Чуда не произошло, и тогда Яэль побрела к крематорию. Еще раз, один раз увидеть Анну. Она шла медленно и осторожно, стараясь избегать освещенных мест, далеко обходя сторожевые вышки с охраной, затаив дыхание и выжидая, пряталась за углами бараков. Не приближаясь к рядам проволоки, которые хорошо освещались ночью, она остановилась поодаль, надеясь, что ее не заметят.
Из трубы крематория взлетали в темное осеннее недоброе небо и метались ветром длинные языки пламени, шел густой дым. Печи работали. Яэль стояла и тихо плакала, у нее было такое чувство, словно она стоит на кладбище, перед свежей могилой близкого человека, когда горечь потери, невозвратимость прошлого и невозможность что-либо изменить разрывают сердце. Девушка начала неистово молиться:
– Шма, Исраэль. Слушай, Израиль, – страстно неслась к небу важнейшая еврейская молитва. – Господь – Бог наш, Господь один! И возлюби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всей душой твоей, и всеми силами твоими.
Она читала на иврите, закрывая глаза, раскачиваясь и прерывая молитву рыданиями.
А дым все шел и шел, и измученной Яэль стало казаться, что она видит в дыму бледное, худенькое, усталое лицо Анны, с огромными страдающими глазами. Вот это лицо тускнеет, расплывается, рассеивается и навсегда исчезает вместе с дымом в равнодушном к человеческому горю вечном звездном небе.
От порывов студеного ветра кожа ежилась и покрывалась пупырышками, текущие из глаз слезы стыли и, казалось, превращались в льдинки. Колени дрожали мелкой дрожью. Холодно. Ах как холодно и как одиноко!
За несколькими рядами ограждения из колючей проволоки слышались громкие отрывистые команды, свистки надсмотрщиков, лай овчарок, автоматные очереди. Подобное Яэль уже видела, и сначала ее глаза только метались по толпе, выискивая Анну, и как бы не замечали происходящего. Но постепенно она поняла то, что происходило там, за проволокой. А поняв, содрогнулась.
Вся эта толпа, все эти сотни людей, все эти беспокойно озирающиеся мужчины в темных пальто с чемоданами или саквояжами в руках. Нервно вскрикивающие в испуге потерять детей женщины, с нелепо висящими на сгибе локтей неуместными здесь дамскими сумочками и съехавшими набок кокетливыми шляпками. Жалобно, разрывающе душу плачущие младенцы, замученные растерянные дети с не по возрасту взрослыми глазами, все эти люди с желтыми звездами на одежде не попадут в лагерь.
Они только думают, что направляются в душ, но идут сразу в газовую камеру. Эсэсовцы быстро, четко, отработанно, бездушно и, главное, спокойно, прямо на глазах, ликвидируют целый поезд с людьми. Ничьи имена и фамилии преднамеренно не записываются. Были эти люди или не были? Пепел не ответит.
Ужас осознания происходящего мгновенно выбил из тела Яэль холод. Пот страха потек по лицу, по спине, из-под мышек на бедра. Смешиваясь с начинающим моросить дождем, тяжелил платье.
Опухшие от слез глаза Яэль неожиданно увидели юношу. Он выделялся среди всей этой издерганной, нервной, измученной толпы каким-то неожиданным спокойствием и благородным достоинством. Высокий, худощавый, в удивительно опрятном темном костюме и светлой рубашке, с бледным одухотворенным лицом в обрамлении черных кудрей, юноша держал футляр со скрипкой, прижимая его к себе.
Сделав шаг в сторону, он постарался найти глаза охранника в полосатой одежде и, встретив сумрачный взгляд, спросил:
– Скажите, пожалуйста, куда нас ведут? – Черные глаза смотрели напряженно и ожидающе.
Со своего места Яэль видела красивое лицо юноши и тяжелую спину молчащего охранника. Охранник не говорил ни слова. Лицо юноши дрогнуло, выражение проницательных глаз стало строгим. Надменно-гордым жестом вскинув голову и проговорив лишь одно слово: "Понятно", он повернулся двинуться дальше.
В этот момент поворота взгляд его глаз прошел по рядам колючей проволоки и неожиданно выхватил там, в глубине, за проволокой, на территории лагеря, женскую фигурку. Он на мгновение замер от этого странного видения.
Забыв об опасности, не отдавая себе отчета в том, что она делает, стремясь лишь лучше разглядеть лицо юноши, Яэль придвинулась ближе к ограждению, и свет прожектора осветил ее.
Полосатое платье узницы, подвязанное на тонкой талии веревочкой, уродливые стоптанные башмаки на ногах, белая косынка, свисающая с левого плеча, трепещущая под порывами ветра, – и над всем этим убожеством милое нежное лицо с распахнутыми глазами, и чуть отросшие пушком, как у цыпленка, волосы волшебно золотятся в электрическом свете.
