ГЛАВА VIII.
По длинной тушинской улице ехали стрельцы на двух санях.
Всех стрельцов было пятеро: на передних санях двое и трое на задних. В передних санях лежали деревянный колодки, в который забивают ноги преступников.
Стрельцы были вооружены мушкетами, саблями и алебардами.
Поравнявшись с Азейкиной избой, стрельцы остановили лошадей, повылезали из саней и направились все разом, тесной кучей к крыльцу.
Мушкеты и алебарды они оставили в санях.
Первый вошел в сени седой стрелец с окладистой бородой и худым строгим лицом, как у монаха, и строгими глазами. Он хоть и был простой рядовой стрелец, начальство назначало его за старшого на небольшие наряды и называло его в виду его преклонных лет и его действительно строгой жизни не по имени, а по отчеству- Иванычем.
Остановившись в сенях перед дверью, которая вела в избу, Иваныч сказал стрельцам:
- Стучите!
- А может отперта, - сказал один стрелец и подергал дверь за скобу.
Сейчас же он застучал в дверь: дверь оказалась запертой, - Это, может, у тебя всегда отперта, - проговорил Иваныч, с холодно, и немного зловещей улыбкой на тонких бескровных
губах. - У этаких отперта не бывает.
Он положил руку на скобку двери и ждал, когда ее отопрут.
Дверь немного приоткрылась.
- Чего вам? - сказал голос за дверью и сейчас же изнутри избы дверь потянули назад. Тянул дверь кто-то очень сильный. Иваныч схватился за скобку в другой рукой и крикнул:
- Н-нет, врешь!
И потянул дверь к себе. Но ему было трудно. Он оглянулся назад и крикнул хрипло:
- Что же вы стали?
Но в то же время и в избе закричал кто-то:
- Да чего ты? Пусти их!
- Ну, идите, - сказал за дверью тот, кто ее удерживал. Иванычу сразу стало легко.
Он распахнул дверь.
Однако, он не сейчас же вошел в избу. Держась рукой за скобку двери, он на мгновенье застыл в этой позе, заглядывая в избу и обшаривая в ней строгим своим взглядом каждый уголок, который отсюда был ему виден.
Потом он оставил дверную скобку и схватился левой рукой за ножны прицепленной к поясу его левого бока сабли, а правой за её рукоять и потянул саблю из ножен.
Не оборачиваясь к стрельцам, а смотря прямо перед собой в открытую дверь, он крикнул:
- Беги кто-нибудь за мушкетами.
Он вытащил саблю из ножен ш согнув немного спину, выставил саблю вперед, держа руку, в которой была сабля, прижатой локтем к боку.
- А, воры, ждеся вы! - закричал он в избу.
У него почти не было зубов и голос был шамкающий. Но беззубый рот улыбался зловеще и не было ни тени страха в его изможденном лице и в его глазах, бегавших по избе с таким выражением, будто это были не глаза, а живые угли, полные ненависти и могущие жечь как настоящие угли. И он точно выбирал, кого испепелить первым.
Изба была полна вооруженных людей, одетых по-казацки. Посреди них стоял высокий поляк с черными усами.
Что это поляк, Иваныч плохо определил по костюму. Молчанова он совсем не знал и очень удивился, когда поляк заговорил с ним по-русски.
Увидев Молчанова, окруженного казаками, он так и решил, что у Азейки собралась казачья разбойничья шайка предводительствуемая поляком.
Молчанов ему крикнул:
- Тебе тут кого надо?
- А ты сам-то, кто? - крикнул ему в ответ Иваныч, выпрямившись и опустив саблю.
Он смотрел на Молчанова с полуоткрытым ртом и с остановившимися неподвижными глазами.
- Я - проезжий, - ответил Молчанов, - а это мои люди.
И спросил опять:
- Тебе кого надо?
Иваныч хотел ему сказать что-то, но в это время в сенях раздались шаги. Он обернулся быстро и крикнул:
- Запаливай огонь!
И опять обратился к Молчанову.
Он ему сказал:
- Не верю я тебе, вору!
Сзади него стрельцы разбирали мушкеты. Через голову Иваныча Молчанов видел, как эти мушкеты протащил по сеням тот стрелец, которого Иваныч за ними посылал.
Он их тащил за стволы по два в каждой руке. Потом этот стрелец опять побежал к саням. Молчанов крикнул Иванычу:
- Стой ты, дурак! Все равно я не дам вам ни разу выстрелить. А тебя так первого!
И показал Иванычу бывший у него в руках пистолет. Пистолет был кремневый.
Молчанов пощелкал курком и сказал:
- Видал? У нас у всех такие!
И прицелился в Иваныча.
- Ну! - крикнул он.
Мушкеты у Иванычевых стрельцов были фитильные. Чтобы их сделать годными к бою, нужно было сначала добыть огонь.
Иваныч, правда, слышал, что за спиной у него стрелец уже стучал огнивом о кремень.
Но Молчанов ему опять крикнул:
- Эй, гляди, старик!
