НЕОЖИДАННАЯ РАЗВЯЗКА
Санта Северина беседовал с прекрасной герцогиней. Никогда Анна Борджиа не была так неотразимо прекрасна. Ее большие, увлажненные страстью глаза с выражением обожания остановились на лице ее возлюбленного; произносимые ее нежным голосом речи были горячи и страстны; вся девушка превратилась в любовь.
Санта Северина со страстным восторгом любовался ею.
Вдруг Анна встала и сказала, протягивая руку кардиналу:
- Нас ждет накрытый стол.
- Как ты хороша! - страстно шептал будущий папа, садясь за стол рядом с герцогиней. - Я никогда не видел тебя такой, даже и в моих сновидениях; можно сказать, что в тебе живет другая женщина, что в тебя влилась новая жизнь!
- И это было бы сказано верно!.. - гордо и радостно воскликнула девушка. - Моя новая жизнь - это ты, ты моя новая душа, что живет в моей груди. Ах, если бы я доставила тебе целую вечность наслаждений, то все же бы не отдала тебе всего, чем обязана тебе!
- Я обязан тебе больше, чем жизнью! - воскликнул кардинал с юношеским энтузиазмом. - Когда же моя душа знала неземные радости, которыми ты ее наполнила? Бедный слепец, я жил всегда во мраке и только теперь открыл глаза перед твоим ярким сиянием.
- Значит, ты не проклинаешь той минуты, когда узнал потерянную и преступную женщину?
- Я-то! - воскликнул Санта Северина. - Какова бы ни была моя жизнь в будущем, я не буду на нее жаловаться. Я был настолько счастлив, насколько это возможно смертному. Моя доля радостей на земле была слишком велика. Пусть, если может, поразит меня судьба, она, наверное, не вырвет у меня ни одной жалобы.
- А все же, - сказала девушка еще нежнее, - а все же, мой друг, тебе известно, с какими намерениями и по чьему приказанию я пришла к тебе. Ты прекрасно знаешь, что я была слепым орудием в руках людей, приговоривших тебя к смерти…
- Что мне до этого? - сказал кардинал, улыбаясь. - Разве перспектива смерти делала менее блестящими твои глаза, менее бархатистой твою кожу, менее опьяняющими твои поцелуи?.. Когда я первый раз пришел к тебе, то нарочно отвернулся, желая дать тебе полную свободу завершить твое дело, как оно ни было ужасно, и был счастлив, когда увидел, что обязан жизнью не моей бдительности, а твоей любви.
- А теперь ты не боишься больше?..
- Я никогда не боялся, - высокомерно сказал кардинал, поднимая свою гордую и благородную голову, на которой остановился полный обожания взгляд герцогини. - Если меня и ждет смерть, то, верно, не от твоей руки.
- Я понимаю: ты думаешь о страшных монахах, хотевших купить тебя и потом смертельно тебя возненавидевших.
- Они еще и теперь меня ненавидят, будь в этом уверена, Анна, - сказал кардинал, вздрогнув. - Хоть ты и считаешь себя столь виновной, но ты не можешь понять бесконечной злобы этих людей; в них ужасно то, что когда они хотят поразить кого-нибудь, то их не останавливает ни жалость, ни страх, ни упреки совести. Я знаю среди них одного иезуита, вид которого производит на меня такое впечатление, словно я нечаянно дотронулся до липкого и холодного пресмыкающегося. Я не боюсь его, но мною овладевает отвращение и омерзение при одной только мысли о нем.
- А кто же этот человек, - спросила Анна, - имеющий привилегию смущать моего храброго льва?
- Ты его отлично знаешь: это испанский монах, направивший тебя против меня, отец Еузебио.
В эту минуту дверь комнаты отворилась, и Рамиро Маркуэц доложил:
- Отец Еузебио.
- Он?.. - воскликнул кардинал, бледнея, между тем как зловещая фигура монаха появилась на пороге.
- Останься, - спокойно сказала девушка, взглядом заставляя кардинала сесть на свое место.
Отец Еузебио из Монсеррато вошел совершенно серьезно и почтительно, словно ничего не было такого, что могло его шокировать в этом пире кардинала, переодетого кавалером, с молодой девушкой. Он даже сделал вид, что не узнает кардинала Санта Северина. Главная сила и искусство иезуитов и состояло именно в том, что они узнавали людей и знали что-либо только тогда, когда они считали это полезным или приличным.
Но Санта Северина был слишком горд, чтобы согласиться на молчаливое соучастие со "скромностью" отца Еузебио, а потому он, как хозяин дома, сказал повелительно:
- Приблизьтесь же, достоуважаемый отец, и сядьте.
- Готов служить вашей имененции, - ответил иезуит, входя и садясь.
В лице и манерах монаха не выражалось ни малейшего намека на страх. А между тем страх должен был бы закрасться в самую сильную и могучую душу при виде того, кого он приговорил к смерти, и той, которая должна была исполнить приговор над сидящим тут же. Может быть, монах и трусил, но ничто не выказывало его страха, так как он отлично знал, что показать свой страх значило быть почти побежденным.
Анна заговорила первая.
