Рядом остановились Спыхальский и Гурко. Оба суровые, озабоченные. Горе товарища острой болью отдавалось в их сердцах.
- А и вправду, Арсен, хватит тужить, - тихо произнёс нежинец. - Давайте лучше гуртом подумаем, что делать.
- Что тут придумаешь?
- Холера ясная! Да что мы - в худшем положении не бывали? Припомни, друже мой! - воскликнул Спыхальский, стараясь изобразить на лице подобие весёлой улыбки, чтобы подбодрить друга. Но улыбка вышла бледная, вымученная. - И выпутывались каждый раз!
- То, пане-брат, было совсем другое, - ответил за Арсена Роман. - Там мы думали только сами за себя. А теперь…
Они не заметили, как позади них, на том месте, где раньше стоял соломенный шалаш над погребом, а теперь лежала куча чёрного пепла, тихонько приподнялась обгоревшая ляда и сквозь узенькую щёлочку на них глянули чьи-то глаза, долго привыкали к свету, и вдруг вспыхнули радостью. Крышка с грохотом откинулась - и из тёмной ямы показалась простоволосая всклокоченная голова Яцько.
- Арсен! - радостно закричал паренёк и, выпрыгнув из погреба, кинулся в объятия друзей.
- Яцько! - Арсен прижал его к груди. - Ты живой?! А где же наши?.. Что с ними?
Казак с надеждой смотрел на погреб, словно ожидая, не появится ли оттуда ещё кто-нибудь. Но Яцько, перехватив этот взгляд, печально покачал головой.
- Не, не, там больше никого нету… Татары всех забрали - погнали за Днепр…
- Значит, живы?
- Да, живые…
- А ты как?..
- Я сбежал по дороге… До вечера сидел в яру. А потом пришёл в хутор и спрятался в погребе. Накидал туда соломы, вымостил себе гнездо. Там хотя и темно, зато тепло… Я знал, что вы вернётесь сюда…
- Спасибо тебе, Яцько… Теперь рассказывай все по порядку.
Парнишка начал рассказывать. Все слушали молча, не перебивая и не переспрашивая. Только когда он назвал имена Многогрешного и Яненченко, Арсен быстро переглянулся с товарищами и с досадой покачал головой, будто бы говоря: "Как жаль, что полковник выскользнул из наших рук!.." Весть о том, что всех хуторян ордынцы погнали не в неволю, а на переселение в Корсунь, немного подбодрила казаков, и, когда Яцько закончил свой рассказ, они начали живо обсуждать положение.
- Вот теперь ясно, - сказал Спыхальский. - Мы должны ехать в Корсунь и вызволить наших… Только что делать с Яцько? У него же нет коня…
- Кто сказал, что нету? - вскинулся парнишка. - В лесу у меня припрятан чудесный конь! Тут их много бродило после боев… Так я поймал одного возле стожка на лугу и привязал в лесу, подальше от вражьего взгляда…
- Ну, тогда ты совсем славный хлопец! Я тебя ещё больше уважаю, Яцько! - И Спыхальский похлопал паренька широкой ладонью по спине. - Друзья, не можно тратить время попусту…
- Погоди, погоди, пан Мартын, - охладил горячего поляка Гурко. - Давай-ка прикинем, что мы будем делать в Корсуне…
- Как это что? - надулся Спыхальский, который не терпел, если с ним не соглашались. - Вызволим Златку, Стёху… Всех наших…
- Вчетвером?
- Почему вчетвером? - обиделся Яцько. - А я?
- Ах да, да… Прости, Яцько, - серьёзно сказал Гурко и сразу же добавил: - Даже впятером мы там, как мне кажется, мало что сможем сделать. - Нужны гораздо большие силы…
- Я тоже так думаю, - сказал Роман. - У Яненченко сотни татар…
Арсен молчал, понимая, что решающее слово за ним. В первое мгновение он готов был сразу же броситься вслед за своими, но слова Гурко охладили его пыл. Действительно, что они впятером сделают? Да и припасов на дорогу у них нет никаких - ни сухарей, ни сушёного мяса, ни сала. Даже пороха маловато. И вместе с тем сердце его разрывалось при мысли, что Златка в руках людей, которые не привыкли считаться с девичьей красой и молодостью. Для них это был товар, ценившийся на восточных рынках дороже всего.
Он колебался.
- Как же теперь быть, батько Семён? - спросил наконец Арсен.
- Трудно тут что-либо советовать, - ответил Гурко. - Вернее, не трудно, а опасно… Как бы не ошибиться…
- И все-таки мы должны на что-то решиться.
- Безусловно… Поскольку впятером мы не поможем нашим, то нам нужно немедля мчаться в Сечь. Если, конечно, там есть друзья, которые захотят пособить вам…
- Друзья есть.
- Вот и добре. Поездка в Сечь, а потом в Корсунь займёт не более десяти дней… Пусть даже две недели… Но и отсюда до Корсуня нам добираться дней пять… Так что за это время, можно думать, с твоими родными, Арсен, ничего не случится. К тому же не забывайте, что с ними Якуб, Младен, Ненко. Мне кажется, они найдут какую-нибудь возможность вступиться за Златку и за всех остальных…
- Я тоже на это надеюсь, - согласился Арсен. - А как ты думаешь, Роман?
