- Ну… - произнесла девушка, улыбаясь. И отодвинула в сторону одежду, давая мне еще одну возможность взглянуть на нее. - Я надеялась, что тогда вы уж точно не будете возражать…
Оценив ее честность, я сказал:
- Да я и так бы согласился. Но послушай, есть еще одно обстоятельство. Видишь ли, нам предстоит пересечь опасную и труднопроходимую пустыню. Это неподходящее место для любого человека, не говоря уж о маленьком мальчике. Хорошо известно, что Сатана наиболее силен в дикой пустынной местности. Именно в пустыню уходили праведники-христиане, чтобы испытать силу своей веры, - я имею в виду самых благочестивых великих христиан, таких как святой Антоний. Но простые смертные, отправляясь туда, могут рассчитывать лишь на великую удачу, ибо это очень опасное путешествие.
- И все-таки люди путешествуют через пустыню, - спокойно сказал юный Азиз. - Ну а поскольку я не христианин, то, возможно, буду в меньшей опасности. Может, я даже стану защитой для остальных.
- У нас в группе уже есть один мусульманин, - ответил я кисло. - Кстати, я как раз это и хотел с вами обсудить. Наш погонщик верблюдов - настоящий зверь, который имеет привычку совокупляться с такими же подлыми животными. Искушать его скотскую натуру очаровательным и податливым мальчиком…
- Ах, - сказала Ситаре, - должно быть, именно поэтому и возражал ваш отец. Я слышала, что хозяйка говорила о чем-то подобном. Тогда Азиз должен пообещать, что будет избегать этого изверга, а вы должны дать слово, что станете следить за ним.
- Я всегда буду держаться рядом с вами, мирза Марко, - заявил мальчик. - Днем и ночью.
- Азиз, может, и небезупречен, по вашим понятиям, - продолжала сестра, - но он разборчив. Пока мальчик с вами, он будет только вашим, не поднимет свой zab, ягодицы или даже глаза для другого мужчины.
- Я стану только вашим, мирза Марко, - подтвердил мальчик. Он был просто воплощенные очарование и невинность, не считая того, что тоже до сих пор держал всю одежду в руках, как и Ситаре, позволяя мне лицезреть свою наготу.
- Нет-нет-нет! - воскликнул я в некотором возбуждении. - Азиз, ты должен дать слово, что не будешь искушать никого из нас. Наш раб - всего лишь животное, но мы-то, все остальные, - христиане! Ты останешься совершенно непорочным до самого Мешхеда.
- Если это то, чего вы желаете, - сказал мальчик, явно упав духом, - тогда я клянусь. Клянусь бородой пророка (да пребудет с ним мир).
Я несколько скептически спросил Ситаре:
- Эта клятва обязательна для безбородого ребенка?
- Разумеется, - подтвердила девушка и спросила меня в свою очередь: - А почему бы вам и не разнообразить свое путешествие по пустыне? Вы, христиане, должно быть, получаете нездоровое удовольствие, отказываясь от наслаждений. Но да будет так. Азиз, ты можешь снова надеть свою одежду.
- Ты тоже, Ситаре, - сказал я, и если Азиз после моих слов слегка расстроился, то она стояла как громом пораженная. - Заверяю тебя, милая, я говорю это весьма неохотно, но с наилучшими намерениями.
- Я что-то не понимаю. Раз вы берете на себя ответственность за моего брата, то моя невинность уже больше не нужна ему. Поэтому я хочу подарить ее вам, и сделаю это с радостью.
- А я с благодарностью отклоняю дар. Я уверен, ты и сама понимаешь, что это будет благоразумней, Ситаре. Потому что, когда твой брат уедет, что станется с тобой?
- Какая разница? Я всего лишь женщина.
- И к тому же очень красивая. Так вот, раз уж тебе удалось пристроить Азиза, ты можешь теперь заняться собственной судьбой. Выйти замуж, стать наложницей, или чего ты там еще хочешь достигнуть. Однако я знаю, что женщина может претендовать на многое лишь в том случае, если она не лишена девственности. Такой я тебя и оставлю.
Брат с сестрой уставились на меня, и мальчик пробормотал:
- Поистине, христиане divanè.
- Разумеется, и среди нас попадаются глупые люди. Но многие просто стараются вести себя так, как пристало христианам.
Ситаре бросила на меня более нежный взгляд и мягко сказала:
- Возможно, кое-кому это удается. - А затем снова провокационно открыла свое прекрасное тело. - Вы уверены, что отказываетесь? Вы непреклонны в своем добром намерении? Вас не терзает искушение?
Я рассмеялся дрожащим смехом.
