- Отец мой, - сказала Диана, - я должна исповедаться вам в весьма серьезном деле; но сперва я хотела бы знать… правда ли… как говорят…
- Позвольте мне докончить, дочь моя, - прервал ее иезуит. - Вы хотите знать, что братья общества Иисуса более снисходительны к исповедующимся, чем другие духовники, и справедливо ли они находят способ уменьшать в глазах грешника тяжесть его падения, примиряя его с Богом без особой кары… это вы хотели знать, дочь моя?
- Да, преподобный отец.
- Лишь одни неверующие считают это грехом, - сказал иезуит. - Но нужно понимать нас, мы так же строги, как и другие, если грех совершен со злым умыслом. Когда же обстоятельства сложились так, толкали человека на греховное деяние, мы прощаем падение.
- Я вас не совсем поняла, - сказала задумчиво молодая вдова.
- В таком случае, я поясню примером. - Мы знаем одну молоденькую девушку, которая, увидя проходящего красивого и храброго короля, побежала ему навстречу, бросилась к его ногам и предложила ему свою невинность; эта молодая девушка была бы потерянная женщина, бесстыдная куртизанка, присужденная к мукам ада…
- И что же? - спросила, задыхаясь, Диана.
- Но цель, с которой она это сделала, вполне ее оправдывала. Ценою своего падения она купила жизнь родному отцу и таким образом вместо падшей грешницы сделалась героиней, второй Юдифью.
- Боже! Святой отец, что вы говорите, - вскричала графиня.
- Может быть, вы знаете такую самоотверженную девушку? - спросил совершенно спокойно отец Лефевр.
Диана с отчаянием опустила руки. "Им все известно, - промелькнуло у нее в голове, - они все знают, а я, глупая, еще хотела мериться с ними… С такими союзниками я буду - все, без них - ничто; о, мне необходимо решиться". И, повернувшись к иезуиту, она спросила:
- Отец мой, угодно ли вам выслушать мою исповедь?
- Я готов, дочь моя, - отвечал иезуит.
- Вы знаете, святой отец, что я дочь графа де Сент-Валье, этого благородного вельможи, который помог герцогу Бурбону в побеге, за что был приговорен к смертной казни. Никакие мольбы друзей и родных не могли укротить гнева короля Франциска. Тогда я побежала ко двору, бросилась к ногам монарха и… не правда ли, святой отец, это был страшный грех?
- Нет, - отвечал иезуит, - это был не грех, а долг дочери.
- Король Франциск принял меня благосклонно и тотчас приказал отложить исполнение казни, назначенной на другой день. Когда он меня поднял, стоявшую на коленях, он мне шепнул на ухо: "Сегодня вечером я тебе отдам прощение твоего отца". Я хотела протестовать, но король холодно прибавил: "Скажи, нет, и голова графа де Сент-Валье покатится с лобного места на площади де Греве". Святой отец, я любила отца, притом же казнь вела с собой опись имущества, я бы осталась одна на белом свете, бедная, без всякой надежды… я пала. Не правда ли, святой отец, это был большой грех, непростительный?
- Да, если бы это совершилось для вашего личного удовольствия, но вы спасли отца - вас Бог не покарает, а, напротив, наградит за самопожертвование.
- Благодарю вас, святой отец, но это не все… Король несколько раз приходил ко мне. Впоследствии он выдал меня замуж за господина де Брезей. И потом, после свадьбы… ах, отец мой, я великая грешница.
- Конечно, дочь моя, вам может казаться великим грехом все то, что вы по обстоятельствам должны были сделать, но, принимая во внимание ваше чувство дочери к несчастному отцу, затем благодарность, которой вы были обязаны королю Франциску I за богатства и привилегии, данные им вашему мужу, я нахожу, что вы чересчур преувеличиваете свой грех.
- Мой муж по милости короля действительно оставил мне значительное состояние, - отвечала Диана.
- Итак, дочь моя, вы к себе несправедливы. Не тщеславие побудило вас сносить ухаживания человека некрасивого и немолодого. Вы спасали отца и желали увеличить состояние вашего мужа. Во всей этой исповеди я не вижу повода, по которому бы мог осудить вас.
Диана пытливо взглянула на духовника; глаза его были опущены вниз.
- Я еще имею грех, в котором должна покаяться вам, - сказала вдова.
- Я слушаю вас, дочь моя, хотя наперед утверждаю, что и этот грех ваш окажется мнимым.
- Слушайте же меня. Наследный принц Генрих, вернувшись с войны, стал настойчиво преследовать меня.
- И вы боитесь в одно и то же время сделаться любовницей отца и сына?
- Да, я ужасно этого боюсь, - отвечала Диана, закрывая лицо руками, сквозь пальцы которых можно было следить за выражением лица священника.
- Дорогая дочь моя, - сказал с благосклонной улыбкой Лефевр, - церковь не имела бы в достаточной степени молний, демоны не могли бы располагать страшными для вас муками, если бы ваша связь с наследным принцем была единственной целью своего собственного удовольствия; о, этим вы оскорбили бы небо, но я вас знаю, вы благородная и высокая душа и я уверен, если вы согласитесь открыть ваши объятия принцу, то это сделаете единственно ввиду высшей цели, для которой должны быть прощены и более тяжкие грехи.
