- Преступника ставят на колени у столбов, и Мясник отрубает ему голову. Однако прежде он отрубает ту часть тела, которая виновна в преступлении. Насильнику монахини, разумеется, отсекли член. Стеклодуву отрезали язык. После этого приговоренный отправляется к столбам, а виновная часть тела висит на веревке, повязанной вокруг его шеи. В твоем случае, полагаю, это будет всего лишь рука.
- И еще моя голова, - произнес я хриплым голосом.
- Вот смеху-то будет! - произнес Мордехай. - Голова на веревке, повязанной вокруг шеи.
- Смеху?! - издал я душераздирающий крик, а затем все же рассмеялся, настолько нелепыми показались мне его слова. - Все бы тебе шутить, старик.
Он пожал плечами:
- Каждый делает то, что умеет.
Однажды монотонность нашего заключения была нарушена. Дверь открылась, чтобы впустить незнакомца. Это был светловолосый молодой человек, одетый не в форму надзирателя, а в одеяние Братства Правосудия. Он представился мне как fratello Уго.
- Итак, - оживленно произнес он, - у нас есть довольно просторный casermagio и отдельные нары в Государственной тюрьме. Если вы бедны, то можете рассчитывать на помощь Братства. Оно будет оплачивать ваш casermagio, пока будет длиться ваше заточение. У меня есть разрешение заниматься адвокатской практикой, и я буду защищать ваши интересы по мере моих сил. Также я буду передавать послания с воли и на волю и добиваться для вас некоторых маленьких удобств - соль для пищи, масло для лампы и остальные подобные мелочи. Я могу договориться, - он бросил взгляд на старого Картафило и легонько вздохнул, - о том, чтобы вам предоставили отдельную камеру.
Я ответил:
- Сомневаюсь, что буду счастливее где-нибудь еще, брат Уго. Я, пожалуй, останусь в этой камере.
- Как пожелаете, - сказал он. - Я уже связался с Торговым домом Поло, титулованным главой которого, оказывается, номинально являетесь вы, хотя вы пока еще и несовершеннолетний. Если хотите, можете сами платить за тюремный casermagio, а также выбрать себе адвоката на свой вкус. Вам надо лишь выписать необходимый pagheri и приказать компании оплатить его.
Я сказал в нерешительности:
- Это станет для Торгового дома Поло публичным унижением. Не уверен, имею ли я хоть какое-то право транжирить понапрасну деньги…
- Да, ваше дело проиграно, - закончил он, кивнув в знак согласия. - Я вполне понимаю.
Встревоженный, я принялся протестовать:
- Я не имел в виду, надеюсь…
- Тогда у вас есть другая возможность - принять помощь Братства Правосудия. Для возмещения убытков Братству позднее разрешат отправить двоих бедняков собирать милостыню: они будут просить горожан подать им из жалости к несчастному Марко П…
- Amordei! - воскликнул я. - Это будет еще унизительней!
- В этом случае у вас не будет выбора. Давайте лучше обсудим ваше дело. Как вы собираетесь защищаться?
- Защищаться? - возмутился я. - Я не буду защищаться, я буду протестовать! Я невиновен!
Брат Уго снова бросил бесстрастный взгляд на иудея, словно подозревал, что я уже получил от него совет. Мордехай в ответ лишь изобразил на лице скептическое изумление.
Я продолжил:
- Своим первым свидетелем я назову донну Иларию. Когда эту женщину заставят рассказать о нашей…
- Ее не заставят, - прервал меня брат. - Signori della Notte не допустят этого. Эта знатная дама недавно овдовела и до сих пор не пришла в себя от горя.
Я усмехнулся:
- Вы пытаетесь убедить меня, что она скорбит о своем муже?
- Ну… - ответил он задумчиво, - если и не о нем, то можете быть уверенным, донна Илария действительно очень сильно расстроена из-за того, что не стала догарессой Венеции.
Старый Картафило издал звук, похожий на приглушенный смешок. Меня же заявление монаха сильно удивило - поскольку с этой точки зрения я ситуацию не рассматривал. Должно быть, Илария просто кипела от разочарования и злости. Да уж, коварная женщина наверняка даже и не мечтала о той чести, которой вскоре должны были удостоить ее мужа, а вместе с ним - и ее. Теперь Илария склонна была забыть о собственной причастности к гибели супруга, ее снедало желание отомстить за то, что она лишилась титула. Не имело значения, на кого падет ее месть, а кто же был самой легкой мишенью, как не я?
- Если вы невиновны, молодой мессир Марко, - сказал Уго, - то кто же тогда убил того человека?
