Лето заканчивалось. По утрам прохожие зябли и поеживались. Множество маленьких птиц беспокойно метались в небе, готовясь к отлету и вызывая грустные мысли о приближающейся холодной зиме. На все еще яркой зелени деревьев то тут, то там появлялись беспорядочные желтые мазки. Но ближе к полудню лето вновь начинало властвовать. Ярче разгоралась голубизна неба. В прозрачном воздухе плавно проплывали паутинки. От теплых солнечных лучей всех охватывала истома.
Безмерно счастливые Кароль и Сара стояли под свадебным балдахином – хупой. Церемония проводилась прямо на улице, под открытым небом, и лучи солнца, казалось радуясь вместе со всеми, изливали на жениха и невесту свой праздничный блеск.
Сияя голубыми глазами, жених разбил каблуком стеклянный бокал. Нарядно одетые родственники и гости закричали: "Мазаль тов! Желаем счастья!"
"Ах, какая прекрасная пара, – твердили гости, – как они оба необыкновенно красивы. Счастья им, счастья!"
Заиграли скрипки, вокруг молодой пары заплясал хоровод. И, медленно продвигаясь вперед, свадьба отправилась по улицам квартала. На первой же остановке, лишь замолкли скрипки, к молодым подошел господин Гирш. Ему показалось, что необходимо уточнить смысл обряда, и он строго сказал:
– Разбивание бокала отражает скорбь евреев по поводу разрушенного в Иерусалиме Храма.
Кароль и Сара благосклонно выслушали объяснение.
Услышав эти слова, слегка отодвигая гостей, поближе протиснулся господин Менаше, как всегда оглаживая худой рукой бороду:
– Позвольте добавить, достопочтенный господин Гирш, что звук разбитого бокала предостерегает опьяненного своим счастьем жениха не предаваться полностью своему счастью. Поскольку в жизни бывает не только радость, но и печаль. К этому надо быть готовым. И, как сказано в Талмуде, умерив радость, отгоняешь от себя несчастье.
– Да, да, – быстро проговорил господин Ицик бен Зехарья, большой знаток Каббалы, также имеющий что сказать, – демоны и злые духи, желающие разрушить счастье молодых, тут же исчезают от звона разбитого стекла.
Возможно, кто-то из присутствующих тоже хотел кое-что добавить по этому интересному и, как оказалось, противоречивому вопросу, но тут Кароль свирепо глянул на Исроэля, и тот, правильно истолковав его взгляд, громко крикнул: "Мазаль тов!"
Сверкнув черными глазами, счастливо засмеялась невеста. И под пение скрипки свадьба двинулась дальше, аккуратно обойдя трех дискутирующих мудрецов.
Звуки скрипки, веселые шумные поздравления не дали возможности услышать приближение несчастья. И звон разбитого бокала не отогнал демонов.
Неожиданно из-за угла стремительно вынесло возбужденную толпу горожан. Их лица были перекошены в злобных выкриках. Руки с засученными до локтей рукавами коротких курток потрясали палками и дубинками с набитыми гвоздями. Шапки из фетра были воинственно надвинуты на лоб. Не потерять бы. Некоторые, как дровосеки, несли на плечах топоры.
Пронзительно взвизгнув, смолкли скрипки.
И на какую-то секунду все замерли. Воинственная толпа и застигнутая врасплох веселая свадьба смотрели друг на друга в полном безмолвии.
В глазах одних разгоралась беспричинная, бессмысленная, беснующаяся ненависть. В глазах других проступал, проявлялся безумный страх. А затем тишина взорвалась истошными криками:
– Спасайтесь!
И сразу все смешалось – женские рыдания, детский плач, угрозы, проклятия, вопли.
Преследуя убегающих, толпа пронеслась дальше по улице, разбивая топорами двери, выламывая окна, врываясь в дома и расправляясь со всеми, кто попался на пути. Чуть замешкавшимся Каролю с Сарой уже некуда было отступать. Оставалось только отбиваться.
И, прикрывая своим телом прижавшуюся к стене девушку, Кароль яростно защищался от рассвирепевших горожан. Нападавших было трое, но третий неожиданно остановился чуть в стороне. Быстро бросив в его сторону тревожный взгляд, Кароль узнал Иржи.
Одетый нарядно, как и в прошлую встречу, Иржи стоял, уперев руки в перчатках в эфес шпаги, и спокойно, как в театре, наблюдал за происходящим. Он узнал в женихе разбежавшейся свадьбы старого знакомого. На красивом лице мужчины блуждала непонятная улыбка. Перья на бархатном берете беззаботно подрагивали в такт постукиванию ноги.
Быстро вырвав из рук одного из бюргеров палку, Кароль стукнул неуклюжего горожанина его же палкой по лбу и тем уменьшил число противников.
Но второй нападающий был более молодым, более ловким, проворным и злым. Каролю пришлось основательно поработать палкой, прежде чем тот обратился в бегство.
Тяжело дыша, Кароль вытер ладонью пот со лба и тут услышал то ли вздох, то ли стон Сары за своей спиной. Стремительно повернувшись к ней, он отметил краем глаза исчезающую за углом фигуру Иржи и тут же забыл о его существовании, потому что стоящая возле стены Сара побледнела и зашаталась.