- Высокие цели? - прошептала графиня. - Укажите мне их… направьте мои шаги.
- Дочь моя, вообразите, что вы приобретете власть над принцем Генрихом, и когда он взойдет на престол, это будет католический принц, враг еретиков, защитник общества иезуитов и привилегии инквизиции.
- И вы думаете, святой отец, - спросила Диана, - что если я буду поддерживать все это в принце Генрихе, то мне Господь Бог простит мое прошлое?
- Не только простит, но даже наградит вас через наш орден всеми земными благами.
- Это богатство я должна раздать бедным, не правда ли, отец мой? - сказала с оттенком грусти вдова де Брезей, что не ускользнуло от наблюдательных глаз иезуита.
- Бедным! - отвечал он. - Можете помочь бедным, дочь моя, но вы должны быть богаты. Ваше звание требует блеска и роскоши. Бог сотворил неравные условия жизни людей, и кто старается уничтожить данное ему Богом, тот, значит, восстает против Его святой воли. Нет, дочь моя, вы должны быть богаты - таково ваше общественное положение.
Диана встала, выпрямилась во весь рост, глаза ее загорелись, она вся вмиг будто преобразилась и сказала:
- Покончим, святой отец, эту комедию, все это переливание из пустого в порожнее. Поговорим откровенно. Вы от имени вашего ордена предлагаете мне союз?
- Да, дочь моя, я вам его предлагаю.
- Вы мне гарантируете богатства, почести, славу и опору вашего всемогущего ордена с тем, чтобы я влияла на короля и дофина и чтобы они притесняли еретиков с такой жестокостью, какой еще не бывало?
- Да, дочь моя, я вам это поручаю.
- Принимаю, - сказала графиня. - Кстати, сегодня вечером у меня будет король Франциск.
- Знаю, - продолжал иезуит. - Он возвратится сегодня вечером и, переодетый в платье простого кавалера, придет к вам, постучится в двери сада, и кормилица Алисой ему откроет.
- Боже! Как это вы все знаете! - вскричала Диана; удивление у нее превратилось в страх.
- О, дочь моя, я знаю вещи, только нужные для пользы общества, и всегда их забываю, когда минует надобность, но оставим этот вопрос. Завтра в Лувре, как вам, вероятно, известно, будет заседание по поводу религиозных событий в Германии.
- Да, я об этом слышала, - с некоторым замешательством отвечала госпожа де Брезей.
- Итак, в совете будут обсуждаться эти вопросы. Некоторые из приближенных короля против преследования реформаторов, не затрагивающих авторитет догматов. Они считают, что гонение еретиков только увеличит их силу.
- А знаете, святой отец, я с этим отчасти согласна, ибо история нам говорит, что религиозные преследования никогда не достигали своей цели.
- Вздор! - почти крикнул иезуит, вскочив со стула. - Паллиативные меры, конечно, только увеличивают силу еретиков, но меры радикальные всегда, безусловно, полезны; они с корнем вырывают зло. Обратите внимание на еретиков прежних веков: донатистов, арианцев, наконец на еретиков, близких к нашему веку, - альбигойцев; трон и церковь уничтожили даже воспоминание об их лжеучениях, потому что против них были приняты радикальные меры: не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей - их всех уничтожили.
- Но, святой отец, я не чувствую в себе достаточно храбрости предлагать королю такие страшные меры, - с трепетом отвечала графиня. - Быть может, я не сумею оправдать надежды, возлагаемые на меня обществом.
- Король Франциск и дофин очень религиозны, мне это известно потому, что они избрали себе духовников из членов нашего ордена. Вы имеете влияние на короля и его сына и можете действовать в интересах церкви.
- Но, святой отец, - продолжала графиня, - право, я боюсь, буду ли я в состоянии уничтожить дух терпимости, господствующий в совете короля.
- Вы будете не одна, дочь моя, вас поддержит весьма влиятельный сановник.
- Могу я узнать его имя?
- Разумеется. Констабль Монморанси. В нем вы найдете самого верного и преданного союзника.
- Как! Этот грабитель? - вскричала Диана, услыхав имя известного своей жадностью временщика.
Иезуит пристально взглянул на красавицу, легкая, едва заметная улыбка скользнула по его тонким губам.
- Будьте покойны, дочь моя, - сказал он, - жадность Монморанси для вас не опасна, мы сумеем достойно вознаградить вас за ваши услуги. Еретички очень богаты, и список их имений находится в наших руках.
- Ах да, я и забыла. Впрочем, святой отец, вы не подумайте, что я жадна, я только желала бы иметь возможность прилично содержать себя, сообразно моему званию.
- Да, конечно, но я уже высказал вам мое мнение на этот счет. Теперь пока прощайте, я ухожу с полным убеждением, что вы позаботитесь о вашей душе, оказав услугу святой католической церкви.