньги - тоже власть, тоже сила, дураку или пьянице миллиард не доверишь. Миллиард - это та же водородная бомба: неосторожно махнешь им и сотня тысяч людей пострадает.
- В Петербурге я почти всех магнатов знаю, что–то не заметила среди них умного человека. Одно только верно: миллиардами они перед носом ни у кого не размахивают: рассовали их в иностранные банки и - довольны. Только я понять не могу: зачем им так много денег? В России целые области голодают, а твоим дружкам наплевать на это.
Сеня этот разговор постарался свернуть, но на следующий день неожиданно сказал жене:
- Хочешь дело завести?
- Какое дело?
- Свое собственное, чтобы деньги не лежали, а работали.
Ирина молчала. Она и представить не могла, как это можно завести дело и заставить деньги работать.
- У меня нет денег. Ты даже на мелкие расходы не всегда даешь.
Через месяц после того разговора на имя Ирины Михайловны Еремеевой, гражданки России, был приобретен в Дамаске первоклассный отель, который был назван "Славянка". Это произошло два года назад. Отель был переоборудован под славянский стиль и с тех пор дает ежемесячный доход в сто тысяч долларов. Деньги идут на счет Ирины, и Сеня ими не интересуется. Во сколько ему обошелся отель он никому не говорит. И верит, что крупная частная собственность притушила в душе Ирины плебейские замашки, и она уж не станет высказывать опасных революционных мыслей. Но, как замечает Сеня, Ирина и после такого щедрого подарка не изменилась. И он все чаще задает себе вопрос: а может ли человек, рожденный в другой среде, воспитанный на иных принципах поведения, вполне перемениться и стать до конца своим?..
…Ирина, сделав вид, что не замечает его расстроенных чувств, сказала:
- Ты не возражаешь, если я на два–три дня поеду в Да- маск?
Семен не торопился с ответом; он не любил ее отлучек, но, подумав о том, что ему надо посетить многих друзей, перебравшихся сюда недавно на жительство, постоять у Стены Плача, разрешил. Заметил, однако:
- Тебя будут сопровождать два–три человека.
- Пасешь свою супругу. Кажется, я не давала тебе повода для подозрений.
- Нет, не пасу, но как это говорят у вас, русских: береженого Бог не трогает.
- Наш христианский Бог никого не трогает. Он наказывает, а это не одно и то же. А пословица звучит иначе: береженого Бог бережет.
- Я тоже крещеный. Христу и я поклоняюсь.
- Ты поклоняешься многим богам, а главная твоя рели- гия - деньги. Меня–то хоть не дури.
- Ладно, поезжай. Мне и без твоих сентенций тошно.
- Большие деньги - большие заботы. Ты бы уж должен привыкнуть.
- Ладно, поезжай.
Ирина пошла одеваться.
Если бы в эти часы Сапфир заглянул в банк на Литейном, он бы и совсем потерял голову. Шахту беспрерывно звонил главный юрист Сапфира, требовал "зачистить хвосты" по теплоходам. Шахт то и дело забегал в комнату, где работали Нина Ивановна и Качалин.
- Теплоходы, теплоходы убирайте!
- Как это убирать? Мы же по каждой сделке платили налоги. Нам скажут: вы уничтожили документы.
- Но что же делать? Что делать? Я должен докладывать шефу.
Не дождавшись ответа, убегал. Шахт был на грани нервного срыва. Казалось, он вот–вот упадет на пол и забьется в истерике. Качалин же был спокоен и даже будто бы испытывал подъем настроения. Сидел за столом прямо, словно хороший наездник в седле, на челе гуляла едва заметная улыбка. Нина неспешно, как она и делала все, перебирала бумаги, искала дела теплоходные. Но не находила. Ей очень бы хотелось говорить с коллегой, но из деликатности она молчала. Впрочем, спросила:
- Вы что–нибудь нашли?
- Да, нашел. Почти все бумаги.
- Моя помощь не требуется?
- Вам лучше не ввязываться. Дело это жареное, по теплоходам нам еще придется много давать показаний.
Нина продолжала разбирать бумаги, тщательно сортировала, раскладывала по папкам, заносила в свою большую тетрадь учета и для верности все записи дублировала на файлах компьютера. Коды к каталогам и файлам придумала сама и вела учет по своей испытанной еще в Америке системе.
Из головы не выходил отец, хотела бы знать, что с ним и где он находится. Обратилась к Качалину:
- Простите, Сергей Владимирович, но у меня болит душа за отца. Как вы думаете…
- Тут и думать нечего! Над головой отца они завесили тюрьму и сделали это с целью шантажа. Боятся, как бы вы не заартачились и не отказались слушать их приказы. Я‑то уж их знаю: это такие шельмы!
