- Когда я привык к тому, что мой брат пользуется мной, мой следующий по возрасту и гораздо более искушенный брат помог мне совершенствоваться дальше. Когда же моя badàm созрела до такой степени, что я смог и сам получать удовольствие, тогда мой отец…
- Adrio de vu! - снова воскликнул я. Но на этот раз любопытство оказалось сильнее сочувствия и отвращения. - Скажи, что ты называешь словом "badàm"? - Я не мог понять этой детали, потому что "badàm" на фарси означает "миндаль".
- Вы не знаете этого? - удивился Ноздря. - Но ведь у вас и у самого есть badàm. У каждого мужчины она есть. Мы называем ее миндалиной из-за формы и размера, но лекари иногда считают ее третьим яичком. Badàm расположена позади первых двух, но не в мошонке, а скрыта внутри паха. Палец, хм, или какой-нибудь иной предмет, вставленный достаточно глубоко в ваш анус, нежно трется об эту миндалину и доводит ее до приятного возбуждения.
- Ясно, - произнес я, осознав полученные сведения. - Так вот почему Джафар только что выпустил spruzzo, как мне показалось, без всякой помощи и стимуляции.
- Мы называем эту струю миндальным молоком, - сказал Ноздря, поджав губы, а затем добавил: - Некоторые способные или искушенные женщины знают об этой невидимой мужской железе. Так или иначе, они касаются ее во время совокупления с мужчиной, и таким образом, когда он извергает миндальное молоко, его наслаждение счастливым образом возрастает.
Я удивленно покачал головой и заметил:
- А ты ведь прав, Ноздря. Мужчина может много чего узнать во время путешествия. - Я плавно вложил кинжал обратно в ножны. - Ладно, так и быть, прощаю тебе твое наглое обращение ко мне, но учти, это в последний раз.
Ноздря с самодовольным видом ответил:
- Хороший раб ставит выгоду господина выше собственного смирения. А теперь, хозяин Марко, может, вы хотите вложить другое свое оружие в этот футляр? Смотрите, какие восхитительные у Джафара ножны…
- Scagaròn! - рявкнул я. - Я могу смириться с чуждыми традициями, пока нахожусь в этих местах, но я не собираюсь принимать в них участие. Даже не будь мужеложство столь ужасным грехом, я все равно предпочел бы любовь женщин.
- Любовь, хозяин? - повторил, как эхо, Ноздря. Джафар рассмеялся своим грубым смехом, а один из верблюдов рыгнул. - Никто и не говорил о любви. Любовь между мужчинами - совершенно иная вещь, я верю, что только мы, добрые воины-мусульмане, знаем самые возвышенные из чувств. Я сомневаюсь, что какой-нибудь тупой христианин, читающий проповеди о мире, способен на такую любовь. Нет, хозяин, я предлагал не любовь, но всего лишь то, что есть под рукой, - облегчение и удовлетворение. А потому какая разница, с кем совокупляться?
Я фыркнул как надменный верблюд.
- Проще говоря, раб, для тебя не имеет значения, с каким животным этим заниматься. Что касается меня, то счастлив сообщить, что пока на земле есть женщины, у меня не возникнет желания совокупляться с мужчинами. Я сам мужчина, и я слишком хорошо знаю свое тело, так что менее всего меня интересует тело другого мужчины. Но женщины - ах, женщины! Они так изумительно отличаются от меня и так сильно отличаются друг от друга - я никогда не смогу оценить их по достоинству!
- Оценить женщин, хозяин? - удивленно спросил Ноздря.
- Да. - Я замолчал, а затем произнес с должной серьезностью: - Однажды я убил мужчину, Ноздря, но я никогда не смогу заставить себя убить женщину.
- Вы еще молоды.
- А теперь, Джафар, - велел я юноше, - быстренько одевайся и ступай, пока не вернулись отец и дядя.
- Я только что увидел, что они возвращаются, хозяин Марко, - сказал Ноздря. - Они вошли вместе с альмауной Эсфирью в дом.
Услышав это, я тоже отправился туда, и снова меня подстерегла служанка Ситаре, она встретила меня в дверях. Я хотел было пройти мимо, не обращая на нее внимания, но девушка взяла меня за руку и прошептала:
- Говорите тише.
Я ответил ей в полный голос:
- Но мне нечего сказать тебе.
- Тише. Там в доме хозяйка, а с ней и ваши отец с дядей. Вот что, мы с Азизом обсудили это дело, ну, в смысле, вас, и…
- Я не дело! - возразил я раздраженно. - И мне не нравится, когда меня обсуждают.
- О, пожалуйста, тише. Вы помните, что послезавтра день Eid-al-Fitr?
- Нет, я даже не знаю, что это такое.
- Завтра с восходом солнца заканчивается Рамазан и наступает месяц шаваль. Он начинается с праздника Eid-al-Fitr. В этот день мы, мусульмане, свободны от воздержания и ограничений. Во всяком случае, завтра после захода солнца мы с вами можем заняться zina. И уже ничто нам не помешает.
- За исключением того, что ты девственница, - напомнил я ей. - И должна оставаться таковой ради своего брата.
