Когда я лежал в Вильно слабый и умирающий, еще год назад, а никто из лекарей уже не соглашался лечить меня, один из них сказал Маричке: "Твой муж уже наполовину мертв, потому что его здоровая душа не хочет жить в больном теле. Всякое лечение бесполезно, поэтому приготовься к худшему и молись!" Маричка проплакала всю ночь, а утром пришел молочник, который жил напротив и всегда носил нам молоко. Он сказал Маричке прямо и коротко: "Я приведу лекаря, который вылечит твоего мужа, но ты должна принять нашу тайную веру". Маричка сказала, что для нее нет ничего дороже меня, и если действительно найдется человек, который меня спасет, она готова перейти в любую веру. Так в нашем доме появился необычный лекарь, доктор Корнелиус Моркус, который почему- то навещал меня только по ночам. Я выздоровел, а Маричка выполнила обещание. О вере, которую она приняла, я расскажу вам отдельно, а теперь послушайте, что было дальше. Служба новой вере требовала от вашей матери немногого. Она занималась рукоделием, и к ней приходили женщины, чтобы заказать работу. Они приносили ей разные сведения, написанные тайнописью, а Маричка передавала их по утрам молочнику. Благодаря тому, что я рассказал о разговоре с братьями, ей удалось спасти многих единоверцев, а братья мои были посрамлены. Ни один из Маричкиных единоверцев не попал в их руки, а все, кого они схватили, доказали, что обвинение в ереси ошибочно или ложно. Кстати, это был единственный случай, когда дети тайной веры находились в такой опасности, и я невольно оказался человеком, который предупредил их. С тех пор апостолы новой веры позаботились о том, чтобы еще большей тайной окружить всех, кто исповедует учение Схарии, и до сих пор никто из непосвященных не проник в эту тайну. Оба человека, защитившие нас от погони, погибли, и я никогда не узнал их имен, так же как не знала их моя жена. Это были ее безымянные братья, которые пришли на помощь в трудную минуту. Мне очень понравилась эта черта в людях новой веры, но, оставаясь безразличным к ее сущности, я лишь сказал Маричке: "Должно быть, милая, это неплохая вера, раз она дает таких добрых лекарей и таких верных друзей. Однако где мы находимся и что будем делать дальше?" И тут Маричка протягивает мне большую бумагу, в которой написано, что я назначаюсь королевским бобровником в деревню Горваль, и перечислены мои обязанности и привилегии. "Как тебе удалось?" - с изумлением спросил я. Она улыбнулась мне и ответила: "Как видишь, моя вера смогла защитить нас от твоих братьев и дать тебе высокое положение. Никто нас больше не заподозрит ни в чем - ни меня, ни тебя". И действительно, никогда больше братья не вспоминали обо мне, и я знаю, что они давно уже забыли о своих подозрениях, никогда ничего больше не узнав об учении Схарии.
Так я очутился здесь. Наши дела пошли хорошо. Я подружился с боброловами, и они полюбили меня. Мы построили этот дом и первые два года жили счастливо как никогда. Правда, к моим ногам уже не вернулась былая сила, хотя со временем я смог кое- как передвигаться и понял, что надо радоваться даже этому... Но никогда больше не сесть мне самому на коня и не занять боевой позиции с мечом в руке...
Маричка по-прежнему занималась своими тайными делами, время от времени к ней приезжали какие-то люди, но меня все это не касалось, я посмеивался и только иногда выполнял по ее просьбе разные мелкие поручения; что-нибудь узнать, что-нибудь передать, с кем-то поговорить...
Но вот к концу второго года, когда я свыкся со своей работой и она стала для меня скучной, снова я ощутил тягу к приключениям и горько почувствовал свое уродство. И тогда я сказал Маричке, что если среди ее единоверцев найдется еще один лекарь, который сделает так, чтобы я снова мог скакать на коне и драться, ее вера обретет в моем лице самого ревностного воина и служителя. Маричка отнеслась к этому серьезно, и через две недели приехал тот же самый знакомый лекарь и осмотрел меня. Он покачал головой и сказал, что если бы я послушал его советов, то давно уже был бы здоров, но я слишком рано сделал непомерно большое усилие, поднимая карету, и теперь уже ничего не сможет вернуть меня к полному здоровью. Больше того - оно будет все ухудшаться. Чтобы это задержать, он рекомендовал мне жевать травку, которую вы для меня с детства собираете и с которой я никогда не расстаюсь... Лекарь уехал, а я снова начал грустить, но тут на меня свалилось несчастье, которое затмило все остальное.
Маричка, выросшая в чистом воздухе полей и степей своей далекой родины, никак не могла привыкнуть к влажному, болотистому духу этих мест. Она долго скрывала свою болезнь, думая только о том, как бы скрасить мою печаль и сделать так, чтобы я не замечал своего уродства. Но однажды она упала, потеряв сознание, а из горла ее хлынула кровь. Я испугался, но Маричка утешала меня и говорила, что это пройдет и ничего страшного. На следующий день она встала, и снова с ней это случилось, она сильно ослабела и не могла подняться. Мы послали за лекарем, все за тем же лекарем, но он опоздал ровно на один день.