- Стой! - закричал Иваныч стрельцам, глядя прямо в дуло, направленного на него пистолета и замахал на Молчанова рукой. - Буде тебе!
Потом он обернулся к стрельцам и сказал:
- Погоди!
- Не зажигать! - закричал Молчанов, очутившись в два шага возле двери и протягивая в сени руку с пистолетом. - Гаси, собака!
Разговаривая с Иванычем, Молчанов следил за тем, что делалось в сенях. И увидел вдруг, что один из стрельцов раздувает кусочек трута, а другой, в ожидании, пака трут разгорится, стоит около с мушкетом и готовит мушкетный фитиль.
- Стой, ребята! - сказал и Иваныч.
Стрелец, который раздувал трут, бросил трут на пол и наступил на него ногою.
Молчанов повернулся к Иванычу.
- Ты что, старшой, что-ль?
- Старшой.
- За кем прислан? Уж и колодки приготовил!..
Губы у него искривились.
- Как же это ты, не опросивши как следует, прямо в воры… Это я-то вор?!
Лицо у него побелело; он скрипнул зубами.
Иваныч полез за пазуху и вынул оттуда бумагу, свернутую
трубкой.
- А присланы мы, - заговорил он, - за вором Азейкой да за его девкой, - почто именует себя королевной. А он вор, Азейка, почто, согласившись с лихими людьми, чинит убыток проезжим…
ГЛАВА IX.
Иного выхода для Иваныча не было.
Нужно было вступить в переговоры. В приказе ходили глухие слухи, что Азейка приучает у себя дорожных воров. Но этих воров никто никогда у него не видал.
Однако, дыму без огня не бывает. Иваныч решил, что если Азейка воров не приучает у себя в избе, то дело у него с ними есть.
Как-нибудь и где-нибудь они, т. е. Азейка и эти дорожные воры, сходятся.
Во всяком случае они не ожидали встретить в Азейкиной избе целую кучу запорожцев.
В первую минуту, когда он их увидел, у него мелькнула мысль, что он накрыл Азейку с поличным.
В имеющейся у него бумаге из воровского приказа о ворах не упоминалось.
В бумаге говорилось лишь об Азейке и его "девке".
Обоих их, согласно тому, что в бумаге было написано, должно было, заковавши в колодки, немедля доставить в приказ для опроса.
Но когда Иваныч увидел в Азейкиной избе запорожцев, у него сразу вылетело из головы то, что он сам прочел в приказной бумаге.
Если бы его была воля, он ни одного запорожца, сколько их ни прячется в лесах около Москвы, не оставил бы в живых.
Когда в Москву приходили вести об убытках, чинимых ворами проезжим людям, он подавал даже мысль, что лучше всего было бы разбросать по дорогам пироги с отравой, "якобы кто утерял"…
Так он был озлоблен.
В своей ненависти, ослепленный ею, он не соображал, что такая мера, очень действительная, когда дело идет о волках, мало поможет против воров.
Ибо воры после первых же отравлений пирогами "якобы кем оброненными", других отравленных пирогов подбирать не станут.
Увидев в Азейкиной избе запорожцев, он озлобился еще больше, чем всегда был на них озлоблен.
Если бы запорожцев было не семь человек, а двадцать, он все равно долго не стал бы раздумывать и отдал бы приказ своим четверым стрельцам их арестовать.
Но и с теми семью запорожцами, которых он застал у Азейки, он, конечно, не справился бы, хотя бы уже потому одному, что запорожцы были вооружены прекрасными, дальнобойными польскими кремневыми, а не фитильными пистолетами. А в заднем углу избы стояли их короткие, тоже кремневые мушкеты с широкими дулами.
Из одного такого мушкета можно было переранить порядочно народу, потому что в него всыпалась чуть не горсть картечи.
Иваныч все это сообразил только тогда, когда отошел немного.
Но он опять не знал, как ему быть.
Ему предписывалось арестовать Азейку с дочерью. Но Азейки в избе не было видно, а распоряжался сейчас всем в избе этот странный человек, одетый по-польски, а речью своей - московский.
Иваныч не знал, кто он такой, и мало ему верил, что он проезжий.
Особенно его смущала повязка, со следами крови, на голове этого проезжего.
И, тем не менее, ему ничего не оставалось, как показать этому проезжему, имеющуюся у него приказную бумагу.
Может, он и в самом деле проезжий, а казаки не воры, а его люди.
Он хотел, чтобы это так было. Он подал Молчанову бумагу и смотрел на него пристально, пока он ее читал.
Молчанов сам служил в разных приказах, в том числе и в разбойном. Он хорошо разбирал и писаное, и печатное.
Но он долго читал бумагу.
Он обдумывал, как ему быть, что делать с Азейкой.
Дочь его он решил ни в каком случае не выдавать Иванычу.
Она была ему нужна. Он хотя и намеревался отправиться в дальнейший путь в тот же день, как столковался с Азейкой относительно возка и запорожцев, но, во-первых, запорожцы не могли собраться все в тот день, и ему волей-неволей пришлось заночевать у Азейки.
Запорожцы явились только на другой день.