В Сокольниках Синай топорщит гриву,
А там, где МИДа возвышался шпиль,
Встает самум обманчиво ленивый,
Даруя небесам земную пыль.На площадях, где было многолюдно,
И во дворах, где крики детворы,
Теперь лишь только гавани верблюдов
Да бедуинов редкие шатры.Любая власть бессмысленна отныне,
Любой высокий рейтинг – невысок.
В сравнении с безбрежностью пустыни
Все деньги – тлен и звания – песок.Рублёвские дворцы пропахли псиной,
Сокрылся Кремль и Сорок сороков.
Лишь поцелуи жаркие хамсина
Стирают лица бронзовых богов.Быть может, ветер мудрости научит,
К чему припасть и с кем теперь идти,
Когда реальность сделалась сыпучей
И более не держится в горсти.И выйдем мы, как прежде, утром рано,
И станет благосклонно Назорей
Внимать змее, струящей слог Корана
На мертвом ложе высохших морей.
Жужа
На улице Жуже огромная лужа
Досталась в наследство еще от села.
На улице Жуже ни шире, ни уже
Глубокая лужа всегда здесь была.Копили бумаги, строчили запросы,
Засыпали в лужу кирпич и песок.
Прислали рабочих, асфальт и насосы
И даже прислали дорожный каток!Собрались всем миром, наладились
дружно,
Как будто случилось пахать целину,
Но булькнула "Шиш!" непокорная лужа.
Насос захлебнулся, каток утонул.И все потянулось ни шатко, ни валко
В единой увязке с родною страной,
А ночью вдоль лужи гуляют русалки,
И песню горланит шалун-водяной.И в шествии важном, в доспехе оружном,
Горя чешуею, еще до зари
По улице Жуже от лужи до лужи
Дозором проходят всегда 33!
Хрупкость
Мир так хрупок, и связи непрочны,
Чуть надавишь – расколется вмиг.
Балом правит король многоточий,
Оборвавшихся судеб и книг.Ты гуляешь один спозаранку
По привычной тропе через сквер,
И встречаешь стальную болванку,
На которой написано "смерть".Мальчик-срочник, солдат незнакомый,
Выполняя жестокий приказ,
По жилому кварталу живому
За фугасом пускает фугас.И скрывая дрожащие руки,
Неуместную жалость и страх,
Жарко шепчет: "Подохните, суки!
Поскорее подохните, нах!"И подарки его принимая,
Так уж выпал пасьянс бытия,
Ты поймешь: эта смерть – не чужая,
А на деле и вовсе – своя.Приподнимет, уложит на спину,
А потом повернет на бочок,
В мягкий дерн, в первородную глину.
Баю-баюшки, спи, старичок.И застынут навеки недвижно,
Словно вплавлены в клетку двора,
Листья кленов и желтая пижма,
И сосны золотая кора.И высокие трубы заводов,
И текучий, неверный эфир,
И нездешней, и страшной свободой
На кусочки расколотый мир.
Обещание
Я страж одинокий печальных осенних
лесов
За солнцем бегу незаметными тропами
лисьими.
Оно ускользает, медово сочась между
листьями,
И прячется в травах, венчаясь с холодной
росой.Я двигаюсь быстро, укрывшись тенями
подножными
И волглым туманом от пристальных
взглядов людей.
Они не заметят и только легонько
поежатся,
И сыщут причину для храпа своих
лошадей.Но странное чувство древнее кузнечного
молота,
Огня и железа, мушкетного злого свинца
Наполнит их души предчувствием
смертного холода,
Остылыми пальцами сжав обезьяньи
сердца.И кони тогда понесут в тишину
полусветную
Внезапного страха людского прогорклую
вонь,
Лишь мальчик-прислужник с глазами
зеленого цвета
Не двинется с места, ко лбу прилагая
ладонь.Что держит его? Тенета колдовства
заповедного?
Зачем он недвижен в янтарном закатном
огне?
Прельщение? Страх? Или клятва
родителя бедного,
В момент безысходности истово данная
мне?Смешной человечек! На что мне твои
обещания?
Когда вам обещан небесный, заоблачный
рай.
Я жертвы не трону, лишь только коснусь
на прощание,
Над ухом склонюсь и тихонько
промолвлю: "Ступай…"И двинется конь, оступаясь, кабаньими
лужами,
Тряхнет головой и быстрее в распадок
войдёт,
И звонко, и тщетно под ним, словно
клятвы ненужные,
Раскрошится в пыль ненадежный
октябрьский лёд.
Дымное пиво
В кружке пиво темно и дымно.
Ночь уключин, бортов и палуб,
И луна с желтизною дынной
В перекрестье мачтовых палок.Свет неяркий огней причальных,
И цикады – на старых стенах,
Где, пятная камней песчаник,
Оседала людская пена.И кричали они, кричали,
Обратив к небесам укоры.