- Преподобный отец, я просила вас прийти сюда, забыв, что назначила этот час другому посетителю. Но хотя мы и не одни, все же я должна сказать вам, что ваши приказания исполнены.
На этот раз удар попал Еузебио прямо в сердце. Он растерянно перевел глаза с герцогини на кардинала.
- Повторяю вам, - прибавила молодая девушка, - что они исполнены, и вы скоро увидите их последствия. Но невозможно, чтобы вы видели нас за столом и не согласились бы выпить с нами. Пейте!
При этом предложении Еузебио не мог удержаться, чтобы не побледнеть.
- Благодарю вас, - прошептал он, - но мой орден… наш устав…
Анна расхохоталась так чистосердечно и натурально, что рассеяла бы подозрения и самого Тиберия.
- Как! - воскликнула она шутливым тоном. - Вы воображаете, что я хочу отравить вас… Ну, так, чтобы окончательно рассеять ваши подозрения, посмотрите: это может успокоить вас.
Она весело схватила стакан и выпила из него добрую треть. Иезуиту невозможно было больше отказываться; к тому же он уверился, что не было никакой опасности. Он выпил вино, и, на его вкус, ничто в нем не оправдало его страха.
Когда Анна увидала, что стакан, поставленный иезуитом на стол, был пуст, когда она убедилась в том, что в нем не осталось ни капли вина, странное изменение последовало в лице и манерах девушки.
Лицо ее приняло серьезное выражение, на лбу появилась глубокая морщина и ужасная усмешка скользнула по ее губам.
- Преподобный отец, - сказала она таким пронзительным голосом, что это удивило и самого кардинала, - что, вы все того же мнения, как и вчера?
- Я не понимаю вас… герцогиня… - пролепетал иезуит, больше всего испуганный изменением, произошедшим в Анне.
- Вы сейчас меня поймете… Друг мой, - продолжала Борджиа, обращаясь к кардиналу, - этот господин, как ты уже знаешь, дал мне поручение отравить тебя…
- Я это знаю, - ответил Санта Северина тоном величайшего презрения и даже не глядя на испанца. - Что мне до того, что может сказать или сделать достопочтенный отец?..
Отец Еузебио встал.
- Герцогиня! - закричал он ужасным голосом. - Не забывайте, что играете со смертью, что… я не всегда буду в вашей власти…
Он не закончил: ужасное удушье сжало ему горло, железное кольцо неожиданно охватило его виски. Он почувствовал невыразимые страдания, тысяча раскаленных булавок обожгли его лицо и тело. Иезуит тотчас же понял ужасную истину; да и не трудно было догадаться.
Он попробовал поднять над девушкой угрожающий кулак, но упал на стул, бормоча жалобным голосом:
- Я отравлен…
- Вы правы, отец мой, - заметила с величайшем хладнокровием молодая девушка. - Я не хотела оставить этот свет, не отомстив в последний раз; я не хотела, чтобы подлый монах мог бы похвастаться после нашей смерти, что произнес над нами приговор и заставил нас умереть… потому что мы приговорили себя к смерти, преподобный отец…
Молния блеснула в глазах отца Еузебио, и умирающий иезуит нашел в себе силу, чтобы воскликнуть:
- Приговорили себя к смерти?..
- Да, именно, так, - сказала Анна; дивное спокойствие и нечеловеческое величие осветило ее чело.
- Я думаю, что невозможна жизнь под ударами иезуитского ордена; такая страшная ненависть рано или поздно должна была стоить нам жизни, мы оба пали бы в разное время и после тысячи терзаний; а потому я и решила сделать то, что я сделала, своими собственными руками; я налила яд себе и своему возлюбленному и мы скоро умрем… но после того, как насладимся твоими смертельными муками, подлый монах!
- Ты сделала это! - воскликнул Сайта Северина, бросаясь к ней.
Но ни в этом движении, ни в словах, ни в лице кардинала ничто не выражало ни малейшего неудовольствия. Напротив, одной мысли о той жертве, которую принесла ему Анна, было достаточно, чтобы забыть о той, какую она от него требовала. Разве умереть таким образом не стоило тысячи жизней?..
Анна, вставшая, чтобы бросить оскорбительные слова в лицо иезуиту, упала на стул. Ее прекрасное лицо начало изменяться под влиянием агонии последних минут; в глазах у нее потемнело.
- Поди сюда! - прошептала она, протягивая руки к своему возлюбленному. - Поди сюда!..
Санта Северина подбежал к ней, шатаясь, как пьяный, поднял на руки легкое тело девушки и с бесконечной нежностью опустил его на диван. Потом сел возле нее, но вскоре уронил голову на ее колени и закрыл глаза, скованный каким-то оцепенением, не лишенным некоторой приятности.
Тяжелое дыхание Анны и Санта Северина вскоре затихло, и стало ясно, что жизнь иссякла в этих телах. Тогда отец Еузебио, уже корчившийся в мучительных судорогах ужасной агонии (так как данное ему количество было гораздо больше, нежели количество, выпитое двумя любовниками), бледный, с глазами, налитыми кровью, со ртом, покрытым беловатой пеной, встал на ноги и сделал шаг к двери.