- У нас, людей, стоящих во главе Церкви, существует такой обычай, - продолжал дон Карлос. - Если мы освобождаем какого-нибудь великого грешника от наложенной на него мирской кары, то требуем одного: чистая непорочная девушка может добиться его духовного очищения, если будет молиться у подножия алтаря, прося милосердного Бога спасти его. Можешь ли ты указать мне на такое невинное, непорочное создание, девицу, что постриглась бы в монастырь, отказалась от суетного мира и стала бы молиться день и ночь за спасение души того, чью телесную оболочку я спасу?
- Могу, - отвечала Хинеста. - Укажите только монастырь, где я должна буду дать обет, и я постригусь в монахини.
- Да, но для этого в монастырь еще нужно внести вклад, - негромко сказал дон Карлос, словно ему было стыдно сообщать Хинесте о последнем условии.
Хинеста горько усмехнулась и, вынув из-за пазухи небольшой кожаный мешочек с гербом Филиппа Красивого, развязала его и высыпала к ногам короля горевшие огнем камни.
- Вот мой вклад, - промолвила она. - Вероятно, этого достаточно. Мать не раз говорила, что эти алмазы стоят миллион.
- Так, значит, вы отрекаетесь от всего? - спросил дон Карлос. - Отрекаетесь от своего положения, от будущего счастья, от мирских благ ради того, чтобы добиться прощения разбойнику?
- Отрекаюсь, - отвечала Хинеста, - и прошу лишь об одной милости: позвольте мне отнести ему бумагу о помиловании.
- Хорошо, - согласился дон Карлос. - Ваше желание будет исполнено.
И, подойдя к столу, он начертал несколько строк, подписал их и скрепил своей печатью.
Затем он приблизился к Хинесте своей медлительной, степенной походкой и сказал:
- Вот оно, помилование Фернандо де Торрильясу, вручите ему сами. Читая его, он увидит, что по вашей просьбе ему дарована жизнь, дарована честь. А когда вернетесь, мы выберем с обоюдного согласия монастырь, в который вы вступите.
- О государь! - воскликнула девушка, припадая к руке короля. - Как вы добры и как я вам благодарна!
И легко, словно на крыльях, она сбежала с лестницы, промчалась через сад, через королевские покои, через дворик Водоема и очутилась на площади Лос-Альхибес. Ей казалось, что она не идет, не бежит, а парит в воздухе, как это бывает во сне.
Когда она ушла, дон Карлос бережно собрал алмазы и положил их в кожаный мешочек, замкнул алмазы, перстень и пергамент в потайном ларце, спрятал ключ и, о чем-то раздумывая, медленно, шаг за шагом, спустился по ступеням лестницы.
Внизу он встретил дона Иньиго и посмотрел на него с удивлением, словно забыв, что должен с ним встретиться.
- Государь, - сказал верховный судья, - я нахожусь здесь, потому что вы приказали ждать вас. Вашему высочеству угодно что-нибудь сообщить мне?
Казалось, дон Карлос сделал над собой усилие, стараясь вспомнить, о каких делах шла речь; затем, отгоняя постоянную мысль об императорской короне, захлестывавшую все его другие помыслы, подобно непрестанному, беспокойному прибою, заливающему берег, произнес:
- Да, да, вы правы. Объявите дону Руису де Торрильясу, что я сейчас подписал помилование его сыну.
И дон Иньиго поспешил на площадь Лос-Альхибес, чтобы сообщить своему другу, дону Руису, о радостной новости. Король же отправился во Львиный дворик.
XIX
ОСАДА
Хинеста в это время уже шла по горной дороге.
Опередим ее и посмотрим, что происходило в гроте за время ее отсутствия.
Фернандо неотрывно следил глазами за девушкой, пока она спускалась по тропинке, и лишь когда она совсем скрылась из вида, окончательно понял, что остался один.
Он перевел взгляд на пожар: пламя огненной пеленой покрыло всю гору. Треск огня и клубы дыма заглушали звериный вой; слышался лишь беспрерывный гул исполинского костра, смешивающийся в ушах дона Фернандо с шумом водопада.
Зрелище было величественным; но любое самое величественное зрелище в конце концов утомляет. Нерон, так долго желавший увидеть горящий Рим, кончил тем, что отвел ослепленные глаза от пылающего города и вернулся в невзрачный дом на Палатинском холме, мечтая о своем Золотом дворце.
Дон Фернандо вернулся в грот, опустился на ложе из папоротника и тоже погрузился в мечты.
О чем же он грезил?
Он затруднился бы ответить даже самому себе. Может быть, вспоминал о прекрасной, спасенной им донье Флор; она, как яркий метеор, мелькнула перед ним.
Может быть, он думал о доброй Хинесте. Ведь, дрогнув духом, на миг потеряв силу воли, он пошел вслед за ней по неведомым ему лесным тропам в грот - так моряк на утлом челне следует за путеводной звездой, и она спасает его.
