Наталья Кугушева - Проржавленные дни: Собрание стихотворений стр 7.

23 марта 1947

"Века назад с тобою мы бродили…"

Века назад с тобою мы бродили,
Рука с рукой, по солнечной стране.
Оливковые рощи мы любили
И звон цикад и песни при луне.

Любили моря синюю прохладу,
И митиленское вино,
И гроздья золотого винограда
За невысокий белою стеной.

Встречать любили корабли чужие
У гавани в вечерние часы –
Стремительные тучи грозовые,
Летящие над парусом косым.

Друг друга там с тобою мы любили,
В Эгейской солнечной стране,
Где с нами Музы милые дружили
И Сафо пела, украшая мне

Венками роз и ломкого аниса
Ночного ложа сладостный шатер…
Ты помнишь звезды яркие и низкие
И запах свежести с далеких гор?..

1 апреля 1947

САФО

Остров похож на огромный и радостный сад.
Розы цветут. В Митиленах цветет виноград.
И из далекого плаванья
Корабли чужеземные заходят в гавани.

Музы поют, вдохновляясь Эгейской весной.
Море и солнце. Наполнен полдневный зной
Цикад лирическим пением
И благоуханием весеннего цветения.

Сафо, и здесь ты бродила в любовной тоске,
След от сандалий остался на теплом песке,
И над волнами пенными
Твой голос звучал, призывая Айсигену.

В дар Афродите ты песни свои принесла.
Розы цветут, из которых венки ты плела,
И рощи олив по-прежнему
Такие ж густые, зеленые и свежие.

Нет тебя, Сафо. Но летописи земли
Песни твои чрез века донесли
Любовникам. И поэтому
Ты чтима, бессмертная, поэтами.

4 апреля 1947

"Я слишком люблю тебя, солнце земное…"

Я слишком люблю тебя, солнце земное,
Закатов прозрачную акварель,
Восходов пастушескую свирель
И яростный ливень полдневного зноя.

И в каждой ромашке твое отраженье
Качается радостно, диск золотой,
Подсолнух надменный, высокий, прямой
Твое повторяет, о солнце, движенье.

В зеленой траве распускаются маки –
То пурпур заката на землю упал,
То с ягод рябины восход запылал
Осенним оранжевым лаком.

8 апреля 1947

"Друзья мои, товарищи изгнанья!…"

Герде и Эльвире

Друзья мои, товарищи изгнанья!
Шесть лет почти мы делим пополам
И скудный хлеб дорожного скитанья,
И грусть надежд, и юмор мелодрам.

Мы помогаем пронести по жизни
Мешки обид, чувалы кизяков,
Прощаем, дружные, неласковой отчизне,
У нас отнявшей родину и кров.

Прощаем ей загубленные годы,
Саманную тоску и троглодитов быт;
Прощаем вшей, жестокую природу,
Лохмотья жалкие и нищенство судьбы.

Всех потеряв, мы обрели друг друга
(В суровых битвах длится бытие).
Лишь иногда в вечерние досуги
Цыганскою гитарой пропоет

Далекой молодости воспоминанье…
И мы, тряхнув почтенной сединой,
Забыв лета, разлуки и свиданье,
Смеемся весело над грустною судьбой.

Иль, раздавив желанные пол-литра
И слезы удержав, поем о старине,
Пока кругом шальные "виют витры"
И голод рыскает в измученной стране.

Друзья мои, давайте ж поклянемся
Союз наш сохранить до гробовой доски,
И напоследок вдоволь посмеемся,
И доживем свое без жалоб и тоски.

3-26 мая 1947

"Я позову тебя в молчанье…"

Р.

Я позову тебя в молчанье.
И, может быть, настанет час, –
На долгожданное свиданье
Пойду, не опуская глаз.

И будут все пути открыты
И я припомню, может быть,
По древним письменам санскрита
Метафизическую нить

Моих далеких воплощений
На грустной и родной земле –
Медузой, рыбою, растеньем
И ящерицей на скале

Была душа. В ночных пещерах
Горели первые огни.
И человек, один из первых,
В косматом сумраке возник.

А дальше – медленно и трудно
Шел человек – за шагом шаг,
Но в некий час тревоги чудной
Крылатой поднялась душа.

Так человек услышал Бога
И на земле родился Бог –
С востока привела к порогу
Звезда волхвов и пастухов.