- Еще как терзает. По этой причине позволь мне поскорей уйти отсюда. Я посоветуюсь с отцом и дядей насчет того, чтобы взять Азиза с собой.
Принятие решения не заняло много времени, потому что они как раз в это время уже обсуждали этот вопрос в конюшне.
- Ну что, - сказал дядя Маттео отцу, - Марко тоже согласен, чтобы мальчик отправился с нами. Таким образом, двое "за" против одного колеблющегося.
Отец нахмурился и запустил пальцы в бороду.
- Мы сделаем доброе дело, - подал я голос.
- Как можем мы отказаться сделать доброе дело? - вопросил дядя.
Отец весьма раздраженно напомнил нам старую поговорку:
- Святая Милость мертва, а ее дочь Доброта больна.
Дядя ответил ему другой пословицей:
- Если перестать верить в ангелов, они перестанут творить чудеса.
В замешательстве братья молча смотрели друг на друга, пока я не осмелился прервать молчание:
- Я уже предупредил парнишку, что существует опасность того, что к нему будут приставать. - Оба вперили в меня изумленные взгляды. - Вы же знаете, - пробормотал я, чувствуя себя неловко, - способность Ноздри, хм, доставлять неприятности.
- Ах, это, - произнес отец, - да, это так.
Я обрадовался, что отец со мной согласен, ибо мне не слишком хотелось выступить в роли ябеды, рассказав о последней непристойности Ноздри, и, возможно, подставить спину раба под кнут.
- Я заставил Азиза дать слово, - сказал я, - держаться настороже и сообщать мне о любых подозрительных действиях. А сам я обещаю, что буду следить за ним. Что же касается его перевозки, то вьючный верблюд не слишком сильно нагружен, а мальчик весит совсем немного. Его сестра разрешила нам взять себе те деньги, которые мы получим от его продажи, а это должна быть изрядная сумма. Хотя я лично думаю, что правильнее будет просто вычесть стоимость его содержания и позволить мальчику оставить себе остальные деньги. Это будет своего рода наследством, с которым он сможет начать новую жизнь.
- Ну что же! - снова произнес дядя Маттео, почесывая свой локоть. - Парню есть на чем ехать, у него имеется телохранитель, который защитит его. Азиз сам оплачивает свой путь до Мешхеда, да потом еще получит приданое. Какие могут быть возражения!
Однако отец торжественно произнес:
- Если мы возьмем его с собой, Марко, он будет на твоей ответственности. Ты можешь поручиться, что убережешь ребенка от беды?
- Да, отец, - ответил я и выразительно положил руку на висевший на поясе кинжал. - Если случится несчастье, то сначала оно произойдет со мной, а уж потом с Азизом.
- Ты слышишь, Маттео?
Я понял, что отец воспринял это как своего рода торжественную клятву, поскольку призывает дядю быть свидетелем.
- Я слышу, Нико.
Отец вздохнул, по очереди посмотрел на нас, почесал еще немного свою бороду и наконец сказал:
- Ладно, тогда мальчик поедет с нами. Иди, Марко, и объяви ему об этом. Скажи его сестре и вдове Эсфири, чтобы они упаковали вещи Азиза, которые он возьмет с собой.
Таким образом, мы с Ситаре улучили возможность обменяться кратковременными поцелуями и другими невинными ласками. А на прощание девушка сказала мне:
- Я никогда не забуду вас, мирза Марко. Я не забуду, как вы были добры к нам обоим и как беспокоились о моей дальнейшей судьбе, о том, что со мной станет после вашего отъезда. Я бы очень хотела вознаградить вас - и именно тем способом, от которого вы так благородно отказались. Если когда-нибудь вы снова окажетесь здесь…
Глава 4
Я уже упоминал о том, что нам предстояло пересечь Деште-Кевир в наиболее подходящее для этого время года. Не представляю, что бы с нами было, если бы нам пришлось пересечь ее в самое плохое время. Мы сделали это поздней осенью, когда солнце уже не было таким дьявольски горячим, однако все равно подобное путешествие, вне всяких сомнений, нельзя назвать приятным. До этого я полагал, что нет ничего более скучного и однообразного, чем долгая поездка по морю, по крайней мере когда море не становилось страшным из-за шторма. Однако хуже всего оказалось путешествие по пустыне: жажда, зуд, царапающий кожу дребезжащий песок, изнуряющая жара - список ненавистных неудобств можно было продолжать и продолжать. Именно этот список всплывал, словно речитатив проклятий, в расстроенном мозгу путешественника, когда тот устало тащился по пустыне от одного невыразительного горизонта по невыразительной плоской поверхности к другой удаляющейся от него невыразительной линии горизонта.