- Без запорожцев нам не обойтись, - коротко ответил дончак.
- Ну, если так, тогда покормим коней - и айда в дорогу! Путь не близкий, а время не ждёт.
ПАЛИЙ
1
Заметённая снегами Сечь показалась путникам совсем безлюдной. На площади - ни одной живой души. Возле церкви, войсковой канцелярии и возле оружейной, где всегда околачивались те, кому нечего было делать, тоже никого. Только на башнях маячили часовые да из широких, обмазанных глиной труб над приземистыми куренями лениво поднимались в мглистое сизое небо голубые утренние дымки.
У Арсена возникло опасение: вдруг он не застанет близких друзей в Сечи? И обычно-то на зиму многие разбредались кто куда мог. А сейчас… За годы войны исчерпались запасы хлеба, казацкие хозяйства пришли в упадок, с Украины почти никакого подвоза, и братчики, у кого была собственная хата-зимовник или было к кому податься - к родным, знакомой вдовушке или просто в наймы к своему же, но богатому братчику-запорожцу, - после победы над янычарами и выборов кошевого разошлись из Сечи.
И все же он не ожидал, что Сечь так опустеет. Что же случилось? То ли все вымерли, то ли черт их забрал? Хорошо ещё, если в курене наберётся какая-никакая сотня казаков…
Друзья привязали лошадей к коновязи и зашли в Переяславский курень. Здесь было полутемно, так как замурованные морозом маленькие окошки пропускали немного света. В печке и лежанке потрескивали дрова. На нарах, несмотря на позднее утро, храпели десятка два или три запорожцев. А те, что проснулись, занимались кто чем хотел - латали одежду и обувь, вырезали из вербы и липы ложки, ковганки, острили сабли, резались в карты…
Оказалось, что людей в курене не так уж и мало. Это ещё больше удивило Арсена, ему было известно: Серко никогда не позволял людям бездельничать. Он считал лень первым врагом воина.
Почему же сейчас такая поблажка? Если б праздник какой или воскресенье - но нет!
- Доброе утро, братчики! - поздоровались прибывшие, стягивая с голов покрытые инеем шапки.
- Арсен! Голуба! Какими судьбами! - воскликнул Метелица и раскрыл медвежьи объятия. Старый казачина всегда был рад видеть молодого казака, к которому чувствовал отцовскую любовь.
С лежанки, швырнув на пол вытертый, латаный-перелатаный кожушок, соскочил дед Шевчик и засеменил к Звенигоре.
Метелица и Шевчик одновременно подошли к Арсену, поцеловали в холодные, заросшие густой темно-русой щетиной щеки.
Бросив на стол карты, от окна мчался, перескакивая через скамьи, проворный, щеголеватый Секач. Как всегда, он был одет в новый, хорошо пригнанный жупан, на ногах красовались красные сапоги на железных подковках, а зеленые бархатные шаровары, казалось, только что вышли из-под руки портного… Только одно не вязалось с его нарядным видом - на нем не было сорочки. Очевидно, проиграл. Однако это не испортило ему настроения. Собственно, сколько Арсен помнит, настроение у Секача никогда от этого не ухудшалось. Проигравшись до нитки, он исчезал на недельку-вторую, а потом опять появлялся прекрасно одетый, на добром коне. Поговаривали, что у него в Киеве есть богатая молодая вдова, безумно влюблённая в запорожца, которая и снабжает своего любимца и деньгами, и одеждой. Другие возражали и говорили, что Секач - настоящей фамилии его никто не знал - сын какого-то богатого пана или купца, а может, даже самого киевского архиепископа… Но это были, разумеется, только предположения… А в жизни это был острый на язык, хорошо знакомый с риторикой, поэтикой, греческим и латинским языками щеголеватый сорвиголова, безоглядно храбрый в бою, безмерно щедрый в дружбе красавец запорожец. Таким знали его все, а о другом не спрашивали…
Он подбежал к Арсену, обеими руками ударил его по плечам.
- Арсен, брат! Ты снова с нами!.. Но как же ты оставил молодую жинку? Иль, может, выгнала? Га-га-га!
Зашевелился весь курень. Новый человек - это всегда какие-то новости. А тут прибыло сразу пятеро… Казаки, кроме тех, кто ещё не очнулся ото сна, столпились вокруг вошедших. Каждому хотелось услышать, что творится в мире, что нового на Украине, как называли запорожцы все украинские земли, кроме самого Запорожья.
- Ну, чего ж ты молчишь, Арсен? - дёрнул казака за рукав Шевчик, который так и пританцовывал от нетерпения. - Рассказывай!
- Что рассказывать? - вздохнул Арсен. - Ничего радостного нет…
- Что стряслось, сынку? - спросил встревоженно Метелица, сразу заметивший, что в глазах Арсена притаилась глубокая тоска.
- Юрась Хмельницкий с ордою напал на Левобережье. Опустошил всю южную Лубенщину… Людей угнал на правый берег, села спалил… Моих тоже забрал… И наречённую, и мать, и сестру…
- У, проклятущий! - отозвался кто-то из казаков.