Как бы то ни было, через некоторое время он погрузился в спокойный сон, словно на пять-шесть льё кругом не бушевал в горах разожженный из-за него пожар.
Незадолго до рассвета его разбудил какой-то странный шум, казалось доносившийся из недр горы. Открыв глаза, он стал прислушиваться.
Продолжительный, непрерывный скрежет слышался в нескольких футах от его головы, будто минер-подкопщик с остервенением работал под землей.
У Фернандо не было сомнений: враги обнаружили его убежище, но, понимая, что не могут атаковать открыто, роют ход в горе, чтобы заложить мину.
Фернандо вскочил, осмотрел аркебузу: фитиль был в хорошем состоянии; он зарядил ее, и у него осталось еще штук двадцать-двадцать пять зарядов, а если запас иссякнет, он пустит в ход пиренейский охотничий нож - на него он рассчитывал не меньше, чем на все огнестрельное оружие на свете.
На всякий случай он взял аркебузу и приложил ухо к стене грота.
Казалось, подкопщик продолжает работу с успехом, не быстро, но беспрерывно; было ясно: несколько часов такой упорной работы - и он пробьется сюда, в грот.
Наступил день, и шум прекратился.
Очевидно, минер отдыхал. Но почему никто из товарищей не помогает ему в работе?
Фернандо не мог этого понять.
Как всякий логично мыслящий человек, он не упорствовал на своем, отыскивая решение задачи, которую не мог постичь, говоря себе, что наступит миг - и тайна обнаружится; а пока ему остается одно - спокойно ждать.
У него были все основания ждать терпеливо.
Во-первых, голод его не страшил; на пять-шесть дней Хинеста, как мы знаем, снабдила его пропитанием, и он атаковал запасы часа через два после восхода солнца, а это красноречиво говорит о том, что грозившая опасность ничуть не повлияла на его аппетит.
К тому же теперь у него было не одно, а два основания надеяться, что он выйдет из трудного положения: первое - поддержка дона Иньиго, второе - обещание Хинесты.
Откровенно говоря, молодой человек почти не рассчитывал на успех девушки-цыганки; хотя ему уже было известно все о жизни ее матери, он больше надеялся на отца доньи Флор.
К тому же сердце человеческое неблагодарно: вероятно, Фернандо хотелось получить подобное благодеяние из рук дона Иньиго, а не из рук Хинесты - в таком он был душевном состоянии.
Испытывая расположение к дону Иньиго, он понял, что и сам внушает симпатию благородному старику.
Удивительное чувство, подобное голосу крови, роднило их.
Снова раздавшийся шум отвлек дона Фернандо от размышлений.
Он приложил ухо к стене и сразу понял, как это бывает по утрам, когда мысль ясна (во тьме она, подобно самой природе, затуманена), - понял, что минер ловко и упорно делает подкоп, стараясь до него добраться.
Если он довершит работу, а это значит - установит ход сообщения, говоря военным языком, чтобы вторгнуться в грот, - дону Фернандо придется выдержать неравную борьбу, не оставляющую шансов на спасение.
Не лучше ли, когда наступит ночь, выйти наудачу и, призвав на помощь темноту и знание местности, сделать попытку выбраться на другой склон горы?
Только беглецу не за что было зацепиться: пожар, вылизавший почти до самой макушки огромную часть горы, уничтожил мастиковые деревья, мирты и лианы, стелившиеся по отвесным склонам и выбивавшиеся из расщелин, отнял опору и поддержку у ног и рук беглеца.
Дон Фернандо высунулся из грота: надо было выяснить, можно ли пробраться по тропке, по которой спускалась Хинеста до пожара.
Он был поглощен этим исследованием, как вдруг раздался выстрел и пуля расплющилась о гранит на расстоянии полуфута от того места, где он ухватился за выступ.
Дон Фернандо поднял голову: три солдата, стоящие на вершине скалы, указывали на него пальцем и белое облачко порохового дыма поднималось в воздух над их головой; они-то и стреляли из аркебузы.
Сальтеадора обнаружили.
Но он был не из тех, кто не отвечает на вызов.
Он в свою очередь схватил аркебузу, прицелился в одного из солдат, который готовился снова разрядить оружие, - следовательно, это и был стрелок.
Прогремел выстрел - солдат, раскинув руки, выпустил аркебузу, оказавшую ему дурную услугу, и покатился вниз головой по крутому склону.
Раздались громкие возгласы, ибо не оставалось сомнений: тот, кого искали, найден.
Фернандо вернулся в грот, перезарядил аркебузу и вновь приблизился к отверстию пещеры.
Но сотоварищи убитого исчезли, и на всем видимом пространстве, в огромном полукруге перед гротом, никого не было видно.
Только камни катились с вершины горы, перескакивая через утесы, а это означало, что солдаты устроили засаду наверху.
Подкоп продолжался.
Было ясно, что теперь, когда Сальтеадора обнаружили, атаковать его будут любыми средствами.