Здесь властная дама сама становилась послушной овечкой и даже прощала Ванде сленговые словечки, которыми та не стеснялась злоупотреблять. А ведь в повседневной жизни и особенно на работе Корделия Малышкина не терпела отступлений от норм и правил литературного языка. Ее коллег в Останкине удар бы хватил, если бы они услышали, какие выражения использует баба Ванда в разговоре с Корделией.
– Заваливай, – улыбнулась баба Ванда.
– Здравствуйте, моя дорогая! – не сказала, а пропела гостья.
Ванда пропустила ее в прихожую и засеменила по длинному коридору. Дверь за ними захлопнулась сама. При каждом шаге ворожея как будто немножко подпрыгивала, и от этого создавалось впечатление, что она прихрамывает сразу на обе ноги.
– Ну, видела дракона на тарелочке? – спросила баба Ванда, поправляя съехавшие на кончик носа сверхъестественно большие синие очки. – Верь мне, тарелочка эта не простая, с огненной каемочкой! Ох, еще будет дело…
Проводив Корделию в гостиную со сводчатым потолком, баба Ванда зажгла свечу, поставила ее на большой круглый стол и принялась раскладывать на черной бархатной скатерти деревянные таблички с непонятными знаками, похожими на руны. Расклад был сложный и шел по спирали от центра. Руки бабы Ванды порхали над табличками с удивительной быстротой, они касалась их так нежно и легко, будто это были не деревяшки, а тончайший мейссенский фарфор. Наконец она замерла, закрыла глаза и прошептала:
– Элементаль земли, Элементаль воздуха, Элементаль дерева, я зову вас и жду… – Баба Ванда прислушалась к чему-то, потом удовлетворенно кивнула и продолжила: Элементаль огня, явись ко мне!
Свеча громко затрещала и начала выплевывать в разные стороны искорки, совсем как бенгальский огонь.
Корделия невольно отодвинулась подальше от стола, но продолжала смотреть на свечу во все глаза. Огонек ярко вспыхнул и погас.
– Не хотят они говорить! Может, у тебя голова не тем занята? – недовольно спросила целительница.
– Ой, я сама не знаю, что это со мной происходит! – Корделия крепко сжала напряженными пальцами виски. – Я столько сил кладу, чтобы этого тюленя продвинуть по службе, а он… – По щекам Корделии одна за другой побежали слезинки. – Удушила бы своими руками!
– Ну-ка возьми сейчас же свои слова назад! Учу тебя, учу, а толку нет. Опять негатив гонишь. Вот погрозила ты сейчас ему, а слова твои семь лет будут возле него крутиться, к земле его гнуть, какое уж тут везенье! Делай так: сболтнула лишнего, сразу хорошего побольше наговори, чтобы уравновесить, значит, добро и зло. Поняла?
Корделия с готовностью закивала.
– Ну а раз поняла, почему молчишь?
– А что говорить? – недоуменно спросила Корделия.
– Вот народ! Честное слово! – Баба Ванда подскочила на стуле от негодования. – Положительное говори, овца ты отстойная!
– Ага, ага, сейчас… Ну он хороший… – Баба Ванда выразительно посмотрела на Корделию: мол, дальше давай, продолжай в том же духе. – Добрый… – Больше подходящих слов для мужа у нее не нашлось. – Все! Больше не могу!
Баба Ванда махнула на нее рукой, вытащила из-под стола большую фарфоровую миску с надколотым краем, а гостье велела принести из кухни полную пластиковую бутылку воды. Наполнив миску, она кивнула гостье:
– Смотри сюда.