Черные глаза юноши смотрели не отрываясь, словно впитывали это посланное ему в последние минуты жизни фантастическое видение. И Яэль смотрела не отрываясь, прижав к груди сложенные как для молитвы судорожно сжатые руки. И она понимала, что это его последние минуты. Еще немного – и этот юноша с прекрасным лицом принца, талантливый, единственный, неповторимый, будет безжалостно, бессмысленно задушен и сожжен.
Это выпадение из реальности не могло продолжаться долго. Вокруг был жесткий свет прожекторов, крики, выстрелы в воздух, побои, брань. Со спокойными лицами наблюдателей стояли подтянутые офицеры, добросовестно ожидая конца хлопотной ликвидации, когда можно будет отдохнуть от трудов тяжких в тишине хорошо протопленных комнат.
Устойчиво расставив ноги, замерли солдаты с каменными подбородками и автоматами наперевес. Их мысли блуждают примерно в тех же самых мечтах об отдыхе, который они получат до прихода следующего транспорта.
Беснуются страшные лоснящиеся овчарки, обученные рвать человеческое мясо. Капо в полосатой одежде заключенных и с жестокими лицами садистов выполняют все, что им прикажут. В этом аду не может быть места человеческим чувствам.
Юношу ударили дубинкой, вырвали скрипку, впихнули в колонну. Яэль не слышала, какое слово шевельнуло губы юноши, но была уверена, что это было слово "Прощай".
Яэль тоже не могла остаться незамеченной. Она все еще стояла, застыв на месте, а к ней уже медленно, со стороны спины, приближались двое.
Один из них был полицай "травник" одетый в черный мешковатый немецкий китель и такого же цвета брюки, заправленные в сапоги. Круглое славянское лицо с симпатичной ямочкой на подбородке и наглыми серыми глазами было весело.
А вторым был унтерштурмфюрер СС – человек молодой, чувствующий себя несколько напряженно.
Сытое лицо полицая плотоядно ухмылялось, и он оглядывался на идущего позади офицера, словно приглашая разделить с ним удовольствие от комической ситуации. Подкравшись сзади к потерявшей бдительность Яэль, полицай схватил ее грубыми руками и заговорил, прерывая речь смехом:
– Смотрят они друг на друга. Ха-ха. Глаз не оторвут. Жидовочка влюбилась. Да он же сейчас в трубу вылетит, твой красавчик. Смотри, смотри, скоро поплывет, – и полицай поворачивал сопротивляющейся Яэль голову в сторону трубы крематория. – Любви захотела. Получишь сегодня. Ох, сколько любви получишь. – И он гадко смеялся.
Сопротивление Яэль его просто смешило, он мог бы сразу его прекратить, достаточно было одного удара увесистого кулака, но он развлекался, да и на девушку у него были иные виды.
Марко, так звали полицая, сразу увидел, что она в лагере недавно, еще чистенькая, не утратила детской округлости, что концлагерь еще не успел наложить на нее свою отвратительную печать.
Подошедший офицер, снисходительно улыбаясь, смотрел на происходящее. Это был высокий блондин с голубыми глазами и умным худощавым лицом. В концлагерь он прибыл недавно, немного нервничал на своей новой должности, еще не привык к повседневной жестокости, и ему даже стало жаль юную девушку. Но что делать?
Порядок превыше всего! Она нарушила лагерное расписание и должна быть наказана. И унтерштурмфюрер СС Карл Дитфрид постарался подавить в себе жалость как ненужное немецкому офицеру, расслабляющее чувство.
Полицай Марко ошибался, говоря, что Яэль влюбилась. Это было не так. Глядя на юношу, в котором словно воплотились все лучшие достижения природы и цивилизации – молодость, красота, талант, ум, благородство, одухотворенность, – она впервые остро поняла и как много потеряла нация, и сколь неповторим каждый исчезнувший. Неповторим.
Небрежно заламывая руки отчаянно вырывающейся Яэль и приходя от этого в еще большее возбуждение, Марко неожиданно почувствовал на левой руке девушки кольцо, спрятанное под повязкой.
– Что такое? Прячешь золото? – И, размотав грязный лоскутик на пальце девушки, он рывком приблизил ее руку к глазам. – Кольцо? Запрещено! – И мужчина сдернул кольцо с тонкого пальца.
Сколько раз Яэль пыталась его снять, и ничего не получалось, а тут вдруг кольцо словно само скатилось в руку Марко. Девушка даже не успела удивиться, потом у что в глазах у нее потемнело и она обвисла в руках мужчины.