Я ответил:
- Думаю, это был священник.
Брат Уго бросил на меня долгий взгляд, затем постучал по двери тюремщику, чтобы тот его выпустил. Когда дверь раскрылась на уровне его колен, монах сказал мне:
- Полагаю, вам все же следует нанять другого адвоката. Если вы намереваетесь обвинить святого отца в убийстве, а вдову убитого - в подстрекательстве, вам потребуется самый лучший адвокат в Республике. Ciao!
Когда он вышел, я сказал Мордехаю:
- Все уверены в том, что мое дело проиграно, не важно, виновен я или нет. Наверняка должен быть какой-то закон, защищающий невиновных от несправедливых обвинений.
- Почти наверняка. Но существует старая поговорка: "Законы Венеции самые справедливые, и им усердно следуют… неделю". Не позволяй своим надеждам вознестись слишком высоко.
- Тут не надеяться надо, а действовать, - заметил я. - Ты бы мог помочь нам обоим. Передай брату Уго те письма, которые хранятся у тебя, и пусть он предъявит их в качестве доказательства. В конце концов, они бросят тень подозрения на Иларию и ее любовника.
Мордехай уставился на меня своими глазами, похожими на ягоды черной смородины, инстинктивно погладил всклокоченную бороду и сказал:
- Думаешь, это будет по-христиански?
- А почему нет? Ты спасешь мне жизнь и сам выйдешь на свободу. Я не вижу в этом ничего, противоречащего христианской морали.
- Тогда прошу прощения, но я придерживаюсь другой морали и потому не могу так поступить. Я не использовал это, чтобы избежать frasta, и не сделаю этого теперь, ради нас обоих.
Я уставился на него неверящим взглядом.
- Но почему, во имя всего на свете?
- Моя торговля основывается на доверии. Я единственный из всех ростовщиков, кто ссуживает деньги под залог такого рода. Я смогу делать это только в том случае, если клиенты будут мне доверять и возвращать ссуды с процентами. Клиенты отдают под залог подобные бумаги, потому что уверены - я сохраню их в неприкосновенности. Ты думаешь, в противном случае женщины закладывали бы мне любовные письма?
- Полно, старик. Посмотри, ведь Илария отплатила тебе предательством. Не доказывает ли это, что она считает тебя ненадежным, не верит иудею?
- Конечно, это кое-что доказывает, да, - согласился он, скривившись. - Однако если я хоть раз позволю утратить доверие к себе, даже при самых ужасных обстоятельствах, то должен буду забыть об избранном мною деле. Не потому, что другие сочтут меня достойным презрения, а потому, что я сам буду презирать себя.
- Да какое дело, ты, старый дурак! Ты, может, теперь останешься здесь до конца дней своих! Ты сам сказал об этом. Ты не можешь вести себя так…
- Я веду себя в соответствии со своей совестью. Возможно, это маленькое утешение, но оно у меня единственное. Сидеть здесь, расчесывать укусы блох и клопов и наблюдать, как моя когда-то пышная плоть становится изможденной, но при этом чувствовать себя превыше христиан, которые, руководствуясь своей моралью, засадили меня сюда.
Я прорычал:
- Ты смог бы с тем же успехом заниматься этим и на воле…
- Zitto! Достаточно! Советы дураков обычно глупы. В дальнейшем мы больше не будем это обсуждать. Посмотри-ка лучше на пол, мальчик, здесь есть два огромных паука. Давай устроим между ними гонки и заключим пари с капризной фортуной. Ну, кто, по-твоему, окажется победителем? Выбирай себе паука…
Глава 11
Прошло еще несколько дней, унылых и монотонных, и вот в камере снова, пробравшись через низкое дверное отверстие, появился брат Уго. Я с угрюмым видом дожидался, что он скажет еще что-нибудь столь же удручающее, как и в прошлый раз, но монах сообщил новость, которая привела меня в изумление.
- Ваши отец с дядей вернулись в Венецию!
- Что? - выдохнул я, не в силах осознать услышанное. - Вы имеете в виду, что доставили их тела? Чтобы захоронить на родине?
- Я имею в виду, что они здесь! Живые и здоровые!
- Живые? После почти десяти лет полного молчания?
- Да! Все их знакомые удивлены не меньше вас. В гильдии купцов только и разговоров, что об этом. Говорят, эти люди теперь являются послами из далекой Татарии к Папе Римскому. Но, к счастью - к вашему счастью, молодой мессир Марко, - они заехали домой, прежде чем отправиться в Рим.
- Почему это к моему счастью? - спросил я потрясенный.