- Именно это мы с Азизом и обсуждали. Мы просим вас о маленькой услуге, мирза Марко. Если вы согласитесь на это, я тоже соглашусь - с ведома и одобрения своего брата - заняться с вами zina. Разумеется, вы можете иметь и его тоже, если хотите.
Я сказал с подозрением:
- Твое предложение, похоже, заслуживает внимания, вот только что это за маленькая услуга? Твой любимый брат, разумеется, поступает по-братски. Но едва ли я жажду встречи с этим маленьким неотесанным простофилей.
- Вы уже встречались с ним. Он работает поваренком на кухне, у него такие же темно-рыжие волосы, как у меня, и…
- Что-то не помню. - Однако воображение нарисовало мне этакого близнеца Джафара, мускулистого и красивого увальня, с отверстием как у женщины, разумом как у верблюда и моралью хорька.
- Так вот, насчет маленькой услуги, - продолжала Ситаре, - это сущий пустяк. Вы не только поможете мне и Азизу, но и сами получите прибыль.
Передо мной стояла красивая девушка с огненно-рыжими волосами, которая предлагала мне себя, свою непорочность, а также денежное вознаграждение - плюс, если я захочу, и своего еще более красивого, по ее мнению, брата в придачу. Естественно, это вызвало в моей памяти предостережение, которое я слышал уже несколько раз: "Остерегайся кровожадной красоты". Понятное дело, я сразу насторожился, но не настолько, чтобы наотрез отказаться от предложения Ситаре, даже толком не узнав, чего она хочет взамен.
- Расскажи-ка поподробнее, - сказал я.
- Не теперь. Сюда идет ваш дядя. Тише.
- Так, так! - зарокотал дядя Маттео, приблизившись к нам из более темной внутренней части дома. - Не иначе, как тут у вас любовное свидание - fiame? - И прорезь в его черной бороде превратилась в белозубую ухмылку, когда он задел нас плечом и отправился к дверям конюшни.
Замечание это было игрой слов, поскольку на венецианском наречии "fiame" может означать и огонь, и рыжеволосого человека, и тайных любовников. Таким образом, я сделал вывод, что дядя шутливо посмеялся над тем, что счел флиртом между юношей и девушкой.
Как только он отошел настолько, что не мог нас слышать, Ситаре сказала мне:
- Завтра. Приходите к дверям кухни, куда я вас уже приводила. В то же самое время.
После этого она тоже ушла куда-то в заднюю часть дома. Я же отправился по коридору к комнате, из которой раздавались голоса отца и вдовы Эсфири. Когда я вошел, отец говорил серьезным приглушенным тоном:
- Понимаю, что вы предложили это от всего вашего доброго сердца. Но мне бы хотелось, чтобы вы сначала обсудили все со мной, причем с глазу на глаз.
- Вот уж никогда бы не заподозрила, - сказала вдова, тоже понизив голос. - Но если, как вы говорите, он прилагает все силы, чтобы измениться, может, не стоит лишний раз искушать его? Так не хочется чувствовать себя виноватой.
- Нет-нет, - заверил ее отец, - никто не станет возлагать вину на вас, даже если доброе дело закончится плохо. Мы обсудим все, я спрошу его откровенно, станет ли это непреодолимым искушением, и уж тогда мы решим, как поступить.
Тут они оба заметили мое присутствие и резко оборвали свой разговор на какую-то непонятную мне секретную тему. Отец сказал:
- Да, неплохо бы нам остаться здесь еще ненадолго. Нам надо кое-что купить на базаре, а он ведь был закрыт на протяжении всего священного месяца. Но ведь Рамазан заканчивается завтра, так что мы все купим и, как только хромой верблюд поправится, немедленно двинемся в путь. Просто не передать, как мы благодарны вам за гостеприимство, за предоставленный кров и за вкусную пищу.
- Да, кстати, - вспомнила вдова, - ваш ужин почти готов. Сейчас принесу.
Мы с отцом вместе отправились на сеновал, где и обнаружили дядю Маттео, внимательно рассматривавшего страницы Китаба. Он оторвался от карт и объявил:
- Следующий пункт нашего назначения - Мешхед, а туда совсем не просто добраться. Придется пересечь огромнейшую пустыню. Мы высохнем и сморщимся, как bacalà. - Он внезапно резко оборвал разговор и принялся расчесывать левый локоть. - Какое-то проклятое насекомое укусило меня, и теперь я весь чешусь.
Я заметил:
- Вдова сказала мне, что весь город буквально кишит скорпионами.
Дядя бросил на меня насмешливый взгляд.
- Если тебя когда-нибудь ужалит один, asenazzo, ты поймешь, что укус скорпиона не болезненный. Нет, это была маленькая муха какой-то странной треугольной формы. Настолько крошечная, что просто удивительно, что ее укус вызвал такой зуд.
Вдова Эсфирь несколько раз пересекала двор, чтобы принести нам блюда с едой, и мы втроем принялись ужинать, склонившись над Китабом. Ноздря ел отдельно внизу, на конюшне, среди верблюдов, и чавкал так же громко, как и они. Я старался не обращать внимания на эти звуки и сосредоточился на картах.