Мефодий так увлеченно выслеживая свою добычу, не заметил, что за ним самим следят. Когда молодой скопец накинул на Дарью кожаный мешок, подхватил её и быстро миновал скопческий кордон, тотчас к этому же тыну и подскочили три богатыря. Еремей уговорил Горемира и Мартына помочь высватать невесту. Вот они и следовали за ней от самого монастыря. Увидели, как Дарью похитил Мефодий, погнались за ним. Но тот мчался, что молодой лось, догнать его было невозможно.
Горемир прикидывал, как бы получше охмурить охрану и сторожевых собак, как вдруг к дому скопцов подлетели две черные глухие кареты без окон. Из карет появились люди в черных капюшонах с прорезями для глаз. Один из них пустил деревянным насосом длинную струю зеленоватой жидкости в Горемира, Еремея и Мартына, а затем в метавшихся за частоколом псов и скопцов-охранников. И псы, и люди стали позевывать, и свалились под заборы в траву.
Перемахнув через частоколы, странные чернецы ворвалась в ритуальную залу. Тотчас у двоих из них вместо голов воссияли огненные шары. Это так поразило главного скопца, что он замер с ножом возле обнаженной Дарьи. Остальные скопцы дико завопили от страха и повалились на пол. Дарья тоже была ни жива ни мертва. Один из огненноголовых великанов поспешил освободить Дарью от пут.
Раненный в руку его же собственным ножом, Кондратий Иванович все же опомнился и вскричал:
- В топоры их ребятушки, руби дьявольскую силу!
В это время двухметровые мужики с пламенем вместо голов выскочили из залы. Один ухватил Дарью и потащил в карету, второй развязал черный мешок и тотчас же швырнул его в дверь, подперев её снаружи бревном.
Бурый ядовитый дым валил из мешка. И скопцы вместе со своим грозным предводителем исходили слезой, чихали, рвались выйти. Но двери были заперты, а в окна заглядывали огненные рожи.
Кондратий Иванович с ревом выбил головой оконные рамы со стеклами, выпрыгнув во двор, поднялся с земли, потирая вздувшуюся на лбу шишку. Во дворе уже никого не было. Никаких огненных рож. Только мелькнули в проулке две черные кареты, влекомые тройками пегих лошадей. И подрессоренные экипажи укатили бесшумно, исчезли, словно черные привидения.
Кондратий Иванович в горечи, глядя на отравленных своих здоровенных псов и на братьев-охраннников, чьи глаза тоже остекленели от неизвестного яда, зарычал аки лютый зверь и ковырнул свой пупок окровавленным ножом.
Дико взвыл Мефодий Шумилов, вырывая длинные пряди волос со лба.
Горемир пришел в себя, поднял Еремея и Мартына и шепнул:
- Идемте отсюда, други! Нас попотчевали крепкой настоечкой, аж голова кружится, и чую я, если вовремя отсюда не уберемся, дадут такой закусочки, что после долго вспоминаться будет! Извини, брат Еремей, но, похоже, твою невесту укатил в свой дворец сам дьявол, не к ночи будь сие сказано! Идем теперь все к Франсуазе да выпьем по стакашку вина. После доброго веселья не помешает хорошее похмелье.
Но Еремей побежал к дому Матрены Ивановны Рукавишниковой. Там он сперва зашел в свою комнату во флигеле. Перед зеркалом он тщательно причесал на лысине три волоска. Потом ударил себя бутылкой по лицу, отчего под глазом у него тотчас всплыл большой синяк. Затем расцарапал гвоздем себе руки и в таком виде пошел дорожкой мимо грядок с зелеными полосками лука к купеческому дома. Матрена Ивановна оказалась дома.
- Я насчет Даши вашей! - с порога заявил Еремей. - Хочу прямо вас спросить: отдадите её за меня или нет?
- Так я - что, - вздохнула Марья Ивановна, - как уж Дарьюшка сама пожелает. С утра-то моей милушки нету. Думаю, пущай божьей красотой дивуется, погоды теперь благодатные. А что у вас за вид такой?
- Эх, Матрена Ивановна, за таким цветочком нужен глаз да глаз. Мефодий, помните, ухажер ейный был? Так ведь обрезался он у скопцов, а сегодня и Дашку украл, оттартал к ним, чтобы тоже обрезать!
- Ой! Убил! Ой! Убил! - заметалась по комнате Матрена Ивановна. Караул! Помогите!
- Да отбил я у скопцов Дашку! - похвастал Еремей. - Резня была лютая, я еле живой ушел. Кровь, порох отмыл, переоделся, и - к вам. Вот потому и вид мой такой, что я избитый весь. Сражался как лев…
- А Дашка где же?
- У скопцов-то её отбили, но прилетела дорогая генеральская карета, черные мохнатые руки Дашку в карету втянули и умчали. На чертей это очень похоже! Но, Матрена Ивановна! Дайте слово: спасу я Дарью, пусть моя будет.
- Я за неё слово дать не могу, да и разве с чертом сладишь? Я теперь же до коменданта дойду!
Через несколько минут Рукавишникова была уже в доме коменданта. Присела в книксене:
- Ты уж извиняй, батюшка Фома Фомич! Незваная пришла. Никогда бы не осмелилась обеспокоить. Но ты в городе главный! А я лишилась самого дорогого на свете, дочери моей ненаглядной.