- Вы так громко говорите, могут услышать.
- Кроме Шахта тут никого нет, а Шахт глуховат. Вы не заметили?
- Да, я обратила внимание. Только не поняла, на какое ухо?
- На оба. Его в прошлом году в темном подъезде стукнули гирей, он и оглох. Жаль, что не совсем.
Потом они с полчаса работали молча, а затем Качалин снова заговорил:
- Они ведь как на войне: вчера по телевизору сообщили, что в Москве за год десять директоров рынков пристрелили. У нас пришили четырех банкиров, а позавчера - вы, наверное, слышали - изрешетили главного приватизатора. Россию делят. Рвут на части, как шакалы. А кому мало достанется, стреляет тех, кто ухватил слишком много. А может, уже появляются и Робин Гуды - такие, которым за державу обидно.
- Сергей Владимирович! Вы так смело со мной разговариваете, не опасаетесь меня?
- Вообще–то людей побаиваюсь, но вас - нет, не боюсь.
- Но вы же меня не знаете.
- Да, не знаю. Но - верю. Я человека по глазам вижу.
Он качнул головой и улыбнулся. Это была минута, когда Нина Ивановна душой потянулась к малознакомому человеку. И со своей стороны готова была довериться ему без остатка.
- Нельзя ли мне позвонить отсюда отцу?
- Как нельзя? Звоните. А я пойду к Шахту и его заболтаю.
Нина позвонила отцу на работу. Отец оказался на месте.
- Папа, как дела? Говорят, тебя заперли в кабинете? Правда ли это?
- Правда, доченька. Женщины устроили пикет. Рабочие голодают, их можно понять. Вот у меня в кабинете сидят три женщины. Очень симпатичные! Жаль, они замужем. Я бы выбрал из них тебе мачеху.
- И долго ли тебя будут держать? Чем это кончится?
- Ты не беспокойся. Еда у меня есть. Я со сберегательной книжки снял деньги, мы тут неплохо питаемся. А зарплату рабочим Москва обещает. Тогда меня и отпустят. Ты ведь знаешь: все деньги сейчас держит Москва. По телевизору объявили, что я получаю триста миллионов в месяц. Это неправда! Я получаю в десять раз меньше, но это тоже много. Я теперь буду получать три миллиона. Так что тебе назначу миллион в месяц.
- Обо мне не беспокойся. Я сама работаю и могу тебе помогать. Запиши мой телефон, в случае надобности - звони. В любое время прилечу к тебе.
- Не надо ко мне летать. Береги место на службе, будь умницей.
На том они закончили разговор. Как раз в ту минуту вошел и Качалин.
- Поговорили?
- Да, спасибо. Я вам очень обязана.
- И хорошо. А я ему гайки вкручивал. Лучше, конечно, если они ничего не знают о наших личных делах. И настроение свое прячьте подальше. Они как крысы - добычу чувствуют на большом расстоянии и каждую нашу слабость используют к своей выгоде.
Открытость Сергея поражала. Подумала Нина: вдруг как он меня провоцирует к откровениям?.. Но нет, не похож он на подлеца и провокатора. Я тоже… как крыса: человека чувствую на расстоянии. Я ему доверилась, так уж теперь–то… пойду до конца.
В комнату влетел, именно влетел Шахт:
- Роман умер! Змея укусила!..
И хлопнул дверью. Метнулся по коридору, но потом, не зная, кого он ищет и зачем бегает, снова показался в дверях.
- А?.. Чего же вы молчите?.. Мальчика кусает змея, а виноват Гиви Шахт. Да, да, во всем виноват этот несчастный Гиви. Прокурор копает "Есенина", а виноват Гиви. Скоро начнут копать все пароходы - виноват тоже будет Шахт. А как я виноват, если я эти пароходы и не видал. Я жил в Гомеле, который теперь заграница, и никуда не ездил на пароходах. И не знаю, большой был "Есенин" или не очень, и сколько у него было этажей и окон, тоже не знаю. А когда за него отвечать - нашли Гиви Шахта. За мальчика тоже отвечай. Там в этом проклятом змеюшнике был Петрович. И была там гувернантка Катя. Между прочим, хорошенькая и молодая. Так эта Катя, проводив хозяев куда–то в Египет или Корею, отпустила прислугу и ушла сама. А Петрович в тот же вечер напился. Ну вот… и змеи, и Роман остались без присмотра. Теперь будут все валить на меня.
И Шахт снова хлопнул дверью.
Смысл происшедшего едва доходил до сознания Нины и Сергея…
Трагедия произошла в тот же вечер, когда Сапфиры улетели в Израиль.