Глава 5
Ссора
Купец средней руки Супрядкин Спиридон Карпыч принял Сафрона с ватагой радостными вскриками приветствий, лобызаниями и причитаниями:
– Да как же так? Сафрон Никанорыч! Сколько лет, сколько зим! Вот радость-то какая! Бабы! Готовь снедать, да получше. Гость дорогой к нам пожаловал, слава тебе, Господи! Проводи в горницу. Эй, Гришуха! Прими коней и челядь!
Сафрон с Петром чинно поздоровались, прошли в горницу, перекрестились на образа, поприветствовали хозяйку Феклу Васильевну, справились о здоровье, о достатке.
– У нас, слава Богу, все чинно, дорогой Сафрон Никанорыч. Проходите, устраивайтесь под образами, гости дорогие. Как доехали? – ворковала хозяюшка, а сама бросала короткие приказания девкам, что шныряли по хороминам.
– Сафрон Никанорыч, а может, сперва баньку тебе истопить с дороги?
– Нет, Спиридон. Первым делом до горячего дорваться охота. Дорога, вишь ты, была дальняя и не шибко веселая.
– Да-да. Ну, как знаешь. Слышно у нас, что в Новгороде царь шабаш учинил? Тут у нас беглецы объявились, слух пустили недобрый.
– Это, Спиридон, не слух, а сущая правда. Царь поверил наветам, будто к Литве мы качнулись, вот и напустил на нас свору своих опричников. Что деется, Спиридон! Вовсе гибнет Великий Новгород!
– Да-да, родимый. Видно, Бог отвернулся от нас, грешных. Господи, помилуй и оборони от лиходея!
– Да уж, лиходей. Душегуб и убивец царь-то оказался. Недаром Грозным прозывается.
– Но вы хоть вырвались благополучно, Сафрон Никанорыч, и за это надо Богу хвалу воздать.
– Завтра в церковь сходим. Помолимся, свечки поставим да дары преподобному вручим во спасение, для раздачи убогим.
Так беседуя, друзья усаживались за стол, провонявшие тулупы гости сбросили в сенях. Петька молчал, внимательно разглядывая обстановку купеческого дома. Это был добротный дом, но не чета их новгородскому, хотя достаток и здесь выглядывал из каждого угла.
Спиридон, слушая разные истории, что рассказывал ему Сафрон, сокрушенно качал головой, чмокал губами, обращался к Богу. Ему вторила Фекла, супруга его, женщина дородная и румяная.
Услышав всю историю Сафрона, хозяин дома приуныл малость, настроение его несколько упало, но потом он отбросил преждевременные страхи и беседа потекла своим чередом. Чарка-другая расслабила мозги и мышцы, жарко натопленная хоромина разморила гостей, промерзших с дороги. Спиридон скоро распорядился уложить гостей на лавки, и хоромины затихли.
Гардан попал в руки лекаря, которого вызвали в дом. Тот, осмотрев рану, заявил, что самое страшное уже миновало и теперь надо ждать. Время – лучшее лекарство. На прощание он заметил:
– Недели через две-три сможешь ходить без костылей. Но поберегись и тогда, молодец. Не скачи козлом без надобности. Попариться тебе надо хорошенько с березовым веничком, да с травами, да с медом. Ну, бывай…
Гостям отвели маленький флигелечек на заднем дворе. Тесный, но на первое время и такое сойдет. Тепло, сытно, а что еще нужно простому человеку?
Коней поставили в свободных конюшнях. Спиридон часто отправлял подводы по торговым делам, так что место нашлось.
– Эх, заживем мы теперь! – мечтательно молвил Кузьма, зажмуривая глаза, как мартовский кот на солнце.
– Так и заживем, как хозяин повелит, – ответил Пахом, устраивая себе место на печи. Она еще не нагрелась, но теплый дух уже наполнял помещение.
– А что хозяин? Тут и самим можно стать хозяевами. Время такое…
– О чем это ты? – спросил безразличным голосом Пахом. Он не так уж был охоч до разговоров, тянуло отдохнуть, прогреть застывшие кости.
– Да уж об том самом. Поживу малость, осмотрюсь, а там и видно будет. Не век же сидеть в конюхах. Может, судьба наконец и мне даст в люди выйти. Такой случай грех упустить, Пахом. Да где уж тебе-то понять!
Пахом сопел недовольно, но вступать в пререкания не хотел.
У окна, опираясь на костыли, которые сделал из рогатин еще в лесу Пахом, стоял Гардан. Он уже мог немного передвигаться, и это сильно радовало его. Он молча слушал бахвальство Кузьмы, а его мозг лихорадочно работал. Он сразу понял, куда тот клонит, и страх за коня сжал его сердце. Наконец он не выдержал и сказал:
– Вот уж не думал, что у вас работники могут изменить хозяину.
– А ты замолкни, нехристь неумытый! – огрызнулся Кузьма. – А то быстро спровадим на конюшню. Нечего тут место занимать, вражина!
– Видно, так и надо сделать, – ответил Гардан, едва сдерживая в груди острое желание вступить в драку. – С конями-то куда легче жить, чем с иными людьми.
– Ну вот и договорились. Проваливай и больше тут не показывайся! Не то схлопочешь по шее!
– Рад, что немощен я, так и расхрабрился! Поглядел бы я на тебя, будь я при силе да при оружии. Небось, тогда не стал бы распускать язык.