– Ты испугалась, милая?
Сара постаралась улыбнуться Каролю, но вдруг, не завершив улыбку, прикрыла странно темнеющие глаза и начала медленно падать.
Кароль подхватил девушку и, опустив на камни мостовой, стал пытаться привести ее в сознание, обмахивая рукой, слегка хлопая по щекам и повторяя:
– Сара, очнись. Очнись, дорогая.
Девушка в сознание не приходила.
– Воды. Принесите воды! – в отчаянии крикнул Кароль, оборачиваясь.
За его спиной остановился полный, невысокий монах в грубой коричневой рясе. Его простоватое, лоснящееся, не совсем чистое лицо сморщилось в непритворном огорчении. Казалось, еще секунда – и из глаз потекут слезы.
– Воды. Умоляю, воды, – повторил Кароль.
Монах не двинулся с места.
– Как жаль, – печально проговорил он, – такая юная, красивая, как небесный ангел, и… убита.
– Что?… Как?… Где? – с трудом осмысливал Кароль сказанное монахом, не сводя с него глаз. Потом повернулся к Саре. По ее лицу медленно разливалась мертвенная бледность. Осторожно опустив голову девушки на серые камни, Кароль встал и молча, яростно бросился душить монаха.
Прижатый к стене толстяк беспомощно сучил в воздухе ногами, и, будь шея чуть менее толстой и мощной, Кароль несомненно его бы задушил. Задыхаясь, монах придушенно прохрипел:
– Это же не я. Я невиновен.
Бросив монаха, так что тот завалился набок, словно мешок, Кароль повернулся к девушке. И только теперь он увидел небольшое пятно крови, как раз напротив сердца.
"Иржи. Шпагой", – пронеслось в голове. Укол шпаги был направлен прямо в сердце. Потому и крови натекло немного.
Упав на колени, Кароль приподнял голову любимой, так и не ставшей женой. Поцеловал закрытые глаза, губы, шелковые завитки волос. Милая, нежная, солнечная девочка. За что?! За что?! Сотрясаясь от беззвучных рыданий, он раскачивался, прижимая к себе Сару, и ее черные кудри безжизненно тянулись по мостовой. Он шептал ей, уже ничего не слышавшей, все те ласковые слова, которые собирались в его сердце длинными, лунными, мечтательными ночами. И несбывшиеся грезы, растерзанные мечты рвали на части его сердце.
Наконец он положил девушку, старательно расправил оборки белого платья, поправил волосы, аккуратно сложил на груди тонкие покорные руки, поцеловал прощально остывающий лоб и, встав с колен, бросился следом за Иржи.
Монах, по-прежнему сидящий на мостовой, опасливо от него отпрянул. Но Кароль, даже не взглянув на него, стремительно завернул за угол и здесь резко остановился, словно наткнулся на стену.
Это была совсем не та улица, по которой они прошли веселой свадьбой всего полчаса назад.
Десятки убитых, раненых, изувеченных, изломанных лежали на залитой кровью каменной мостовой. Все было засыпано черепками разбитой посуды, осколками выбитых стекол вперемешку с выброшенной постелью, разорванной одеждой, обломками окон и мебели.
Судорожно сжимая в руке палку, стараясь не ступить в кровь, Кароль медленно обходил убитых.
Вот поперек улицы лежит на спине госпожа Боба. Ее голова странно, неестественно вывернута. На месте правого глаза страшная рваная рана, из которой натекла большая лужа уже начинающей чернеть крови.
Вот зарублен топором господин Менаше.
Перегнувшись через перила, с балкона второго этажа большой неживой куклой свисает госпожа Алта. С кончиков пальцев висящих плетьми рук стекает кровь и крупными каплями падает в пыль.
В разорванной одежде, на коленях и в голос рыдая, дорогу переползла женщина и без сил привалилась к стене.
Со всех сторон раздавались стоны. Пахло, как на бойне – кровью, страхом и смертью.
Охваченный отчаянием, в неистовстве, в исступлении, в бешенстве метался Кароль по улицам, разыскивая Иржи. Он был страшен.
"Ведь говорил же я, говорил", – стучало у него в висках. Он не находил Иржи, не знал, где Исроэль и жива ли Бейла.
Вдруг в голове у него словно что-то взорвалось, и тут же в глазах потемнело. Он упал навзничь, даже не успев повернуться, чтобы посмотреть, что это было. Даже не успев понять, что его ударили по голове.
С наступлением темноты шум погрома постепенно начал спадать. Утомленные горожане, захватывая добычу, поджигая дома, повернули к выходу из гетто. Поднявшийся ветер помогал пожарам. Оранжевое пламя, легко танцуя, перекидывалось с дома на дом. Ярко и сначала как-то безобидно вспыхивали балкончики, навесы, закуточки. Потом пламя вырастало, тянуло свои языки, словно руки, к следующему окну, следующему дому. Вспыхивали улица за улицей, переулки и тупички. Горел весь еврейский квартал.