- Что же случилось с вашей дочкой, неужели нашелся наглец, который посмел её обидеть?
- Мефодий Шумилов добровольно оскопился, а он Дарьин жених был. И решили скопцы Дарью оскопить, Мефодий её схватил на улице и отволок в стан.
- Неужто изувечили девчонку? - спросил комендант бледнея.
- Не успели! Главный-то уже ножик занес, а тут помешали ему.
- Кто же сей благородный человек?
- Квартирант мой Еремей Жуков. Да только спас-то он её спас, но тут же её какие-то черти огнеголовые в черную карету сунули и незнамо куда увезли. Еремея спроси, он лучше расскажет!
Проводив купчиху, он велел седлать коней. С несколькими казаками и офицерами промчался по нижнему городу. Кавалькаду сию сопровождал громкий лай собак из подворотен. Ворвались в скопческую обитель, постреляв и порубив всех оставшихся после прежней баталии собак-овчарок. Вбежав в обширную горницу, Девильнев замер: несколько обнаженных фигур метались в лужах крови, визжали и хрипели. В одной из фигур Девильнев распознал Кондратия Ивановича Селиверстова.
- Господь, гляди! Тела свои тебе жертвуем! - с воплем отсек Кондратий правый свой сосок, отчего тотчас же на месте запульсировало, засочилось огромное кровавое пятно, затем он отсек второй сосок.
Дурея от запаха теплой крови, Девильнев закричал:
- Вяжи их, ребята! Вяжи! Тащи всех в яму! Пускай прохладятся. Эк, разогрелся ты, Кондратий, что не дали тебе молодую девку загубить, покалечить? Совесть-то у тебя, старого, есть, али с соплями съел?
- Я её к Богу привесть хотел! Это ты, басурманин, тянешь её в ад! Вам бы блудить только, грешить телом своим, а тело надо готовить для Бога! Французская ты фуфряшка!
- Всех в яму! Смотреть строго, чтобы не один не сбежал, не порезался. Не давать им самой малой железки. Ни гвоздя, ни пуговицы, ни острой косточки, ни лучинки. Чтобы нечем им было бы повредиться. Лекаря им пришлите в ямшоную. И допрашивать всех: кто Дарью Рукавишникову увез?
23. БУРЯ НАДУЛА
31 октября ночью на Воскресенской горе был такой удар бури, что цветные ромбические стекла на комендантской веранде с жалобным звоном раскрошились. Во дворце из каминов вылетели уголья и головешки, едва не начался пожар.
Петух соскочил со своей жердочки и пребольно клюнул дремавшего в прихожей Шегереша в заднее место. Кот Васька, спавший на атласном тюфяке в шляпе, плаще, но без сапог, вскочил и принялся драть когтями дорогой персидский ковер. На него шумнул Данилка Хват.
- Кесь ке се? - спросонья по-французски спросил Девильнев.
- Буря, ваше высокоблагородие! - сообщил Данила. - Ветер сильный, не дай бог, если где-нибудь загорится. При таком ветре опять весь город сгорит как свечечка.
- Вели звонить в колокола, поднимайте полки, пожарных. А Шегереш пусть головешки с ковра уберет поскорее. Мне - подать трубку и шинель…
Всю ночь с отрядом Девильнев скакал по городу. Распоряжался. Где-то деревья вековые упали поперек дороги, где-то с дома крышу сорвало. Вернулся домой под утро. Только прилег, явились с докладом сыщики Адам Кучевский и Зиновий Иванов-третий.
Доложили: этой страшной ночью в Шелудивом логу некий огненноголовый великан ограбил почтовую тройку. Сей разбойник забрал все деньги, драгоценности и письма, увел лошадок. А с господина почтмейстера Сергея Федоровича Полетаева он снял новехонькую соболью шубу.
А нынче утром возле Благовещенской часовни кто-то подарил эту самую шубу юродивым - Георгию и Гавриилу.
- Кто подарил?
- Кто-то! - хмуро ответствовал Иванов-третий. - Поди узнай у них! Мычат, поэзы странные излагают.
- Шуба-то на ком одета? На Георгии либо на Гаврииле?
- На обоих сразу!
- Это как же? Вроде как у Кынсона: у одного левый рукав, у другого - правый? И так, вдвоем, одну шубу носят?
- Никак нет! Шубу-то, этот кто-то, даритель, разорвал, а может, саблей разрезал ровно пополам. Одна половина - Георгию, другая - Гавриилу.
- Вот так сыск! Ничего не выяснили! Шубу-то хоть отобрали?
- Невозможно, ваше высокопревосходительство! Хочешь за этих юродивых рукой взяться, а у них вериги железные раскаляются докрасна.
- Что за бред?
- Ей-богу! Аж паленым пахнет.
- Их на дыбу подвесить да бичами угостить, небось заговорили бы.
- Невозможно, господин комендант! Юродивые, они для русских людей словно святые при жизни. Их устами вещает сам Господь Бог!
Девильнев подошел к окну, прислушался. В заснеженном мире хорошо было слышно: играют сигнальные рожки. Разводы, караулы, офицерское собрание. В его руках сыщики, солдаты, казаки, а он, выходит, бессилен? До сих пор Дащу не нашли, Горемира, и скопцы в яме молчат как рыбы.