И память мудро сохранила,
Запечатлена и чиста,
Путь от амебы до гориллы
И от гориллы до Христа

1 июня 1947

ТРОИЦА

Конверт со штемпелем "Москва".
Как радостно и больно!
Читаю медленно слова,
И на глаза невольно
Непрошеная влага слез.
О, милый запах дома,
О, запах вянущих берез
На Троицу. Знакомый
Веселый вечер за столом
Под желтым абажуром.
Как дышит самовар теплом,
В сухарнице ажурной
Печенья хрупкая гора
(Домашнего печенья!),
И рдеет в вазе баккара
Клубничное варенье,
И хворост розовым клубком,
Напудренный ванилью,
В бутылочке старинной ром,
И рюмок изобилье,
И мед сочится золотой
На блюдо расписное,
Пионы в зелени густой,
Зажженные весною,
И в чашечках саксонских чай,
Душистый, сладкий, крепкий…
И скатерть – желтая парча,
На ней березок ветки…

3 июня 1947

ПОСВЯЩЕНИЕ

Э.

Нельзя забыть любимого тепла
Знакомого и ласкового тела.
И плачу я, что не любовь ушла,
А только радость ласки отлетела.

И мы – враги, влюбленные враги,
Следим жестокими и жадными глазами,
Чтоб сердце не досталося другим,
И раним сердце сладострастно сами.

Я плачу. Видишь – я люблю тебя
И любишь ты. Но не покорны оба.
И проклиная, плача и любя,
И издеваясь над любовью злобно,

Неповторимый помним аромат
Любимых губ и ласкового тела…
Пусть дни летят, стремительно летят,
Пусть молодость, как ветер, отшумела!

8 июля 1947

ГОЛОД

Легкая дрожь в коленях,
Ясность и пустота
Медленных телодвижений.
Смутный мираж. Мечта.

Тонко звенит (как пчелы
В тучных лугах звенят)
Мыслей моих веселых
Пахнущий медом яд.

Брат мой, мы оба узнали
Песен святую ложь –
Я тоже зову – Илаяли,
Которую ты зовешь.

Ее не бывало на свете.
И кружится голова.
Останутся от поэта
Придуманные слова,

Мы книги оставим миру.
Пускай их Лукулл прочтет
На шумном, на пышном пире
И легким вином запьет.

22 июля 1947

ПОЭТ

Банален реквизит лирических поэтов –
Чернила, разведенные водой.
И груда неоконченных сонетов
Покрыта пылью плотной и седой.

Живут в углу классические мыши,
Такие же голодные, как он.
И над кроватью протекает крыша,
А он по-прежнему беспечен и влюблен.

Во славу Муз и ветреной Киприды
Он сердце поднимает, как бокал,
И пишет на любовные обиды
Причудливый и острый мадригал.

Когда же сплин (а он не чужд поэту)
Висит над ним, как Лондонский туман, –
Он, удалясь от суетного света,
Философической тревогой обуян.

Вновь видит мира мудрое величье,
И в тайной тишине ночных часов
Как птицелов, он помнит пенье птичье
И слышит ход безмолвных облаков.

Предчувствием чудесного объятый,
От глаз людских он бережно хранит
Грааля кубок, рыцарские латы
И герб поэтов – Розу, Крест и Щит.

"По грозному небу бегут облака…"

По грозному небу бегут облака,
И степь беспредельней и шире.
"Сибирь так ужасна, Сибирь далека,
Но люди живут и в Сибири"…

Года пролетели. Какие года!
И волосы белыми стали,
И редкие вести доходят сюда,
И близкие помнить устали.

Но песен поэты о нас не споют,
О женщинах Казахстана,
О тех, кто остались без имени тут
Лежать навсегда под бураном.

О женщинах тех, кто, идя на погост
С тяжелой железной лопатой,
Не плачут, прощаясь, в сиянии звезд
Над мужем, над сыном, над братом.

24 августа 1947

8 СЕНТЯБРЯ (день Адриана и Наталии)

Себе самой

В честь Адриана и Наталии
Пишу сама себе
(Такие времена настали
В моей скитальческой судьбе).

В тот день, справляя именины,
Я встану на заре,
Одев веселую личину
К плохой игре.

И буду помнить не о тортах,
Не розы буду ждать,
Не гости праздничной когортой
Приедут поздравлять –

Я в честь высокой патронессы
Навозом смажу пол;
Я веток принесу из леса,
Поставлю их на стол,

Я выбелю снаружи хату,
Пойду за кизяком.
И вместо трапезы богатой –
Хлеб черствый с кипятком.

Благодарю покорно небо
За этот черствый хлеб –
Хоть не единым только хлебом
Живем мы на земле.

Когда ж придут друзья к поэту
В убогое жилье,
Мы вспомним, что проходит где-то
Иное бытие,

Звенят и пенятся бокалы,
И ночь всю напролет
Оркестров ветер небывалый
О радости поет.

И в честь какой-нибудь Наташи
За праздничным столом
Гремят фарфоровые марши,
Гремит стеклянный гром,