Кузьма было бросился на обидчика, но Пахом успел перехватить его:
– Куда лезешь? Охолони малость. Чего с него взять, с калечного?
– Ну, погоди, пес шелудивый! Я тебе еще устрою хорошую жизнь! – Кузьма с трудом сдерживал себя, но тут Гардан заковылял к двери и молча скрылся за ней, напустив в комнату клубы пара.
Он зло кривил губы, ковылял по заснеженному двору к конюшне, где припал к шее своего гнедого коня. Тот ласково обнюхивал хозяина, в горле его что-то похрипывало – это был знак радости встречи с хозяином. Гардан влюбленно оглаживал свалявшуюся без ухода шерсть, целовал коня в мягкие бархатные губы. Конь шумно вздыхал, переступал копытами и радостно тыкался носом в его плечо.
– Ладно, Алмас, отдыхай. Тебе теперь надо много есть и отдыхать, а то за дорогу ты весь отощал и измучался. Увидел бы тебя мой дядька Азиз. Головы бы меня лишил за тебя.
Гардан устроился на сеновале, нашел старый пропыленный тулуп необъятного размера, покликал конюха.
– Не найдется тут рядна какого подстелить, а?
– Чего это ты тут вздумал устраиваться? В хоромах места нет, что ли? Хозяин распорядился всех устроить.
– Хочу тут. Люблю с лошадьми.
– Смотри сам. Дело хозяйское. Сейчас принесу тебе рядно.
Вскоре появилось рядно, конский потник и рваный тулуп. Конюх молвил, с интересом поглядывая на Гардана:
– Никак не нашенского ты роду-племени?
– Угадал. Гарданом кличут меня. Татарин я, потому без лошадей жить мне не мочно. Понял теперь?
– А-а. Стало быть, татарин, – неопределенно протянул конюх, хмыкнул под нос и удалился в сумрак конюшни.
Гардан заснул, угревшись под хрумканье конских челюстей. Часа два спустя явился Петька, растормошил его и сказал:
– Мне конюх все рассказал. С чего это ты так? С Кузей поцапались? Негоже тебе тут жить – замерзнешь. Тебе ж вылечиться надо побыстрей.
– Нет, Петька. Так лучше будет. Кузя хотел от вас уйти с моим конем, а как же я без него? Не отдам! Жизни лишусь, а коня не отдам!
– Да с чего ты взял про такое?
– Сам сказывал. Да ты и у Пахомки можешь выспросить. Он тоже слышал. Уж лучше я тут побуду.
– Пусть будет так, но теперь тебе надо бы в бане попариться с дороги. И ноге полегчает, и грязью мы заросли в дороге изрядно. Спиридон нам и белье чистое приготовил. Как стемнеет, так мы с тобой и отправимся.
Гардан ничего не ответил, а Петька помчался дальше. Новая обстановка его волновала. Он уже отдохнул малость и теперь знакомился с местными мальчишками и работниками.
Прошло несколько дней. Пошел уже второй месяц, как Сафрон с товарищами покинул родной город. Слухи о том, что творится в Новгороде, доходили и до Яма, и они ничуть не радовали. Царь не унимался, злодействовал пуще прежнего. Уже тысячи людей всякого звания безвинно потеряли головы.
Сафрон начал деятельно налаживать связи, готовился и здесь вести торговые дела.
Гардан с каждым днем ходил все увереннее, пытался уже на Алмаса взобраться, но Пахомка ему пока этого не позволил.
– Погодь малость, Гарданка, не спеши. Твое от тебя никуда не уйдет. Обожди немного. К тому ж еще Кузьма углядит. Разъярится поди.
– Алмас мой, Пахомка! Еще надо бы разузнать, куда он мое узорочье подевал, что в сумах лежало? Небось, тоже своим объявил? Уж лучше я со всеми вами поделюсь, чем все одному вору оставлять!
– Будет тебе шуметь. Мы же тоже можем тебя вором окрестить. Пограбил, небось, в городе. Так что и не твое добро-то.
– Пусть так, но нас так жизнь учила. У вас, наверное, другая жизнь. Так пусть Кузьма с хозяином поделится, я не против того. С тобой, со всеми. А Алмаса ему не отдам. За него жизнь положу!
Пахом вздохнул, потоптался малость и отошел.
Когда прибежал Петька, Гардан спросил:
– Ты отцу рассказал про то, что задумал Кузька?
– Рассказывал, да он не внял тому. Отмахнулся.
– Слышь, Петька. Дай мне пистоль твой или мой старый. На худой конец нож какой раздобудь, а то я вовсе безоружный, а мне такое ой как не нравится. Мы с детства при оружии живем. Воин я.
– Зачем тебе? Или чего злое задумал?
– На всякий случай. Место-то чужое. Уважь, ведь сам говорил не раз, что в долгу у меня, вот и помоги. Век буду помнить.
– Так ты что же, зла на меня уже не держишь, да?
– Коли хотя бы нож дашь, то и вовсе все забуду.
– Не врешь? Поклянись Аллахом своим.
– Клянусь, Петька! Пусть свидетелем будет всемилостивейший Аллах и Мухаммед, наместник Бога на земле. Аллах акбар!
– Что ж, пусть по-твоему будет, Гарданка. Принесу я тебе нож.