И в ответ небеса молчали,
Но всегда отвечало море.Что у каждого путь измерен,
И сверх меры нельзя ни пяди,
И накаты вплетало в берег,
Словно в косу седые пряди.А потом, уходя с отливом,
Забывало слова пророчеств
И плескалось в бокале пивом
С дымным привкусом лунной ночи.
Бульвар
У стволов – непроглядная умбра теней,
Синий бархат небесного фрака.
И, наставив рога ятаганной луне,
Лист каштана на грудь опустился ко мне,
Пятипалый, как след волколака.
Парк так темен, так тягостно влажен
и пуст,
А бульвар за оградой так ярок,
Видит Бог, я сегодня туда проберусь
Между строк. И бульвара испробую вкус
С ароматом антоновских яблок!
И пускай полицейский терзает свисток,
Пусть бежит расторопная стража.
Нынче ночью Земля совершает виток,
И осенний бульвар – точно цирк шапито,
Точно сцена на эллинской чаше.
Время дорого. Сладостью спелых плодов
Я скорее спешу насладиться.
Ведь стеклянные пальцы ночных холодов
Уже делят сюжеты на "после" и "до",
Незаметно листая страницы.
Апрель
В моих перчатках прячется апрель,
Промозглый, неустойчивый, московский,
Где робкие весенние наброски
Сдувает ветер северных земель.И снег обильно потчует поля,
Беременные тонкими ростками.
Где в тигле суток бьются лёд и пламень,
И днём печёт, а ночью – до нуля.Где вдоль дорог еловая тоска
И вороньё, и рыбаки на плёсе.
Где в сумерках на тракт выходят лоси,
Чтоб грудью встретить бег грузовика.В моих перчатках утренняя мгла
И солнца свет, рассеянный и нежный,
И тонкий лёд, проникнутый надеждой
Пока недостижимого тепла.
Последнему королю
Под стенами замка по лицам камней
Струятся одежды гор.
Туман таится и ждёт на дне
Средь мха и мышиных нор.Но только вспыхнет последний пик
В святом закатном огне,
Встает тумана седой старик
Навстречу юной луне.Она прекрасна и так свежа
Уже миллионы лет,
А он напрасно стремится сжать
Её невесомый свет.
Но в этом стремлении он так велик,Что может укрыть собой
И лес, и скалы, и замка клык,
Поднявшись к небу в единый миг,
Как берег, морской прибой.Прекрасные замки король воздвиг,
Хоть не было в них нужды.
Забытая доблесть из старых книг
Питала его мечты.На диком камне в лесном краю,
Где только олень бродил,
Изящные башни легко встают,
Белее лебяжьих крыл.Печальную участь обрящет тот,
Кто к миру встаёт спиной.
Король повержен, и двери вод
Сомкнулись над головой.Погиб романтик, пророк, поэт,
Пришло дельцов торжество.
И все же, как остров в потоке лет,
Даря потомкам надежды свет,
Сияет мечта его!
Альбатрос
Над морем туч чернеющий колосс
Стяжает молний пламенные всходы,
Парит крестообразный альбатрос,
Благословляя сумрачные воды.И нет на берегу укромных мест,
Лишь на холме угрюмом и покатом
Кресту живому рукотворный крест
Дарует свет увядшего заката.Внизу – дыханье тяжкое зыбей,
В зените – звезд незримая живица.
Ужель погибнет, канув средь камней,
Не сладит с бурей, солнечная птица?Но, даже если рок рассудит так,
Черед придет, и тело станет пылью.
Навстречу шторму, рассекая мрак,
Другой защитник расправляет крылья.
Вальс листа
Тяжелый, как надгробная плита,
Уродливый Морфей анабиоза.
Над кораблём сияющие звёзды.
Над звёздами зияет пустота.
Белковой жизни хрупка тщета,
Укрытая в скорлупке техногенной,
В торжественном вращении Вселенной
Я словно лист, сорвавшийся с куста
Сирени… И кружу в потоке пенном
Межзвёздный вальс упавшего листа.
Ледяной дождь
Нездешний дождь к земле деревья гнёт,
Даруя лесу бледную корону.
Танцует светлый мальчик Новый год
На ледяном крыле антициклона.Под грузом новорожденного льда,
Как нерестом истраченные рыбы,
Стоят в портах воздушные суда,
Которые взлететь ещё могли бы.Но нет движенья, жизни, света нет
В округлых окнах темных фюзеляжей.
Врата небес закрылись без примет,
Колеблет ветер черные плюмажиПолночных туч, и кажется вот-вот
Неотвратимо, веско и незримо
На городской бетонный эшафот
Обрушится пята Иэлохима.И мы кричим Незримому: "Постой!
Не торопись. Мы поняли примету!"
Аэропорт неправедно пустой
Мы призовем немедленно к ответу.Мы разожжем огней причальных свет,
Огонь на взлёт немедля запалим мы,
Наш самолет взойдет, ровняя след,
И курс возьмет на юг, к Иерусалиму.Уйти волхвом в далекие края,
Лицом к Звезде тропою позабытой,
Чтоб в темном храме, Родина моя,
Просить тебе опоры и защиты.