Никогда в жизни не забыть мне этого дня, ибо не было для меня несчастья большего, чем это. Двенадцать лет прошло с тех пор, но каждое утро я переживаю все снова и снова, и каждое утро я вижу и слышу Маричку. Вы не раз спрашивали меня, почему я всегда смотрю, как восходит солнце и почему оно поднимается точно посередине вырубленной в лесу полосы. Сейчас я отвечу на эти вопросы и расскажу вам, как умерла ваша мать. Вам было тогда по четыре года, и вы спали в той комнате, а здесь лежала Маричка. Я держал ее маленькую руку и прислушивался к дыханию, которое с каждой минутой слабело. В полночь она пришла в себя, и я уж подумал, что болезнь отступила, но Маричка улыбнулась и сказала: "Утром я умру, милый. Я знаю. Как только взойдет солнце - я умру". Я хотел сказать какие-то слова утешения, но она едва заметно покачала головой, и слезы сдавили мне горло, а слова замерли на моих губах. "Мне так хотелось бы увидеть солнце, - прошептала она. - На моей родине солнце всегда встает из-за земли, а здесь крутом лес, и солнце поднимается над верхушками сосен... Как жалко - я больше не увижу солнца, потому что пока оно поднимется над лесом, я умру..." Я сжимал ее руку и, глотая слезы, говорил: "Ты увидишь солнце, Маричка, ты увидишь его сегодня утром прямо отсюда, через это окно. Мы распахнем ворота, и ты увидишь, как солнце поднимается над землей. А потом мы с тобой еще много раз будем смотреть на него вместе... Ты подожди меня, подожди минутку..." Я выбежал из дома. Я бросился через всю деревню к деду Федору - он был тогда старшим из боброловов. Я сказал ему: "Моя жена Маричка умирает. Она хочет в последний раз увидеть, как восходит солнце, но лес мешает ей". Федор посмотрел на меня и ответил: "Иди к своей жене и будь с ней все ее последние минуты. Она увидит, как взойдет солнце, и лес не будет ей мешать".
Всю ночь я просидел с Маричкой. Она снова была без сознания и только под утро очнулась. "Пока у меня есть немного времени, - сказала она, - я хочу просить тебя о главном. Мне кажется, я была тебе хорошей женой, потому что ты никогда на меня не жаловался. Я жила для тебя, и все, что я сделала в жизни, - все было для тебя. Обещай сделать теперь кое-что для меня". "Я обещаю все, что ты захочешь!" - ответил я, а она продолжала: "Ты всегда был безразличен к делам веры, но когда я умру, тебе станет грустно и одиноко. В память обо мне - перейди в ту веру, которой я служила". И я поклялся ей, что сделаю это, и тогда она сказала слова, которые я понял гораздо позже: "Ты увидишь, что и после смерти я останусь для тебя такой же, как и при жизни. Когда дети вырастут, расскажи им все". Стало светать, Маричка забеспокоилась и грустно прошептала: "Ах, неужто не увидеть мне солнца в последний раз?!" Тогда я распахнул окно, и Маричка вскрикнула от удивления и радости. Сквозь весь лес, до самого горизонта тянулась длинная свежевырубленная просека, а в конце ее поднималось солнце. Я приподнял Маричку на подушках, чтобы ей лучше было видно, и мы сидели, обнявшись, и молчали, а солнце неумолимо поднималось выше и выше. Наконец оно оторвалось от земли, и тогда ваша мать поцеловала меня в последний раз. Я чувствовал, как холодеют ее губы, а когда я опустил на подушки ее легкое тело, она была мертва.
Никифор умолк.
Дети сидели тихо и неподвижно. Щеки Марьи горели еще больше, а Иван был бледнее прежнего.
Никифор поглядел в окно. Вырубленная просека зеленела молодыми побегами... Еще десять лет, и она совсем зарастет...
Тогда он пройдет по ней до самого конца и там, где восходит солнце, встретит Маричку...
Никифор улыбнулся и вздохнул.
- А теперь я расскажу вам о тайной вере, которую исповедовала ваша мать, и о том, как моя жена Маричка, уже после своей смерти, спасла мне жизнь в третий раз...
Глава седьмая. Дети Королевского Бобровника
- За те годы, которые прошли со дня смерти вашей матери, я сильно изменился.
Наверно, постепенно во мне стала проявляться вторая половина натуры моего отца. А может, сыграла свою роль вынужденная неподвижность... Я стал много читать и думать о том, из чего состоит мир и как устроен человек...
Я познакомился с разными религиозными учениями, и ни одно из них не показалось мне достаточно убедительным. Вы прочли все книги, которые есть в нашем доме, мы с вами часто говорили о религии, и я думаю, что сейчас вам нетрудно будет понять, в чем заключается суть тайной веры, пророком которой был киевский купец Схария. Вера очень проста, она доступна пониманию даже неграмотных людей, а образованных привлекает своей разумной основой.